Читаем без скачивания Бог — император Дюны - Фрэнк Герберт

Монео поглядел прямо в лицо Лито.

— Владыка, я распоряжусь отменить свадьбу. Я скажу…

— Ты не сделаешь ничего подобного!

— Но Владыка, если она и Молки…

— Монео, — просипел Молки. — Твой Владыка приказывает, и ты обязан повиноваться!

До чего ж глумливый тон! Монео грозно взглянул на Молки.

— Полная противоположность Молки, — сказал Лито. — Разве ты его не слышал?

— Что может быть лучше? — спросил Молки.

— Но, Владыка, ведь, если Ты знаешь теперь…

— Монео, ты начинаешь раздражать меня, — заметил Лито. Монео сконфуженно умолк.

— Вот так-то лучше, — проговорил Лито. — Ведь знаешь, Монео, некогда, десятки тысяч лет назад, когда я был другим человеком, я допустил ошибку. — Ты, и ошибку? — насмешливо отозвался Молки.

Лито только улыбнулся.

— Мою ошибку искупило то, насколько красиво я ее оформил в слова.

— Словесные игры, — съязвил Молки.

— Разумеется! Вот что я сказал: «Прошлое — отвлечение; будущее — сон; только память способна отворить доступ к смыслу жизни.» Разве не прекрасные слова, Молки?

— Изумительные, старый червяк.

Монео поднес руку ко рту.

— Но мои слова были глупой ложью, — сказал Лито. — Я это понимал еще произнося их, но меня заворожила их красота. Нет память ничего не отворяет. Без духовных мук, без внесловесного опыта ни в чем и нигде нет смысла.

— Я не способен постичь смысл мук, причиненных мне Твоими чертовыми Рыбословшами, — сказал Молки.

— Ты не терпишь никаких мук, — сказал Лито.

— Если б Ты был в моем теле, Ты бы…

— Это всего лишь физическая боль, — ответил Лито. — Она скоро кончится.

— Когда же я узнаю, что есть мука? — вопросил Молки.

— Возможно, позже.

Лито плавно изогнул свои верхние сегменты, переводя взгляд с Молки на Монео.

— Ты действительно служишь Золотой Тропе, Монео?

— Ах, эта Золотая Тропа, — насмешливо хмыкнул Молки.

— Ты ведь знаешь, что служу, — ответил Монео.

— Тогда ты должен мне пообещать, — сказал Лито. — То, что тебе здесь открылось, никогда не соскользнет с твоего языка. Ни словом, ни жестом не должен ты выдать узнанного тобой.

— Обещаю, Владыка.

— Он обещает, Владыка, — насмешливо повторил Молки.

Одна из крохотных ручонок Лито указала на Молки, взиравшего на мягкий профиль тонущего в серой рясе лица.

— Из-за былого восхищения и… и из-за многого другого я не способен убить Молки. Я даже не могу требовать этого от тебя. И все же он должен быть устранен.

— О, как же ты умен! — проговорил Молки.

— Владыка, если бы Ты только мог подождать в другом конце палаты, проговорил Монео, — может быть, когда Ты вернешься, Молки уже не будет представлять проблему.

— Он и впрямь это сделает, — просипел Молки. — Великие боги! Он и впрямь это сделает.

Лито отполз подальше в затемненную часть палаты, держа взгляд на еле заметной изогнутой линии очертаний портала, который распахнется в ночь, отдай он только мысленную команду. Как же высоко будет отсюда падать просто задвинь посадочную площадку. Он засомневался, что даже его тело выживет после такого падения. Но не было воды в песке под башней, и он ощутил, моргая, как стала гаснуть Золотая Тропа — лишь потому, что он позволил себе одну мысль о подобном конце.

— Владыка! — окликнул Молки у него за спиной.

Лито услышал, как его тележка скрипит по песку, нанесенному ветром на пол верхней палаты.

Еще раз Молки окликнул:

— Лито, ты самый лучший! Нет такого зла в нашем мироздании, которое способно превзойти…

Тяжелый хлюпающий удар — и голос Молки прервался. «Удар в горло», подумал Лито. — «Да, Монео им отменно владеет.» Затем он услышал, как отъезжает в сторону прозрачный экран балкона, скрипнули по перилам носилки… тишина.

«Монео придется схоронить тело в песке», — подумал Лито. «Все еще нет червя, чтобы прийти и пожрать все улики». Затем Лито повернулся и оглядел палату. Монео стоял у перил балкона глядя вниз… вниз… вниз…

«Я не могу молиться ни за тебя, Молки, ни за тебя, Монео», подумал Лито. — «Я могу быть лишь религиозным самосознанием Империи, потому что я воистину одинок… Так что я не способен молиться».

Глава 47

Нельзя понять истории, если не поймешь ее течений, ее потоков, того, как движутся внутри этих сил ее вожди. Вождь старается увековечить условия, требующие его главенства. Отсюда, вождю требуется ПОСТОРОННИЙ. Я призываю вас со тщанием изучить путь моей власти. Я — и вождь, и ПОСТОРОННИЙ. Не допускайте ошибки, воображая, будто я всего лишь создал Церковь, бывшую при том Государством. Такова была моя функция вождя, и у меня было много исторических образцов для подражания. Для того, чтобы постичь меня-постороннего, посмотрите на искусство моего времени. Оно — варварское. Любимый вид поэзии? Эпос. Народный драматический идеал? Героизм. Танцы? Страстно разнузданные. С точки зрения Монео, он прав, считая это опасным. Это стимулирует воображение. Это заставляет людей ощущать нехватку того, что я у них отнял. Что я у них отнял? Право участвовать в истории.

Украденные дневники

Айдахо, валявшийся на кровати с закрытыми глазами, услышал как что-то тяжело шлепнулось на другую кровать. Он присел в свете позднего утра, под острым углом косо сочившимся в комнату сквозь единственное окно, отражаясь на белой плитке пола и на светло-желтых стенах. Он увидел, что вошедшая Сиона растянулась на ложе, и уже читает одну из тех книг, что привезла с собой в зеленой матерчатой сумке.

«Что это за книги?» — удивился он.

Он свесил ноги на пол и окинул комнату взглядом. Как может это просторное помещение с высоким потолком хоть сколько-то считаться соответствующим стилю Свободных? Между двумя кроватями был широкий письменный стол из какого-то темно-коричневого пластика местного производства. В комнате были две двери. Одна вела прямо наружу, в сад. Другая — в роскошную ванную, бело-голубой кафель поблескивал отражениями дневного неба. Среди прочих удобств, там имелись ванны для купания и для принятия душа, каждая где-то в два квадратных метра. Дверь в это сибаритское помещение осталась открытой и Айдахо услышал как в ванне стекает вода. Одна из причуд Сионы — она обожает купаться, в избытке расходуя воду.

В древние дни Дюны наиб Стилгар поглядел бы на эту ванную с язвительной усмешкой. «Позор! — сказал бы он. — Упадок! Слабость!» И множеством язвительных слов осыпал бы эту деревню, осмеливающуюся приравнивать себя к истинному сьетчу Свободных.

Сиона перевернула страницу, зашуршала бумага. Она лежала, положив под голову две подушки, белая тонкая ткань ее облачения слегка обтягивала ее влажное после купания тело.