Читаем без скачивания Сердце Зверя. Том 1. Правда стали, ложь зеркал - Вера Камша

— Ты не регент! — резко сказал Ричард. — Твой ребенок не может быть сыном Фердинанда! Чей он? Ворона?! Он был у тебя перед… перед эшафотом? Ты открыла ему Дорогу королев!

— Я бы это сделала. С радостью… Алва умеет хранить тайны. Самые страшные, самые дорогие. Он не выдаст то, что ему доверено, ни сюзерену, ни Создателю, ни Врагу! Талиг не знал такой верности со… времен святого Алана. Теперь я открыла бы Алве все, не только Дорогу королев, но я не видела его до суда. Мой сын — ребенок Фердинанда.

— Нет! — услышал собственный стон Дикон. — Нет! Оллар не мужчина… Ты сама говорила… Это знают все!

— Он стал мужчиной, став королем. На четыре дня… Фердинанд Оллар успел немного — дать мне сына и открыть Багерлее. Он отпустил всех, кто там был… Виновных и невиновных. Карточных должников, какого-то сочинителя, Айнсмеллера, Придда, меня…

Фердинанд никому не желал зла, а его предали все, кроме Первого маршала и молодого офицера… Одного-единственного! Он убил предателя и, к счастью, уцелел. Я молилась за него, еще не зная имени. Потом мне его назвали. Чарльз Давенпорт… Ординар из Надора. Вассал Алана. Вассал Чести…

— Тогда почему?! — Святой Алан, ему нет дела до этого Давенпорта! Ему нет дела даже до Ворона, если они не виделись… — Почему Фердинанд раньше… не мог?..

— Ему всю жизнь что-то давали. Что-то, чтоб он не вмешивался в дела временщиков. Это зелье действовало на… все, но лекарь удрал вместе с Манриками, и Фердинанд очнулся. Создатель, какой… нелепой была та наша ночь, но она принесла плоды. Если Создатель хочет сохранить кровь, он ее сохранит. Это мое искупление, Дикон. Моя плата за мечты о невозможном, за грех ненависти и за грех любви.

Фердинанд Оллар и Рокэ Алва. Сюзерен и вассал. Коронованное ничтожество и непобедимый красавец… И женщина, которую сделали женой одного и наложницей другого. Королева.

— Ваше величество, я обращаюсь к вам как к регенту Талига. — Это он может ей сказать, прежде чем уйти. Это продлит их встречу, последнюю встречу, еще на несколько минут! — Я прошу вас исправить несправедливость, допущенную в отношении Эмиля Савиньяка.

— Савиньяка? — Когда Катари переставала понимать, королева исчезала. Ледяная звезда становилась незабудкой на озерном берегу. Это случалось часто, слишком часто для регента обезумевшего королевства. — Ты так смотришь… Мне страшно, когда на меня так смотрят.

— Не бойся… Я ведь люблю тебя. Два месяца — это недолго. Мы уедем и забудем прошлое… Оба… И пусть они делают что хотят, нам нет до них дела!

Через два месяца она освободится и от регентства, и от долга перед Фердинандом… Пусть с ребенком Оллара носятся няньки и кормилицы, Катари вернется в родные сады и встретит счастье, в которое перестала верить…

— Нам? Ты сказал: «нам»?

— Мне. Мне нет дело ни до чего, кроме тебя… Кроме любви.

— Я боюсь любви, — прошептала она, — именно любви… Ненависть, жадность, зависть, они могут убить. Это не страшно, но любовь, она ранит… И с этой раной нужно жить. Годы… Ты говорил про Савиньяков или я опять все перепутала?

— Да. — Он не станет говорить о любви, пока она не позволит, он будет просто служить своей королеве. — Настоящий граф не Лионель, а Эмиль. Ты можешь исправить эту гнусность.

— Эмиль — граф Лэкдеми и наследник Савиньяка, — взгляд королевы стал еще беспомощней, — я не понимаю…

— Арлетта Рафиано обманом лишила Эмиля титула в пользу Лионеля, — торопливо объяснил Дик, — ведь он — Рафиано. По родимому пятну и по душе, но это неправильно. Ты должна это помнить — твоей матери дела Арлетты стоили жизни.

— Мама умерла от сердечной болезни, — тонкая рука растерянно прикоснулась ко лбу, — это у нас в роду… Отцы, мужья, сыновья воюют, жены, матери, сестры ждут. Ожидание беды надежней яда. Намного…

— Ты не знала, что Арлетта Рафиано вышла замуж из-за титула и не любила мужа?

— Нет. Тебе это рассказали в Лаик? Ты ведь был там вместе с Арно-младшим…

— Я… Твоя матушка вела дневник.

— Вела. — Катари с ужасом посмотрела на все еще лежащее у нее на коленях письмо. — Я ведь тоже писала… В юности. Сонеты о святом Алане, о Женевьев… Чудо, что никто их не понял.

— Ты вернешь Эмилю титул?

— Он просил тебя поговорить со мной? Создатель, какая же я глупая, вы же не виделись больше года! Эмилю проще поговорить с Алвой.

— Эмиль мне ничего не писал и не говорил… Я… Я считаю, что графиня Савиньяк поступила подло.

— Ты ведь даже не знаешь, правда это или ложь… Про меня слишком много лгали, чтобы я поверила сплетне о другой женщине.

— Эр Август говорит только то, что знает.

— Так это сказал Штанцлер? — переспросила Катари и вздохнула. — Что ж, у него есть повод не любить Арлетту Савиньяк, но она не так плоха, как ему кажется… Как плоха в глазах отвергнутого мужчины отвергшая его женщина. Он где-то услышал и поверил. Так ему легче.

— Почему? — Неужели эр Август был влюблен в Арлетту Савиньяк? Эр Август?!

Катарина скомкала письмо.

— Мама много рассказывала о своей юности, но лучше спроси эра Августа, почему он не женился. И почему… он так восхищается Борном. Его ответ не будет сплетней. В отличие от дневника, который мог открыть любой и в котором я рисовала жеребят и маки. Маки Эпинэ… Ты их еще увидишь, а заступаться за Эмиля не надо. Есть два брата-маршала. Идет война. Она рассудит, кто из них достойней. Она и конец Круга…

Катарина поднялась со звоном часов на башне. Пять часов пополудни. Конец аудиенции. Нет, не конец! Он еще поцелует ей руку.

Глава 10

Дорак

400 год К.С. 16-й день Весенних Ветров

Почему в вишневом Дораке половина трактирщиков малевала на вывесках всевозможных овец, ягнят и баранов, Марсель не понимал никогда. Это казалось глупым даже глубокой осенью, а уж когда цвели сады… Дорогу заметало теплой нежной метелью, по обе стороны громоздились живые бело-розовые облака, в которых самозабвенно пело, чирикало и щебетало. Сам Марсель тоже чувствовал себя полным Котиком. Хотелось безудержно крутить несуществующим хвостом, носиться кругами среди доцветающих вишен, от избытка чувства бросаясь на грудь всем хорошим людям с твердым намереньем немедленно облизать.

Наследник Валмонов был не одинок. Жизни радовались все, от ярких, как свежие желтки, одуванчиков до последней водовозной клячи. Неистовость ворвавшейся наконец в Талиг весны обостряла чувства до предела. В ущерб мыслям. Думать не хотелось совершенно, особенно о неприятном. Зачем делать то, что за тебя сделает тот же Ворон?