Читаем без скачивания Вождь окасов - Густав Эмар

Один из старых токи, старик почтенный, одаренный большой проницательностью и пользовавшийся репутацией человека мудрого и опытного, встал посреди всеобщего безмолвия.

– Бледнолицые очень хитры, – сказал он, – это лисицы по хитрости и ягуары по свирепости. Этот приказ не что иное, как сети, расставленные окасам для того, чтобы они оставили грозную позицию, занимаемую ими; но воины окаские мудры: они посмеются над хитростями инков и будут стеречь Биобио; от взятия этого поста зависит успех войны. Сообщения белых перерезаны, так как змея, тело которой было разрублено топором; они напрасно стараются соединить различные куски своей армии; они этого не достигнут. Окасы должны сохранить занимаемую ими позицию. Я сказал. Хорошо ли я говорил, могущественные люди?

Эта речь, произнесенная твердым голосом одним из вождей самых уважаемых, произвела некоторый эффект на членов собрания.

– Вождь хорошо говорил, – подтвердил Бустаменте, желавший прежде всего, чтобы его план вторжения был исполнен, – я совершенно согласен с его мнением.

Другой вождь встал и заговорил в свою очередь:

– Белые очень хитры, так, как сказал отец мой; это лисицы, но без всякого мужества, они только умеют убивать женщин и детей и бегут при виде воина окаского:; однако ж это письмо говорит правду и в точности передает их мысль; и выражения этого письма, и человек, выбранный для того, чтобы отвезти его, все убеждает меня в том мнении, что это письмо справедливо. Токи вероятно разослал шпионов во все стороны, чтобы разузнать передвижения бледнолицых; подождем же их возвращения; известия, которые они принесут нам, покажут – справедливо или ложно это письмо. Вожди, у всех нас есть жены и дети; прежде всего мы должны позаботиться об их безопасности; мы не можем предпринять набег на неприятельскую землю, оставив позади себя беззащитных родственников и друзей; притом вы видите, тайна нашего предприятия известна; инки остерегаются; будем и мы осторожны, вожди, не бросимся в сети, воображая, что расставляем их для наших врагов. Я сказал; пусть братья мои размышляют. Хорошо ли я говорил, могущественные люди?

Вождь сел. За речью его последовало величайшее волнение. Часть членов совета соглашалась с его мнением, тем более, что ароканы питают к своим семействам глубокую привязанность. Мысль оставить своих родных и друзей, подверженных бедствиям войны, погружала их в чрезвычайное беспокойство.

Бустаменте жадно следовал за различными мнениями совета: он понимал, что если вместо назначенного вторжения вожди решатся отступить назад, на успех их предприятия не будет никакой надежды; поэтому он заговорил:

– Брат мой говорил справедливо, но его мнение основывается на одном предположении; белые не располагают такими значительными силами, чтобы предпринять нападение на ароканскую землю; они только пройдут ее, чтобы лететь на помощь самым богатым своим провинциям, которым угрожает опасность. Пусть мои братья оставят в лагере тысячу решительных воинов, чтобы преградить им путь, а по наступлении ночи пусть смело перейдут через Биобио; я ручаюсь за успех; они прибудут в Сантьяго, разогнав перед собой испуганный народ. Я уверен, что приказ, отнятый у шпиона, ложный и что генерал Фуэнтес не знает, как близко находимся мы от него; наш успех зависит от быстроты наших движений: колебаться – значит все подвергнуть опасности; отступить – значит все потерять; идти вперед, напротив, значит обеспечить победу! Я сказал. Хорошо ли я говорил, могущественные люди?

– Брат мой воин искусный, – сказал Антинагюэль, – план, предлагаемый им, показывает его опытность. Так же как и он, я думаю что, то письмо ложное и что не занимаясь неприятелем, слишком отдаленным и слишком слабым, чтобы вредить нам, мы должны в эту же ночь напасть на область белых.

Бустаменте вздохнул свободно; дело его было выиграно. Все вожди разделили мнение Антинагюэля.

Вдруг Черный Олень, вице-токи, явился в собрание и, казалось, с трудом обуздывал сильное волнение.

– Что случилось? – спросил его токи.

– Несколько шпионов воротились, – отвечал Черный Олень.

– Ну! – спросил токи резким голосом. – Какое известие принесли они?

– Все говорят, что значительные силы с пушками напали на Ароко.

При этих словах все собрание остолбенело.

– Это еще не все, – продолжал Черный Олень.

– Пусть брат мой говорит, – сказал Антинагюэль, движением руки заставив замолчать вождей.

– Послушайте, – начал Черный Олень мрачным голосом, – Илликура, Короа, Пагтольтен были преданы пламени, а жители изрублены; другой корпус, еще значительнее первого, действует в низменной области точно таким же образом, как первый в приморской; вот какие известия привезли шпионы. Я сказал.

Чрезвычайное волнение овладело ульменами, раздались крики бешенства и отчаяния.

Антинагюэль напрасно старался восстановить порядок в совете; наконец тишина и безмолвие снова воцарились. Тогда вождь, уже раз советовавший отступление, заговорил:

– Чего вы ждете, вожди? – вскричал он с горячностью. – Разве вы не слышите криков ваших жен и детей, умоляющих о помощи? Разве вы не видите пламени, пожирающего ваши жилища и истребляющего ваши жертвы? К оружию! Воины, к оружию! Не на неприятельскую землю надо нападать, а свою землю надо защищать! Нерешимость – преступление; кровь ароканская, пролитая потоками, вопиет о мщении! К оружию! К оружию!

– К оружию! – заревели воины, вскакивая все вдруг.

Наступила суматоха, которую невозможно описать: это был невыразимый хаос. Бустаменте ушел в палатку, страшно огорченный.

– Ну! – спросила его Красавица, когда он вошел. – Что случилось? Что значат эти крики, этот ужасный шум? Не возмутились ли индейцы против своих вождей?

– Нет, – отвечал Бустаменте с отчаянием, – дон Тадео, этот демон, ожесточенно ищущий моей погибели, расстроил все мои планы, я погиб; индейская армия отступает.

– Отступает? – вскричала Красавица, с бешенством бросившись к Антинагюэлю, который входил в эту минуту в палатку, она сказала ему запальчиво. – Как? Вы! Вы! Вы бежите! Вы признаете себя побежденным! Дон Тадео, палач вашего семейства идет против вас, а вы испугались! Трус! Трус! Наденьте юбку! Вы не воин! Вы не мужчина! Вы старая баба!

Токи оттолкнул ее с движением крайнего презрения.

– Женщина, ты с ума сошла! – сказал он ей. – Что может один человек против рока? Я не бегу от моего врага, а иду к нему навстречу; на этот раз, если бы мне даже пришлось одному напасть на него, мы встретимся лицом к лицу! Моя сестра не может оставаться здесь, – сказал он донне Розарио кротким голосом, – лагерь снимается; она и донна Мария поедут с воинами, которым будет поручено защищать их обеих.