Читаем без скачивания День гнева. Принц и паломница - Мэри Стюарт

Алиса склонила голову, сцепив руки на коленях.

— Я буду молиться за них. За Ламорака, который, насколько мы знаем, не искал греха, и за Дриэна, не совершившего его.

Повисло молчание: герцог протянул руки к огню жаровни, а Алиса так и осталась сидеть со склоненной головой.

По прошествии времени она шевельнулась и подняла голову, чтобы оглядеться вокруг. Тихий солярий со светом жаровни и толстыми занавесями, скрывающими каменные стены; рамы для гобеленов, корзинки, полные мотков цветной шерсти, прялка, арфа в углу. Ее комната, ее дневная комната, с лестницей за занавесью, и всего через пролет на площадку выходит ее спальня. Вид за окном — терраса, а на ней крохотный сад, милый даже зимой с вазонами вечнозеленых кустов и грядками лекарственных трав. А за ним — река, широкая и гладкая, которая служит крепостным рвом, но скорее Для увеселений, чем для защиты замка, потому что кому в эти мирные дни правления Артура приходится страшиться соседа? Конечно, не герцогу Ансерусу Паломнику, этому набожному и мягкому человеку, любимому местными жителями, и его дочери госпоже Алисе, которая без опаски и охраны могла выезжать куда угодно в пределах их небольшого герцогства. Их соседи как один сбегутся им на помощь, случись невероятное и появись враг, угрожающий их покою и миру.

Но учитывая новости, принесенные гонцом, этому миру вполне может настать конец. От одной этой мысли по спине Алисы пробежал холодок. Брак с Дриэном казался таким удачам выбором. И для нее самой («молодой человек, безземельный, который не увезет меня из дому»), и для будущего Замка Розы. Но даже не случись трагедий в Эймсбери, что тогда? Женись Ламорак на королеве Моргаузе, и стань Алиса супругой Дриэна, кто знает, какая тень темных чар и прошлых грехов (а народные истории были весьма подробны) наползет с Севера, чтобы запятнать края этой возлюбленной земли?

Солнце ушло за край окна. Алиса повернулась взглянуть на пейзаж, всегда милый ее взору, а теперь — из-за покрывшей его тени, и реальной и воображаемой — показавшийся во сто крат прекраснее и дороже. «Прошу тебя, Господи, не дай пропасть этой земле. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы сохранить ее и облегчить думы отца. Все, что в моих силах».

Она вновь взглянула на своего все еще молчавшего отца и увидела стареющего седого человека, погруженного в серую тень. Отбросив собственное облегчение, Алиса принялась утешать его:.

— Ничего особенного не произойдет, отец, никакой опасности ни Дриэну, ни его семье. Ты подождешь вестей о том, что происходит, или хочешь сейчас написать в Бэнног Дун, чтобы узнать, что скажет Мэдок?

Мэдок, о котором она помянула, держал у северных границ Регеда укрепленный форт, слишком маленький, чтобы зваться замком. Герцогу Ансерусу он приходился дальним кузеном, но также был в родстве с королем Баном Бенойкским. На деле он наследовал Замок Розы в отсутствие наследника мужского пола — сына, рожденного Алисой. Его претензии и права никто не назвал бы прямыми — младшего сына спустя несколько поколений; но тем не менее в отсутствие лучшего претендента эти притязания вполне могли получить силу. А по прямой линии между ним и Замком стояла только Алиса.

Герцог шевельнулся, выпрямился в кресле и на лице у него, как с удовольствием подметила Алиса, отразилось облегчение.

— Об этом, в частности, я и пришел тебя спросить. Мне это кажется лучшим выходом.

Алиса как могла беспечней с улыбкой ответила:

— А разве у меня есть выбор?

— Разумеется.

— Я немного помню Мэдока, еще с тех времен, когда мы были детьми. Сильный мальчик и смелый. Ты ведь встречал его с тех пор. Каков он?

— Все еще силен и смел. Настоящий боец, но полагаю, на службе у Бенойка, начинает проявлять нетерпение и готов претендовать на собственные земли. — Серьезно поглядев на дочь, герцог кивнул. — Очень хорошо. Я напишу ему. Это удачная партия, Алиса. Я покажу тебе письмо прежде, чем гонец отправится с ним утром на Север. Но пока оставим это. Я знаю, я говорил, что надо поспешить; мне хотелось бы уладить это дело как можно скорее — но речь идет о нескольких месяцах, а не о нескольких днях. До зимы еще достаточно времени.

Вот это было поистине облегчением, хотя Алиса попыталась скрыть свой чувства.

— К зиме? А нынешней осталось еще три месяца?

Он улыбнулся.

