Читаем без скачивания По следу змеи - Виталий Гладкий

Неподалеку от пляжа, в пивном баре, выполненном в виде огромной деревянной бочки, толпились отдыхающие. Среди них томился и капитан Бикезин, стоя в самом конце длинной очереди. Изредка он посматривал через широко распахнутую входную дверь на Кравчука, который расположился в тени на скамейке неподалеку от пивбара и с явным удовольствием ел мороженое. Бикезин откровенно завидовал ему: ножевая рана, полученная во Львове от Збышека, не позволяла снять пиджак, пусть даже летний, из тонкого полотна, тогда как Кравчук мог себе разрешить приодеться в шорты и тенниску.

Краем глаза капитан наблюдал за столиком в дальнем конце пивбара. Там с доброй дюжиной наполненных кружек пристроился Мирон Сергач. На тонких кривых ногах, с огромным брюхом, которое выползало поверх широкого ремня, пучеглазый, с мокрыми от пота косицами ярко-рыжих волос, сквозь которые проглядывала шершавая лысина, Сергач был разительно похож на старого, медлительного моржа, особенно в тот момент, когда, осушив врастяжку кружку пива, снова неторопливо тянул свою волосатую лапищу за следующей. При этом в его круглых неподвижных глазах светились неземное блаженство и слегка туповатая простота.

Но иногда в них появлялся хищный, настороженный блеск, и тогда острые буравчики покалывали толпу, выискивая признаки еще неосознанной, неведомой опасности. В такие моменты рыхлый студень откормленного туловища напрягался, на короткой, толстенной шее собирались складки, и сквозь выгоревшую на солнце тенниску начинали проступать внушительного размера мышцы.

Успокоившись, Мирон не спеша приглаживал ладонью редкие волосы и опять принимался за пиво. Сила в его коротких пальцах-обрубках была необычайная – об этом капитана предупредили в первый же день, – Мирон шутя ломал подковы и на спор, под "пузырь", гнул пятаки. И хитрости ему было не занимать: после первой отсидки за валютные операции он затаился, стараясь ничем не привлекать внимания милиции к своей особе. Какое-то время это ему удавалось, однако вскоре Мирон снова попал в поле зрения ОБХСС в связи со спекуляцией и скупкой барахла у иностранных моряков. Но теперь, умудренный лагерными нарами, Сергач, поднабравшись опыта, действовал очень скрытно, через подставных лиц, и что-либо доказать без наличия фактического материала следственные органы не могли.

Когда Бикезин приехал с новыми данными по делу Мирона Сергача, в УВД Новороссийска приняли решение оказывать ему и Кравчуку любую необходимую помощь. Для этого была создана специальная оперативная группа наблюдения – несколько оперативников находилось и здесь, в пивбаре. После уточнения некоторых деталей предстоящей операции решили понаблюдать за связями Мирона, потому что идти напролом не было смысла – "расколоть" Сергача до сих пор не удавалось никому…

Неожиданно один из оперативников подал капитану знак: к столику Мирона направился коренастый крепыш с татуировкой на груди и двумя золотыми фиксами во рту. Широко улыбаясь кому-то из знакомых в толпе, он втиснулся в человеческий частокол у столика и одним махом опрокинул себе в рот кружку пива. Затем, не глядя на Мирона, развернул пакет с вареными крабами и принялся старательно обсасывать клешни. Выпил еще две кружки, доел крабов и – наконец-то! – что-то скороговоркой шепнул Мирону. Тот, не оборачиваясь, слегка кивнул, допил свой очередной бокал и, немного помедлив, начал пробираться к выходу вслед за татуированным парнем.

– Это Фиксатый, – успел шепнуть Бикезину оперативник. – Бывший борец…

Солнце уже скрылось за горизонтом, и длинные тени легли на горячий асфальт – пахнуло влажной морской прохладой. По улицам сновали озабоченные курортники с авоськами, доверху нагруженными продуктами, бойкие торговки с корзинами цветов наперебой предлагали букеты прогуливающимся парочкам, у бочек с квасом все еще толпились ошалевшие от дневного зноя жители города с бидонами и бутылями – запасались впрок, на следующий день.

На окраине города, невдалеке от цементного завода, людей было поменьше, в основном молодые мамаши с колясками. Небольшой дом, посеревший от цементной пыли, к которому привели оперативников Мирон и Фиксатый, затаился среди многочисленных пристроек и заборов. К нему вел единственный узкий переулок, поросший чахлой истоптанной травой, среди которой проглядывали россыпи галечника. Незаметно подобраться вплотную к дому не было возможности, потому оперативники оцепили все ближайшие улицы и переулки: нужно было ждать наступления темноты.

