Читаем без скачивания Литерный эшелон - Андрей Марченко

После короткого отдыха, обход продолжили. Слащев через серую пелену осмотрел неведомую планету, но посчитал это малоинтересным, но с интересом прошелся по эксперементальному саду. Вопреки предупреждениям сорвал яблочко. Назвал его «кислючей вырвиглазовкой», но доел до маленького огрызочка.

Полюбопытствовал:

– А кроме этого сада Гефсиманского какие успехи?.. Я имею ввиду что-то навроде цирка Барнума. У вас должны быть замечательнейшие уродцы!

Смущаясь, профессор повел гостей в угол сада. В маленьком ящике ползали улитки: были они странными, невиданными: улитки-сиамские близнецы, сросшиеся раковинами, улитки с двумя раковинами или вовсе без раковин.

– Всего лишь улитки? – разочарованно спросил генерал.

– Мы пытались облучать бычье семя, оплодотворять им коров. Но результаты оказались неважным, никакими. Это, верно, оттого, что животные куда сложнее растений. Мы занялись простейшими.

– Зачем?.. Какой прок с улиток?..

– С улиток большой прок… Их можно кушать. Затем, представьте себе улитку, которая строит не раковину, а выращивает ровный лист… Из них можно было бы строить дома…

– Ай, дома можно строить замечательно из дерева или камня. Африканцы вон из травы шалаши делают. А меж тем, какие возможности открываются! Надобно рассмотреть возможность скрестить донских казаков и их лошадей, чтоб получилось животное наподобие тех же кентавров, но только кентавров православных. Налицо явная выгода и экономия в упряжи и корме! Или вот, к примеру, еще идея: медвежья кавалерия. Легко должна передвигаться по сложнопересеченной местности… Что у вас еще интересного есть?

Зашли в соседнюю лабораторию.

– Помните происшествие с Батюшкой? – спросил Андрея Беглецкий. – Когда они воспарили к небесам, а после наземь рухнули?

– Было такое, – поморщился Андрей.

Воспоминание было не из приятных: тогда Данилин бы комендантом этого тайного городка, и происшествие произошло после его согласия на эксперимент.

– Мы тут укротили несколько странное воздействие… Извольте взглянуть… Э-э-э… На чем бы вам показать?.. Ага, вот!

Беглецкому на глаза попала коробка с карандашами. Он вытащил оттуда полпачки, поместил в железный ящик, к которому от панели вел пучок проводов. Нажал кнопку.

– Ну что? Говорите заклинание!

Андрей печально улыбнулся: как назло ни одно на ум не приходило.

– Хотя, конечно, можно и без них… – смилостивился профессор. – Природа явления еще не изучена. Вероятно, дело в ослаблении молекулярных связей…

Из ящика он достал карандаши, после начал их завязывать узлом. После протянул один завязанный Андрею:

– Попробуйте-ка развязать…

Андрей попытался, но ничего не вышло. Походило на то, что древесина и грифель, размягченные в ящике, сейчас возвращали свою твердость.

Но от этого чудо-ящика Слащев тоже отмахнулся: какая польза для Белого движения от завязанных в узел карандашей? Андрей скорее из баловства взял себе парочку:

– Вы позволите?..

– Да сколько угодно! – разрешил Беглецкий.

Заезжего генерала попросили произнести речь перед общественностью.

На него желал посмотреть абсолютно весь город от мальцов до убеленных сединой казаков или профессоров. Латынину, дабы казаки, к примеру, не уходили с постов, пришла мысль организовать не одну, а несколько выступлений.

Популярностью Яков Александрович был чрезвычайно горд. Говорил, кстати, весьма интересно и запальчиво: оратором генерал был ярким, хотя неоднозначным.

Первый раз, после обеда генерал говорил на площади перед казаками, те слушали внимательно, кивали после каждой фразы. После оратору поднесли цветы, собранные в палисадах, и что более существенно для генерала – штоф самодельной перцовки.

– Какие у вас сознательные граждане! – хвалил Латынина Слащев. – Какие молодцы, пришли сами! В некоторых городах, говорят, людей надо штыками сгонять на митинги. А тут видно тревогу за судьбу Родины… Если бросить клич – они пойдут в Добровольческую армию?..

– Пойдут, конечно, – согласился Андрей. – Только я их не пущу. Сами видите – город еще есть кому охранять, но некому – оборонять. Хорошо что местность – на краю света, и в Персии – англичане, а не турки… Иначе бы я просто не знал что делать.