— Да, к следующей зиме. Ты была права в своей первой догадке. В апреле мы отправляемся в паломничество. В мое последнее, прежде чем я отправлюсь в долгое — и желанное — паломничество домой в наш собственный монастырь Святого Мартина в Регеде… оставив тебя устроенной и замужней, если то Господу будет угодно. С крепким мечом, чтобы охранять наши земли. — Он перевернул руку, лежавшую у него на колене. — Ты знала, что близится время моего ухода. Я не страдаю никакой хворью, только кости мои немного скрипят, но все чаше я нахожу, что быстрее устаю, и в зимние месяцы мне кажется все более и более утомительным выезжать и присматривать за нашими землями и заботиться о людях. Я буду рад переложить эти заботы на молодые плечи и удалиться к мирной монастырской жизни. Мы обсуждали это много раз.

— Я знаю. Но это — как мое замужество; оно должно прийти, но всегда кажется, что еще слишком рано. — Выпрямившись в кресле, она улыбнулась отцу в ответ. — Так решено! Ты напишешь графу Мэдоку, а мы тем временем отплывем в Иерусалим. И, наконец, если я стану невестой, ты поймешь, что и впрямь необходимо купить мне дамасские шелка!

Герцог рассмеялся.

— Можешь купить себе все, что пожелаешь, милая, но не на суках! Мы едем не в Иерусалим. Это вновь будет Тур. Ты против?

— Нисколько. В Туре мне понравилось. Но почему?

— Мне хотелось бы в последний раз побывать у раки святого Мартина прежде, чем принять обет в посвященном ему монастыре. Я не раз уже об этом подумывал и спрашивал себя, как обстоят дела в землях франков, но теперь, благодарение Богу, мы можем строить планы. Гонец принес мне письмо от королевы Клотильды. Вот оно. — С этими словами герцог Ансерус протянул дочери свиток.

Письмо было кратким. Старая королева надеялась, что, как сказал герцог Ансерус в прошлую их встречу, в этом году он все еще желает совершить паломничество к святой раке блаженного епископа Мартина. Если так, то, несмотря на весьма реальную угрозу войны, он может пребывать в уверенности, что его кортежу будет обеспечен безопасный проезд и что самого герцога «и госпожу Алису, если она с тобой», будут ждать покои в резиденции королевы, чьим удовольствием… и так далее и тому подобное.

Алиса вернула письмо отцу.

— Как мило с ее стороны вспомнить и написать нам. Конечно, я хочу снова увидеть Тур. Интересно, будут там мальчики? Теодовальду, должно быть, уже — сколько? — лет десять-одиннадцать, наверное. Вероятно, он уже готовится к ратному делу. Ох уж эта их война! Каково это всегда жить под «весьма реальной угрозой»?

Герцог улыбнулся. Он казался поздоровевшим. Алиса подумала, что перспектива путешествия всегда поднимала ему настроение. Но дело не только в этом. Ее замужество, передача поместий, да, и это тоже. Но больше всего — и это она принимала с грустью — сознание того, что вскоре теперь уже настанет время его последнего обета Господу.

Герцог убрал свиток в рукав.

— Не так много лет прошло с тех пор, как именно так и было у нас в Британии. Полагаю, ко всему можно привыкнуть, и сомневаюсь, что франки будут очень благодарны за мир, будь он им предложен! Насколько я понял со слов гонца — а слуги Верховного короля все слышат, — похоже, бургундская война неминуема. А когда было иначе? Верно и то, что дороги еще открыты, и паломникам ничто не угрожает. А под защитой королевы Клотильды… Да, я, безусловно, поеду, но если ты предпочла бы остаться…

— Конечно, я хочу поехать! Это, может быть, и мое последнее путешествие, во всяком случае, мой последний шанс поехать вместе с тобой.

«В это время будущей весной, — думала она. — В это время будущей весной… Мой отец еще жив, пожалуйста, Господи, и счастлив, служа тебе, а я все так же здесь, в Замке Розы, и мы сидим с Мариамной и шьем одежки для ребенка Мэдока?»

Она заглянула во встревоженные глаза отца и улыбнулась — сияюще, ободряюще.

— Так давай отошлем письма графу Мэдоку и королеве и начнем думать о летних шелках! И, конечно же, о наших душах тоже!

Рассмеявшись, отец поцеловал дочь и отправился посадить писца за составление роковых писем.

18

Вскоре приготовления к «последнему паломничеству» были в разгаре, С самого начала предосторожность сыграла в них особую роль: было решено, что на этот раз путники не станут подвергать себя опасностям долгого пути через франкские земли, но отправятся морем до самого устья Луары, пересядут там на другой корабль и по широкой реке поднимутся до самого Тура.