Читаем без скачивания Литерный эшелон - Андрей Марченко

– Не стрелять! Ближе подпустить!

Странно, но добровольцы тоже не стреляли. Неужели правду говорил комиссар, и все они там обезумели.

Вот до черных рядов двести саженей, сто пятьдесят… Сейчас – перейдут на бег, ударят в штыки, сомнут. Ну где же команда стрелять?..

Вот уже можно различить аксельбанты, вот офицер спокойно закуривает папироску.

– Огонь!

Ударили трехдюймовки, заговорила артиллерия бронепоезда, накрыв поле боя фланкирующим огнем. Застрочили пулеметы, защелкали винтовки. Сейчас, сейчас – они хлебнут свинцовой пурги, захлебнутся кровью. Дрогнут, залягут, побегут… Или наоборот – полезут по трупам.

Но что за блажь – пущенные пули и снаряды не причиняли никакого урона наступающим. Воистину: смелого пуля не берет.

Солдаты в черных мундирах были уже в саженях десяти – все в том же плотном, сомкнутом строе. Казалось – пулям просто деваться некуда, промазать невозможно. А они все шли.

И тогда нервы все же не выдержали – красноармейцы бросали оружие – ибо какой с него прок и бежали, бежали.

Но им навстречу неслась кавалерийская лава.

Пока красноармейцы палили по призракам, казаки по пояс воде обошли их через болото. Выбрались мокрые, злые, все в тине – словно водяные или лешие. Как оговорено было, сначала рванули железнодорожный путь, после на рысях пошли в атаку.

Удивленные большевики по ним не стреляли. Лишь кричали:

– Мертвяки! Мертвяки из болота вылезли!

Потом оказалось, что пару дней в болоте утопили полдюжины расстрелянных кулаков, за который казаков и признали.

Красный бронепоезд дал полный ход назад, видимо надеясь на арапа проскочить взорванный участок. Но на задранных рельсах подскочил, и стал переворачиваться – вагон за вагоном.

Когда бронепоезд белых доехал до Рассудина, все было уже окончено, казаки сгоняли в кучу пленных.

Еще не сдался красный бронепоезд. Только толку с него уже не было никакого. С головного пути его сбросило, и сейчас он лежал на боку, целясь пулеметами в небо.

Казаки делово стали подкатывать орудия, полагая расстрелять броневагоны в упор. Андрей остановил их. Хватило нескольких химических гранат фабрикации московских винных заводов Шустова.

За победу под Рассудиным, марковцы были отмечены в приказе по фронту.

Это их крайне удивило: ни одной части из их дивизии не было, что называется и близко, поименованный там же бронепоезд «Генерал Марков» вовсе стоял на ремонте.

Но как тут поспоришь, если сотни людей утверждали, как они видели марковцев, шедших в сомкнутых рядах на красные окопы?..

Поэтому в самой дивизии сочли за лучшее недоуменно промолчать.

Эта подмена чрезвычайно веселила Слащева:

– Господа даже не знают, что ходили в атаку! А давайте мы этот полк заставим промаршировать по Красной площади? Вот хохоту будет! Ленин просыпается. Глядь в окошко – а за ним марковцы маршируют!

– Не хватит мощности передатчика, – пояснял Беглецкий. – Уже за пять верст изображение дрожит и распадается… Звук и свет – это волна. Передатчик ее пакует, создает стоячую волну, но чтоб передать ее…

– Жаль! Но вы работайте в этом направлении! Обязательно работайте! Эх, хотел бы я видеть при этом глаза Ленина!

Первый успех инопланетного оружия был полным…

Вместе с железнодорожным полотном казаки своротили пару телеграфных столбов, тем самым прервав связь и красное командование долго полагалось на несуществующий более заслон. Когда ошибка открылась, было уже поздно: через перешеек в походном порядке маршировали полки, спешила кавалерия. Путь отремонтировали, по нему двигались эшелоны с войсками, оружием, бронепоезда.

Война получалась какая-то камерная, словно междусобойчик: через Рассудино, где по-прежнему стоял «Волхв», проследовал знакомый морской черный бронепоезд.

Командиры бронепоездов обменялись рукопожатиями, обнялись. Черномак был весел и подтянут:

– Сидели на позиции, на вершок подвинуться не могли, а тут – приказ, наступаем! Деникин уже отдал приказ двигаться на Москву! Не знаете, что сталось?..

Андрей пожал плечами: ума не приложу.

Раздался еще один гудок: по пути проходил еще один воинский эшелон.

