Читаем без скачивания Память, Скорбь и Тёрн - Уильямс Тэд

Что за балда! — подумал он свирепо. Один из твоих ближайших друзей умирает, сам ты затерян посреди неизвестно чего, за тобой гонятся вооруженные люди, если не что-то худшее, — и вот ты не находишь ничего лучшего, чем попросту распускать нюни перед костлявой служанкой. Идиот!

Он ничего не сказал Марии, когда поровнялся с ней, но выражение его лица должно было что-то объяснить ей. Она задумчиво взглянула на него, и путники тронулись в путь без дальнейших разговоров.

Солнце уже опустилось за острые спины холмов, когда оленья тропа начала понемногу расширяться. Через четверть лиги она превратилась в широкую ровную дорогу, вполне пригодную для путешествия в экипаже. Может быть, так оно и было когда-то, но с тех пор она давно уже сдалась наступающему запустению. Вдоль нее вились многочисленные тропинки, различимые только по брешам в ровном покрове кустарников и деревьев. Вскоре эти маленькие тропки соединились с той, по которой они шли, и путники обнаружили, что они вновь идут по ровным каменным плитам. Через некоторое время они достигли Перехода.

Широкая, вымощенная булыжником дорога перерезала ту, по которой они шли, петляя по крутому склону. Высокие травы стояли между серыми и белыми плитами, в некоторых местах деревья проросли прямо через дорожное покрытие, выворачивая мешавшие им камни, так что каждое дерево было окружено перевернутыми плитами.

— И это приведет нас в Наглимунд, — сказал Саймон, обращаясь более всего к самому себе. Это были первые слова, сказанные за долгое время.

Мария собиралась ответить, как вдруг взгляд ее зацепился за что-то на вершине горы. Она всматривалась в сгущающуюся темноту, но то, что вызвало яркую вспышку света, пропало без следа.

— Саймон, мне кажется, что-то блеснуло там, наверху, — она показала на гребень горы в доброй миле от них.

— Что это было? — требовательно спросил он, но девушка только пожала плечами.

— Может быть броня, солнца-то уже почти нет, — ответил он сам себе. — Или стены Наглимунда, или… или… Кто знает? — прищурившись, он еще раз пристально посмотрел наверх. — Мы не можем оставить дорогу, — заключил наконец Саймон. — Пока мы не уйдем еще дальше и пока еще светло. Я никогда не простил бы себе, если бы мы не доставили Бинабика в Наглимунд, особенно если он… если…

— Знаю, Саймон, но вряд ли мы сумеем проделать сегодня весь путь наверх. — Мария пнула ногой камень, и он откатился в высокую траву у одного из выросших на мостовой деревьев. Она моргнула. — У меня больше пузырей на одной ноге, чем было на обеих за всю мою жизнь. И Бинабику вовсе не полезно колотиться всю ночь о волчью спину, — она посмотрела ему в глаза, — если он останется жив. Ты сделал все возможное и невозможное, Саймон. Поговорить можно будет и по дороге.

Они двинулись дальше. Потребовалось очень немного времени, чтобы слова Марии подтвердились со всей малоприятной очевидностью. Саймон тоже был весь исцарапан, а его ободранные ноги стерты до пузырей, больше всего ему хотелось лечь и заплакать, — другой Саймон, который жил простой жизнью мальчика из замка и скитался по лабиринтам Хейхолта, так бы и сделал — он уселся бы на первый попавшийся камень и потребовал бы обеда и сна. Теперь он был совсем другим; боль мучила его, но находились вещи и поважнее боли. И все-таки ничего хорошего не будет, если они все покалечатся и так и не сумеют добраться до Наглимунда.

Наконец даже Кантака стала прихрамывать на одну лапу. Саймон уже готов был сдаться, но тут Мария снова заметила на гребне горы сполох огня. Это не было солнечным отблеском, потому что синие сумерки уже опустились на склоны.

— Факелы! — простонал Саймон. — Узирис, ну почему именно теперь? Ведь мы уже почти дошли!

— Вероятно, именно поэтому. Это чудовище Инген наверняка отправился прямехонько к Переходу и поджидает нас там. Мы должны сойти с дороги.

