Читаем без скачивания Колдунья - Филиппа Грегори

Конюх уже торопился обратно, неся в руке небольшую кожаную суму. Он привязал ее к седлу и повел кобылу вперед.

— Ты вот это видишь? — Элис указала на лошадку. — Ведь это Хьюго купил ее для меня, разве не так? И платьев у меня полные сундуки. И ребенок дожидается у меня в чреве. Разве это не говорит о прочности моего положения?

Держа в руках сумку для трав, пока парень помогал Элис забраться на лошадь, Элиза пожала плечами.

— Нет, Хьюго все-таки ненадежный, — настаивала она. — Женщина, которая живет с ним как содержанка, должна иметь мешок сбережений, на всякий случай, мало ли что. Ты, Элис, высоко вознеслась, но теперь, возможно, катишься вниз.

— Для тебя я — госпожа Элис! — прикрикнула на нее Элис.

Она встряхнула подол красного платья, разгладила богатую вышивку на верхней юбке и взялась за поводья, глядя на приятельницу сверху вниз, как знатная дама на нищенку у своих ног.

— Для тебя я — госпожа, запомни это, — повторила она.

— А я считаю, что больше не госпожа, — возразила Элиза. — Ты катишься по наклонной. И еще я думаю, что падать тебе осталось недолго.

С каменным лицом Элис резко развернула кобылу к внешним воротам замка и пришпорила ее. Когда она проезжала мимо стражи, солдаты, отдавая ей честь, вскинули копья на плечо, но Элис и головы не повернула. Спустившись к подножию холма, на котором стоял Каслтон, она снова пришпорила лошадь, обогнула скалу, подпирающую замок, и, только переехав через мост на другой берег, где начиналась пустошь, замедлила ход. Дул такой сильный ветер, что трудно было дышать. Она натянула поводья и оглянулась на замок, на его красивые, величественные серые стены, освещенные солнечными лучами. Элис смотрела на него так, будто хотела проглотить, сожрать вместе со всеми лордами и леди, дамами и слугами и всем остальным — только так она могла бы насытить свой голод.

Наконец она развернула лошадь и устремилась в глубь пустоши.

Элис не собиралась навещать хибарку Моры, она просто направила кобылку к западу от замка и ехала куда глаза глядят, без всякой цели. Травы были только предлогом, но когда живая изгородь по обеим сторонам дороги кончилась, а местность стала более дикой, Элис заметила на обочине небольшую кучку полевых цветов и остановила лошадь. Она спешилась и нарвала пучок, обернула его большими листьями конского щавеля и, ведя лошадь на поводу, пошла через широкое поле к реке, глядя под ноги и стараясь не пропустить в густых зарослях какую-нибудь полезную травку или цветок.

Река, как всегда в летнее время, обмелела, течение было слабым, вода лениво струилась вдоль каменных плит, неподвижно стояла в глубоких коричневых торфяных омутах, стекала в расщелины в речном русле, чтобы в нескольких ярдах ниже вскипеть ключами и бежать дальше узким, пересыхающим ручейком. От одного из омутов вылетел кулик-красноножка и чистым голоском завел долгую красивую песенку. Дальше вниз по течению была пещера, где Мора нашла свою могилу. Элис подумала, что тело знахарки уже давно высохло и гниет, полное червей и окруженное тучами мух. Она поежилась и сделала усилие, прогоняя неприятные мысли.

Она все брела вдоль берега и вела за собой лошадь, стараясь не пропустить лекарственные травы или места, откуда смотрели на нее веселенькими невинными личиками незаметные луговые цветы. Сладкий запах чабреца кружил голову, колокольчики под постоянным ветерком пустоши кивали головками. Маленькие темные соцветия пеннинских фиалок качались из стороны в сторону, когда их касались длинные юбки красного платья Элис. Вдали на склоне на длинных стебельках волновались заросли белых, розовато-лиловых и синих цветов лугового сердечника. Элис все шла, будто хотела оказаться подальше от замка, оставить позади свое одиночество, свою беду, свою единственную любовь, которая обернулась горечью, как только она попыталась извлечь из нее выгоду.

Лошадка покорно плелась за ней, а Элис уходила от замка, от Хьюго, от своих бесконечных честолюбивых желаний. Глазами она искала целебные травы, а сама пребывала в смятении, не зная, что делать дальше. Бог обманул ее ожидания, колдовство загнало ее в ловушку. Элис, так твердо шагающая по знакомым дорожкам, погибла. Теперь, впрочем как и всегда, она остро испытывала только одну жажду — выжить во что бы то ни стало. За этим чувством пряталось другое: давнее горе из-за потери матушки Хильдебранды. Эта острая боль не погасла в ней, даже когда руны оказались пусты и Элис снова стала незаметной, как и всякая другая, обыкновенная женщина. В этот ясный, солнечный день, когда высоко в небе вовсю заливались жаворонки, чибисы гнусавыми голосами вопрошали «чьи-вы, чьи-вы» и печально завывали кулики и кроншнепы, Элис пребывала в ином, собственном мире, где царили мрак, холод и беда.

Вдруг она резко остановилась — перед ней был глубокий омут, тот самый, что находился неподалеку от старой хижины Моры. Прикрыв глаза ладонью от яркого утреннего солнца, Элис посмотрела наверх, туда, где стояла хибарка. Вон она, и, кажется, совсем не изменилась. Сланцевая плитка, которой покрыта крыша, скоро совсем съедет вниз и будет беспорядочно валяться, единственное крошечное роговое оконце темно и подслеповато. Ни из окна, ни из двери не видно курящегося дымка. Элис подошла к дому и привязала лошадь к кусту боярышника, растущего возле огородной стенки и усыпанного бледными, чахлыми цветочками. Она подобрала юбку и протиснулась через узенькую овечью калитку. Овощные грядки Моры дали всходы, но успели зарасти густым сорняком. С минуту девушка смотрела на них, вспоминая, как много месяцев назад, осенью, их сажала. Казалось странным, что Мора уже мертва, и довольно давно, а на ее грядке все еще растет репа. Дверь в хижину была не заперта, маленький крючок всегда держал ее плохо, и теперь она свободно болталась и стучала от легкого ветерка. Элис догадалась, что, наверное, какие-нибудь самые храбрые мальчишки из Боуэса пробрались сюда, открыли дверь, заглянули внутрь и, задыхаясь от страха, бросились врассыпную. И больше к этой хижине никто не осмеливался приближаться.

— А я рискну, — вслух произнесла Элис.

Но осталась на месте, словно чего-то ждала.

Дверь заскрипела и хлопнула. Внутри что-то тихо зашуршало. Девушка подумала, что это, скорей всего, крысы, разжиревшие на Мориных запасах зерна и устроившие себе норы в тряпье ее постели. Элис все ждала у порога, словно хотела услышать раздраженный голос Моры, которая велит ей не валять дурака и побыстрей заходить в дом.

Шорох внутри прекратился. Элис все еще медлила, не решаясь толкнуть дверь и переступить через порог. Она уже сомневалась, стоит ли, как вдруг из дома донеслось отчетливое шевеление. Внутри кто-то был, кто-то двигался. Это было не шуршание крысы или какого-то другого маленького животного. Раздались шаги, там кто-то ходил медленно и тяжело.