В связи с войной добыча на шахтах почти прекратилась, и уголь получали только бронепоезда. Иные же ходили на дровах, на торфе, в ход шли распиленные шпалы. Последние горели хорошо, но запах при этом испускали особенный и порой с закрытыми глазами можно было узнать, что за состав прошел мимо.

Этот был нетипичный состав: на угле, но с военными припасами. На открытых платформах стояли клепаные железные коробки. Чуть не на каждой платформе стоял солдат с винтовкой.

– Танки, – пояснил Черномак, будто Данилин этого не знал. – Слишком большие, неповоротливые. Отличная цель для артиллерии!

– И это, прошу заметить, говорит человек, служащий на бронепоезде!

Рассмеялись.

– Москва… – мечтательно проговорил Черномак. – Бывал там давненько. Неужто опять попаду?..

– Я сам москвич… И жена оттуда. А вы женаты?..

– Ага. И дети есть: две девочки. Сейчас все они в Одессе, у бабушки…

Из бумажника Черномак достал фотокарточку. На ней была изображена дамочка не то чтоб толстая, но пухленькая, в теле. Отчего-то Андрею подумалось, что у нее пренепременно должна быть шикарнейшая отдышка…

Снова заговорили о войне:

– Снова поработаем вместе?.. – спросил Черномак.

– Не думаю. Пока нет. Имею совершенно иное задание.

Набрав воду для паровоза, морской бронепоезд стал красться на север…

…Но уже вторая атака черных колонн оказалась последней успешной

Локальное окружение замкнуть не удало, кому-то все же удалось затаиться, уйти к своим, описать странный, психический бой. В штабе все выглядело иначе, спокойней…

В следующий раз, когда безмолвные черные части пошли в атаку, по ним полоснули из пулемета, после – дали вдоволь помаршировать по полю и окопом. Да, эти странные отряды не брали ни пули, ни штык, ни даже газы. Но и они ровно никакого вреда принести не могли.

Тогда тактику поменяли: изготовили несколько призрачных агитаторов: они появлялись за линией фронта в красных частях, ходили меж костров, останавливались, принимались читать заученные лозунги, предлагали сдаваться.

Сперва на них смотрели как на диковинку, но быстро привыкли и интерес потеряли. Призраки эти были почти безобидными, да и сами не видели, куда идут, к кому обращаются. Бывало, они говорили вовсе в пустоту, повернувшись спиной к солдатскому костру.

Единственным проком было то, что они мешали бойцам противника отдохнуть. Впрочем, гул генераторов, их питавших, мешал спать солдатам с другой стороны фронта.

Но наступление удалось – в громадный котел попали тысячи красноармейцев.

Пока «Волхв» находился на фронте, Андрей всюду искал беглого каторжника: осматривал колонны пленных, заглядывал в лица убитых. Но нет, нигде не находил его… Он жив, – стучало что-то в голове. Все не может быть столь просто.

…Скоро использование призрачных солдат свернули, Беглецкого отправили назад, в Аккум. Слащева же перевели в Новороссию.

Это был разгром.

Дивизия попала в окружение, комдив застрелился прямо из Почетного Коммунистического оружия, врученного самим председателем РевВоенСовета товарищем Троцким.

Сам Троцкий метался вдоль фронта в своем поезде, бросал в толпы лозунги, миловал, но в основном – казнил. Это не помогало. Белые войска взяли Харьков, Белгород.

Хоть некоторые красные части дрались с остервенением, в основном войска сдавались в плен даже с охотой. Павел понимал, что в плену делать ему нечего, но умирать тоже не хотелось.

На каком-то зверином чутье он выскочил из окружения с мизерным отрядом, который после вырезали кубанцы. Но Павлу и тут повезло. Он получил сабельный удар в руку, пулю в бок, принят за мертвого, потому и брошен.

Пулю он выковырял обломком штыка, кровоточащую рану обложил найденным высохшим мхом, изорвал рубаху одного убитого, полосами замотал рану. После две недели бродил по лесам. Жрал заячью капусту, какие-то ягоды, воровал с огородов овощи.

Ему несказанно повезло: не началась гангрена, он не отравился ягодами, его не выдали крестьяне, на которых он один раз нарвался.

После вышел к своим, и что-то внутри его, что две недели держало на ногах лопнуло, сломалось. Павел потерял сознание и очнулся лишь через три дня в санитарном поезде, идущем на север. После – валялся в госпитале. Но на ноги поднялся быстро, и через неделю спешил в Москву, заглянул в Кремль, но Ленина не застал. Тот по состоянию здоровья отдыхал в бывшей усадьбе Рейнботов – Горках. По телефону связался с ним, спросил: можно ли заехать?.. Ленин был однозначен: конечно же!