Читаем без скачивания Незаметные истории, или Путешествие на блошиный рынок (Записки дилетантов) - Наталья Нарская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вдруг я увидел нечто, что заставило сердце бешено заколотиться. На стене павильона, за спиной торговки, висел детский коврик, какие часто вешали в советское время над детскими кроватками. Но у этого был редкий мотив (см. ил. 85, вкладка). Во всяком случае, мне был известен только один такой коврик – в спальне над моей тахтой, на которой я спал во время летних каникул в Горьком.
* * *
Об этом коврике я упоминал в книге о советском детстве, пытаясь по памяти воссоздать интерьер квартиры моих горьковских бабушки и дедушки[548]. В описании спальни фигурировали две «взрослые» металлические кровати с фигурными шишечками-набалдашниками и детская тахта. Упомянуты парадный портрет дедушки маслом и вышивки бабушки на стенах. Не забыт и темный старинный платяной шкаф с крупными резными цветами на стеблях, изгибающимися мягкими волнами в стиле модерн. В качестве важного предмета интерьера в описании был зафиксирован и детский коврик, купленный в 1948 году в качестве «обновки» при переезде на новую квартиру на улице Минина.
На набивном, с кистями, коврике фабричной работы были изображены два танцующих друг перед другом павлина на лугу, окаймленном пальмами, кипарисами, секвойями, гигантскими папоротниками и цветами, за ними – река, за рекой – горы со снежными вершинами и городом у подножия. Во время дневного отдыха, когда положено спать, в детстве я разглядывал ковер, а из пришитых снизу кистей, маясь от скуки обязательного послеобеденного «тихого часа», заплетал косички, как учили меня кузины.
Вышивки перешли к моей маме и другим родственникам после смерти бабушки. Дедушкин портрет не пропал, как я полагал, а хранился на антресолях у родственников и был, к моей великой радости, вручен мне после того, как я издал книгу. Теперь он украшает мой рабочий кабинет. От большинства из остальных описанных предметов обстановки спальни родители матери избавились при переезде из Горького в Дзержинск в 1976 году. С тех пор я этих вещей и не видел, включая детский коврик. И вот теперь точно такой же (а может быть, даже именно он, как утверждает моя старшая двоюродная сестра Таня, в детстве и молодости проведшая рядом с ним гораздо больше времени, чем я сам) нашелся на московском блошином рынке! Я взволнован, горло зашнуровано спазмом, я молчу, чтобы не разреветься. Наташа с пониманием молчит, заботливо поглядывая на меня.
Вот он передо мной, размером 150 × 65 сантиметров, с пятью петельками под маленькие гвоздики (именно по петелькам Таня опознала «наш» коврик). Этот коврик, который я разглядывал, засыпая после обеда и вечером, теперь превратился для меня в реликвию, хранящую память о времени, в которое обратной дороги нет. Он висел, когда бабушка вечерами пела мне, еще малышу, колыбельные песни на неизвестном мне языке, над моей коротенькой тахтой, из которой я вырос к 10 годам. Он висел за моей спиной, когда я июньскими вечерами с тоской прислушивался к детскому гомону во дворе: бабушка, заботившаяся о моем здравии, загоняла меня в постель довольно рано, когда другим детям еще разрешалось резвиться во дворе. И он был свидетелем моего первого признания в любви.
* * *
Дело было так. В августе 1966 года, незадолго до отъезда в Челябинск, где мне предстояло идти в первый класс, из Москвы в Горький приехала Ирина, двоюродная сестра моего горьковского друга Володи – подвижная и уверенная в себе девочка. Белокурая, востроносая, с большими зелеными глазами миндалевидной формы, она была старше меня на год. Мне она понравилась.
Мой первый опыт объяснения в любви был странным, смешным и довольно нелепым. В одну из первых же встреч с Ириной я загадал ей загадку собственного изготовления. Она должна была расшифровать предложение из четырех слов, первыми буквами которого были: «Я в т. в.». Загадку сопровождала подсказка: первые две буквы – целые слова. Наивная головоломка заинтересовала Ирину, а может, она была близка к разгадке, которая ей импонировала.