– Край света, вот он какой… Не думал, что когда-то окажусь на нем… – произнес Яков, рассматривая окружающую природу. – Тут же близко до Астрахани? Верст семьсот будет? А люди живут и не знают, что до края света – совсем недалече.

Речами генерала действительно интересовались, но вовсе не из-за тревоги за судьбу Родины. Вернее тревога существовала, но за ту родину, которую обычно пишут с малой буквы, за родину, которая здесь и сейчас. На которой живешь, которую видишь каждодневно. А чего печалиться о том, чего не видел никогда?..

Казаки были не прочь повоевать, не сколько за Родину или родину, сколько потому что это «повоевать» было у них в крови. Но кстати было то, что полковник запрещал идти на фронт, да и жены забранят… Бабы-дуры говорили, что от добра – добра не ищут.

Но больше на генерала приходили смотреть как на заезжую диковинку. Непонятно – когда будет новый. Спрашивая об уродцах вроде Барнумовских, сам Слащев был лишь альтернативой местного самодеятельного театра и синематографа с давно не обновляемым репертуаром.

После ужина, где часть поднесенной перцовки была выпита, Яков произносил речь на заводе перед учеными и лаборантами прямо в цеху, вещая с разобранного корпуса инопланетного корабля. Из-за самогонки еще более вошел в раж:

– Придется затянуть пояса еще туже, причем у некоторых – на шее… Части надо усилить новобрачными и новобранцами… Обучать их спешно, может быть на марше, потому как времени нет вовсе. Ну и вперед… На врага с доброй улыбкой в руках…

Андрей стоял у импровизированной трибуны. К нему подошел профессор Стригун. Спросил тихо, почти шепотом:

– Там у вас все с ума свихнулись?..

– Некоторые – даже больше… Например – большевики.

– Андрюша… Что же делать… Андрюша, скажи…

Так, Виктор Иванович к Данилину последний раз обращался, пожалуй, лет двадцать назад, когда Андрей был мальчишкой, ребенком… К своему зятю профессор успел испытать, верно, всю гамму чувств. Он помнил его еще бессловесным младенцем, когда его не привели – принесли в профессорский дом на Арбате. Помнил и шаловливым мальчуганом – лучшим другом его дочери. Эта дружба внушала смутное сомнение и тревогу. Он тихо презирал Андрея, одевшего юнкерский мундир: так интеллигент презирает военного. А ведь вроде бы неглупый мальчишка был… После просто тихо ненавидел, сперва в качестве жениха, потом мужа единственной дочери. После маятник антипатии дошел до своей высшей точки, замер и двинулся назад: оказалось, что зять вовсе не такой уж и солдафон, наоборот по долгу службы печется о науке. И вот, после стольких лет оказалось, что как раз Андрей – самый близкий человек, единственный, кому можно безусловно довериться безусловно, спросить совет.

– Что делать, что делать?.. – повторил испугано профессор.

– Вы растеряны. Это пройдет… Все не так плохо, как кажется… Если вдруг что – двигайтесь в Персию или Афганистан, к англичанам. Адрес в Лондоне вы знаете…

Говорил Андрей уверенно, его уверенность передавалась профессору.

Вдруг Андрей заметил: на поверхности неземного летательного аппарата, прошедшего адский холод и жар, вселенскую пустоту и миллионы верст, кто-то алмазным резцом нацарапал матерное словцо. И дело было не в царапинах, а именно в мате. Андрей прошел бы спокойно, если бы кто-то выцарапал сердце, пронзенное стрелой, имя – свое или возлюбленной.

Но нет – именно нецензурщина.

Это же надо: неужели и сюда, в закрытый город дошло всеобщее разложение, желание похулиганить?..

В ту ночь Андрею спалось плохо, было дурно. Сначала ему снился ад: он совсем не походил на лубочные рисунки с чертями и огнем. Это была дорога в абсолютно пустое, дорога в стерильное ничто, откуда нет возврата. Андрей проснулся от собственного крика, выпил воду из заранее отставленного на ночь стакана, порадовался тому, что кошмар – лишь сон. Виной тому конечно было то, что он заснул на спине – ужасы снились только в этом положении.

Андрей тщательно улегся на бок, снова заснул: теперь сон был поприятней: через космическую пыль летел космический снаряд, похожий на потерянный в полесских болотах спутник «Архангел-1». Но на его корпусе вместо круга Императорского Военно-Воздушного флота была красная звезда. Чуть ниже белой краской было написано матерное словцо. Тоже самое…

…В своей постели ворочался и Беглецкий. Ему снился православный кентавр в папахе, с шашкой и с лицом генерала Слащева.