22

Денег было много. Они лежали аккуратными стопками на покрытой винными пятнами скатерти. Трое мужчин, окружив небольшой столик, пересчитывали купюры, раскладывая их на три кучки. Самая большая лежала перед Мироном, который своими пальцами-коротышками на удивление ловко и быстро тасовал ассигнации и связывал их в пачки тонким бумажным шпагатом. Фиксатый изредка обнажал в хищном полуоскале золотые коронки, с завистью бросая быстрые взгляды на Мирона, но, наталкиваясь на его мутные глазищи, в которых светились огоньки алчности и неумолимой жестокости, снова принимался слюнявить пальцы, еще и еще раз пересчитывая свою долю. Третий, хозяин дома, бывший музыкант филармонии пианист Смуриков, которого выгнали с работы за пьянку, суетился, словно хорек в курятнике: порывисто хватал хрустящие купюры, бестолково совал их в свою кучку, которая то и дело рассыпалась.

Под столом затаилась небольшая собачонка с грязно-белой свалявшейся шерстью, она ворчала и обиженно потявкивала, когда кто-либо из участников дележа наступал ей на хвост или на лапы.

Комнату освещала лишь одна лампочка, косо висевшая на мохнатом от пыли электрошнуре. Видно было, что здесь давно не убирали: истоптанный пол в окурках, в углу валялись пустые бутылки, по замусоленным занавескам ползали скопища мух, на запыленном пианино, около окна, стояли немытые тарелки и закопченный чайник.

– М-мирон Степанович, почем-му м-не так м-мало, – жалобно промычал отставной музыкант.

– Мурик, не мельтеши, – отмахнулся от него Мирон. – Деньгу шшитать надо, она шшет любит. Понял?

– Так я считаю…

– Плохо шшитаешь! Месяц назад ты стольник у меня брал? Брал. Потом ишшо полета и четвертак. Секешь? А твоих баб в кабаке кто поил? Я! За три захода пять сотенных как корова языком слизала… Мне от этих девок какая корысть? Хе-хе… Вот я с тебя и вышшитал – это тебе наука будет, Мурик…

– Га-га-гаl – заржал Фиксатый. – Мурик, не связывайся с женщинами – рожденный пить любить не может. Или бери пример с меня: я их принимаю только в выходные дни и обязательно – секи, Мурик! – обязательно, чтобы со своим пузырем и закусью. А иначе – ку-ку, Гриша! – плакали твои потом и кровью зашакаленные "хрусты". Женщины теперь с умом пошли – тугой кошелек за версту чуют. Берут нашего брата на живца: чуть зазевался – и за жабры…

– Во! – поднял палец вверх Мирон. – Золотые слова! Учись у Фиксатого, музыкант, человеком станешь! Сгоняй-ка, Мурик, в погребок, винца плесни – там у тебя ишшо имеется…

Иннокентий Смурков, которого за его легкое заикание на букве "м" прозвали Мумуриком, а для краткости – Муриком, сгреб со стола свои деньги в сумку из мешковины и вышел во двор. За ним прошмыгнула и белая собачонка, на прощание цапнув за ногу Фиксатого.

– У-у, зараза! – схватил тот со стола огрызок батона и швырнул ей вслед. – Попадешься ты мне, стервоза…

– Собака знаить, каво кусать… – довольно ухмыльнулся Мирон, распихивая пачки денег по карманам; и застыл, прислушиваясь.

Звонкий собачий лай вмиг разметал благодушие Мирона и Фиксатого. С закаменевшим лицом Сергач поднялся из-за стола и быстро прошел к входной двери. За ним, слегка пригнувшись, словно борец на ковре перед схваткой, заспешил и Фиксатый. Дверь скрипнула, и на пороге появился взъерошенный Мурик с кувшином в трясущихся руках.

– Братва! Там кто-то ходит!

– Тихо ты, клепало! Кто ходит?

– Не знаю…

– Может, соседи?

– Нет, на соседей Бем-моль не лает.

– Так-ак, понятно… Ну-ка посторонись, Мурик. Побудьте в доме. Я сейчас…

Через несколько минут Сергач появился в дверном проеме и угрюмо посмотрел на своих дружков.

– Мурик, запри двери. Только потише орудуй замками!

– Ну что? – спросил Фиксатый.

– Хана, вот что! Менты бродят около дома.

– Ты их видел?

– Мне видеть не обязательно. Я их на нюх чую…

– Что делать будем?

Неожиданно щелкнул замок, отворилась дверь одной из комнат, и глуховатый мужской голос произнес:

– Мирон! В чем дело? Фиксатый оторопел:

– К-то это? – заикаясь, спросил он и воззрился на человека, который, переступив порог комнаты, шагнул к ним.

– Что за шум, Мирон? – переспросил вошедший, уставившись в упор на Сергача.

– Менты шуруют вокруг дома… – опустил тот лупатые зенки под тяжелым взглядом вошедшего.

– "Хвоста" приволокли? Я тебя предупреждал, Мирон, или нет? Ну!