Читаем без скачивания В небе — гвардейский Гатчинский - Николай Богданов

Так проходят тридцать минут боя. Мы уже считали, что этот бой выигран нами и боевая задача решена: горящие танки и автомашины плотно забили шоссе, — когда сверху на нас ринулись две пары Ме-109. С боевого курса не свернешь, я продолжаю выдерживать машину строго по прямой, успеваю заметить напряженную позу Хомчановского у прицела. Самолет трясется от длинных пулеметных очередей, Журавский непрерывно докладывает обстановку. Первая атака «мессеров» отбита. Последние бомбы сброшены, нужно уходить.

Как бы понимая мои мысли, Михеев буквально прижал свою машину к моей. «Мессеры», разделившись на две группы, с разных направлений атакуют нас. Мы маневрируем, прикрывая огнем друг друга. Один из «мессеров» нарвался на огненные трассы Григорьева и Журавского, вспыхнул и начал падать. Но в следующей атаке «мессершмитты» зажгли самолет Якова Михеева, он в пологом пикировании пошел вниз. Мы остались одни против трех Ме-109. Я беспрерывно маневрировал, стараясь ставить машину в положение, удобное стрелкам…

Наши пулеметы замолкли. Убиты Журавский и Григорьев. Поняв, что отпора им не будет, немцы, подойдя вплотную, в упор стали расстреливать нас. Свинцовый ливень обрушился на нашу машину. Убит Хомчановский, мне видно, как его безжизненное тело обмякло, повисло на привязных ремнях. Разбита вся приборная доска, фонарь моей кабины изрешечен, душит резкий запах серы от зажигательных пуль и снарядов.

Но самолет живет… Один из немцев вплотную пристраивается к моей машине справа и кулаком грозит мне, вижу его злорадное смеющееся лицо. От гнева и бессилия в глазах потемнело, я резко накренил самолет и бросил его на врага. Но тот спикировал под меня, зашел в хвост и с минимальной дистанции длинной очередью разрядил пушку и пулеметы в совершенно беззащитный самолет.

Самолет вспыхнул, языки пламени струйками потекли в кабину, а через мгновение, непослушный и уже неуправляемый, он перевернулся и стал падать.

…После резкого толчка при раскрытии парашюта ощутил жгучую боль в правой ноге и тогда понял, что ранен. «Мессеры» поочередно проносились надо мной, стреляя из пулеметов. К моему счастью, над танковой колонной появилась пара грозных Ил-2, «мессеры» бросили меня и ринулись в атаку на них.

На пробитом во многих местах парашюте я падал быстро и, не успев как следует приготовиться к приземлению, сильно ударился о землю. Превозмогая боль в ноге, я собрал парашют, спрятал его в кустарнике, а сам уполз в приднепровские плавни.

Немцы не искали меня. Может, они были уверены в моей гибели, а скорее всего, после появления «илов» им было не до того.

Но, как выяснилось, не одни немцы были очевидцами этого воздушного боя.

— Дяденька летчик, — услышал я, — дяденька летчик! Где вы? Мы пионеры, пришли помочь вам. Дяденька летчик!..

И с помощью стайки этих чудесных ребят я добрался до окраины Рогачева, где одна из рабочих семей приютила и укрыла меня. Там меня накормили и напоили, перевязали рану и оставили ночевать. (К сожалению, я не помню имен этих мальчишек и людей, укрывших меня. Надеюсь, что кто-либо из них прочтет эти строки и отзовется…)

За ночь немецкие танковые подразделения достигли города Рогачева и заняли его, но форсировать Днепр не смогли. С рассветом, переодевшись в гражданское платье, в сопровождении четырнадцатилетнего сына рабочего, в семье которого ночевал, я выбрался из города и вышел к Днепру. На западном берегу мы нашли оставленную кем-то лодку, сбили замок с цепи и поплыли к восточному берегу. На середине реки услышали гул мотора, а затем увидели пикирующий на нас «мессер». Обстреляв нас, фашист боевым разворотом ушел на запад. К нашему счастью, ни одна пуля не попала в лодку, и мы благополучно добрались до берега.

Распрощавшись со своим юным проводником, опираясь на самодельный костыль и палку, я заковылял на восток. Казалось, все страшное позади. Но на широкой кочковатой пойме, которую мне предстояло пересечь, меня неожиданно обстреляли. Вначале редкие, а затем более частые выстрелы раздавались то с одного, то с другого берега. Засвистели пули, невдалеке стали падать и мины. Ничего не оставалось, как распластаться в высокой траве и ползти среди кочек в сторону леса.

Когда я очутился у цели, поднявшиеся из траншеи красноармейцы приказали мне встать и поднять руки вверх.

Хотя мне было тяжело стоять без костыля и палки, я с удовольствием выполнил команду и «сдался в плен». Пожилой сержант с пышными усами, который был старшим командиром на этом рубеже, распорядился отвести меня на командный пункт. По пути я видел мелкие, наспех вырытые в песчаном грунте траншеи, занятые небольшим количеством бойцов.

Впереди траншей, насколько хватало глаз, расстилались заливные луга. Располагая необходимым вооружением, войска, оборонявшие этот естественный рубеж, могли создать здесь неприступную оборону. Но даже я разглядел: оборонявшиеся располагали только небольшими силами и легким стрелковым вооружением. Это наводило на грустные размышления. Если бронетанковые части врага быстро форсируют реку, то не встретят на восточном берегу серьезного сопротивления…

Я рассказал проверявшему мои документы комбату о силах врага и попросил немедленно передать мои данные в вышестоящий штаб. Тут же мне пришлось выслушать горькие и справедливые упреки.

— Может быть, вы, товарищ летчик, скажете нам, где наша хваленая авиация, о которой газеты писали? Выше и быстрее всех, побили все рекорды, в песнях пели «Любимый город может спать спокойно, и видеть сны, и зеленеть среди весны…» Что-то ее мало на фронте, только одни немцы над нами висят.

Что я мог ответить?

Мы уже убедились, что к началу войны не успели многого. Не отработали взаимодействия с истребительной авиацией, воздушные стрельбы и бомбометание на полигоне проводились в крайне упрощенной обстановке. Не успели провести подготовку к боевым действиям в ночных условиях, выходу на цель и бомбометанию в лучах прожекторов, не изучали тактики ведения боевых действий истребительной авиацией вероятного противника, не знали уязвимых мест самолетов-истребителей фашистской Германии. Управление нашими соединениями проводилось на земле флажками, а в воздухе условными сигналами в виде покачивания самолета с крыла на крыло, радиосвязь не использовалась. В первые недели войны бомбардировщики и даже штурмовики часто наносили удары по противнику распыленно, вместо того чтобы в короткий промежуток времени наносить мощные удары по врагу.

Следствия такой тактики я наблюдал с земли, когда спустился на парашюте. После того как две пары Ме-109 расправились с нашими самолетами, потеряв при этом только один самолет, с востока прилетела пара Ил-2 и с ходу начала штурмовать танки противника. Оставшиеся там «мессеры» набросились на них и сразу сбили оба штурмовика. Через несколько минут прилетели другие два «ила», и их постигла та же участь. Вскоре надо мной пролетело звено бомбардировщиков Пе-2 и начало бомбежку. «Мессершмитты» бросились в атаку. После короткой воздушной схватки только два наших самолета ушли домой целыми.