Ощущая каменную тяжесть на сердце, они быстро сошли с мощеной дороги и спустились в овраг. Они долго бежали, часто спотыкаясь в меркнущем свете, пока не нашли маленькую полянку, окруженную частоколом молодых можжевельников. Ныряя под прикрытие высоких кустов, Саймон в последний раз взглянул наверх, и ему показалось, что на вершине мигают горящие глаза еще нескольких факелов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Чтоб эти ублюдки в аду сгорели! — прорычал он, задыхаясь, отвязывая безвольное тело Бинабика от спины Кантаки. — Эйдон! Узирис Эйдон! Как бы я хотел иметь меч или лук!

— Ты не напрасно отвязываешь Бинабика? — прошептала Мария. — А что если нам снова придется бежать?

— Я понесу его на руках. Кроме того, если дело дойдет до бегства, нам проще будет сдаться сразу. Мне не пробежать и пятидесяти шагов, а тебе?

Мария горестно покачала головой.

Они по очереди приложились к бурдюку с водой, пока Саймон усиленно массировал запястья и колени Бинабика, стараясь вызвать приток крови к похолодевшим конечностям тролля. Маленький человек дышал теперь немного лучше, но Саймон боялся, что это улучшение продлится недолго; при каждом вдохе на его губах пульсировала тонкая нить кровавой слюны, и когда Саймон оттянул его веко (так когда-то поступал доктор Моргенс с упавшей в обморок горничной), белки глаз тролля оказались довольно серыми.

Пока Мария пыталась выудить из полупустого мешка что-нибудь съедобное, Саймон попробовал осмотреть лапу Кантаки, чтобы выяснить, почему она хромает.

Тяжело дышавшая волчица отвлеклась ровно настолько, сколько понадобилось времени, чтобы оскалить зубы и весьма недвусмысленно зарычать. Он хотел было настоять на обследовании, но она щелкнула зубами у самой его руки. Саймон почти забыл, что на самом деле она волк, он привык обращаться с ней так, как будто перед ним одна из собак Тобаса. Внезапно он почувствовал огромную благодарность за то, что она предупредила его так кротко. Так что пришлось оставить ее в покое, предоставив волчице возможность самой зализывать раны.

Свет угасал, булавочки звезд протыкали сгущавшуюся темноту. Саймон уныло жевал кусочек твердого сухаря, который нашла для него Мария, погрузившись в несбыточные мечты о яблоке или о чем-нибудь сочном, когда из пения первый вечерних сверчков появился новый слабый переливистый звук. Саймон и Мария посмотрели сперва друг на друга, потом, для подтверждения, в котором они на самом деле не нуждались, на Кантаку. Волчица насторожила уши и внимательно смотрела в темноту.

Не было нужды называть тварей, от которых мог исходить этот далекий, лающий звук. Оба они были слишком хорошо знакомы с лаем охотящейся своры.

— Что же?.. — начала было Мария, но Саймон в расстройстве покачал головой.

Он стукнул кулаком по стволу ближайшего к нему дерева и рассеянно смотрел, как кровь выступает на побелевших суставах. Через несколько минут они окажутся в полной темноте.

— Нам все равно нечего делать, — прошипел он. — Если побежим, это будет только лишний след для них, вот и все. — Ему хотелось выругаться, вскочить, сломать что-нибудь. Глупость, глупость, глупость все это проклятое путешествие, и глупый конец.

Он сидел молча, в бессильной ярости, и тут Мария придвинулась к нему поближе, взяла его руку и положила ее себе на плечи.

— Я замерзла. — Вот все, что она сказала. Склонив голову, он коснулся лбом ее волос. Слезы ненависти и страха навернулись ему на глаза, он устало прислушивался к звукам, доносившимся со склона горы. Теперь ему казалось, что время от времени собачий гомон перекрывает мужской крик. Что бы он отдал сейчас за меч! Пусть неумело, но все же он сумеет причинить им боль, прежде чем они схватят его.

Бережно приподняв со своего плеча голову Марии, Саймон наклонился вперед.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Насколько он помнил, кожаный мешочек Бинабика валялся где-то на дне его заплечного мешка. Он вытащил его, засунул туда руки и попытался нащупать что-то в кромешной тьме.

— Что ты делаешь? — прошептала Мария. Саймон нашел то, что искал, и зажал это в руке. Лай шел теперь и с северного склона, почти на одном уровне с ними.

Ловушка захлопывалась.