Как бы то ни было, мы договорились, что Ирина придет ко мне домой после обеда. Не помню, каким чудом мне удалось выпросить на это разрешение бабушки, которая никого не подпускала ко мне во время обязательного послеобеденного отдыха. Ирина пришла, как приходят навестить больного, и присела на край тахты-топчанчика, на котором я лежал под простыней. Она заявила, что сдается, и потребовала назвать третье слово. После тягостных приступов малодушия я наконец выдавил из себя: «Я в тебя…» – и, резко отвернувшись, в смущении уткнулся лицом в ковер с павлинами и спрятался с головой под простыню.
Больше гадать было не о чем. Ирина была смущена. А я потребовал, чтобы она доказала свою догадливость и сама назвала четвертое слово. Тем временем «тихий час» незаметно пролетел, и развязка этого эпизода произошла на северной, тенистой стороне двора, у одной из двух заброшенных клумб в зарослях давно отцветшей сирени с темно-зелеными, пыльными августовскими листьями. Я с неприличным упорством продолжал настаивать на расшифровке последнего слова предметом моей малолетней страсти. «Влюблен?» – спросила Ирина, краснея и прищуривая глаза. Я смущенно кивнул. Странное объяснение в любви, которое я из болезненной робости переложил на плечи девочки[549].
С Ириной мы встретились в Москве в 2009-м, более чем через 40 лет после этого эпизода. Она совсем не помнила ни меня, ни этой истории. Но я легко узнал ее на станции метро, где мы договорились встретиться. Она как раз приехала к отцу в гости из Англии, а я привез ему экземпляр книги, герои которой – его близкие родственники из Горького и его собственная дочь. Когда я позвонил ему, чтобы договориться о встрече, я услышал в трубке, как кто-то пояснил: «Это звонит Игорь Хазанов». Это фамилия родителей моей мамы, в квартире которых, на фоне коврика с павлинами, произошло мое первое объяснение в любви.
Почему нет русского аналога Bares für Rares?
Вы сможете в течение 15 минут на сумму в 6 тысяч рублей скупиться на блошином рынке таким образом, чтобы купить не только что-нибудь полезное и красивое, но и представляющее собой историческую ценность? Естественно, это под силу только настоящим знатокам-антикварам. И вот эту непростую задачу поставили перед участниками реалити-шоу «Барахолка»: популярные артисты, писатели и художники вместе со специалистами-антикварами будут рыскать по блошиному рынку в поисках вещей, представляющих собой какую-либо историческую ценность. Кто найдет самый дорогой и ценный предмет искусства, становится победителем шоу. Причем именно победитель шоу поедет вместе с ведущими на знаменитый блошиный рынок в ПАРИЖ! Ведущие шоу – Андрей Малахов и Регина Мянник[550].
Несмотря на привлекательный анонс, передача «Барахолка», премьера которой состоялась на Первом канале российского телевидения 4 апреля 2015 года, закрылась через десять месяцев, родив всего шестнадцать выпусков. Малозначительный на первый взгляд факт при более внимательном рассмотрении может немало рассказать об особенностях рынка старых вещей, предметной среды и семейной памяти в современной России по сравнению с этими же феноменами в Германии. Как помнит читатель, самая популярная из немецких передач про старинные вещи «Наличные за раритет», построенная по принципу блошиного рынка, выдержала за девять лет, к концу 2022 года, около полутора тысяч выпусков и продолжает собирать многомиллионную аудиторию[551],[552].
Сюжетная линия российской «Барахолки» выглядела так. В шатре на одном из подмосковных блошиных рынков сидят пять экспертов – специалистов по старине из числа опытных коллекционеров и директоров музеев. Участники программы, в качестве которых выступают медийные «звезды», представляются в качестве любителей и собирателей старины. В течение 15 минут каждая из двух команд по два участника должна совершить покупки на блошином рынке на сумму 6 тысяч рублей. Купленные предметы оценивают эксперты. Выигравшей считается та команда, сумма покупок которой по оценке экспертов будет выше.
С точки зрения коллекционера, российская передача выглядит довольно дилетантской. На ней представлены предметы, большинство которых в немецкой передаче были бы
