Читаем без скачивания В твоих глазах - Амабиле Джусти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но, по крайней мере, дай хотя бы мне шанс! — упорствует она. — Я не против, если он и дальше будет тебя бояться, на самом деле пугай его как можно сильнее. Так, он поймёт, что ты ему не подходишь, и, возможно, обратит внимание на меня.
— Ни один мужчина не стоит таких рассуждений. Ты никогда не должна быть ничьим вторым выбором.
«Кто тебя не хочет, потому что предпочитает мордашку грёбаного ангела, не заслуживает даже мысли.
Даже если ты всё равно о нём думаешь.
И стихи всегда приводят тебя к нему.
И на каждом участке твоей кожи наклеено его имя и татуировки, похожие на его».
— Тебе легко говорить! — выпаливает София со всё более жалким выражением лица. — Ты красивая! Ты смотрелась в зеркало? Ты просто вылитая Джессика Альба!
Мне хочется её спросить, что она знает о том, каково это — носить тело, которое не остаётся незамеченным, даже если ты его прячешь, унижаешь и даже пытаешься убить. Мне не хотелось быть такой, я не просила об этом. Я хочу быть похожей на посредственные обои, которые, остаются там, куда бы ты их ни наклеил, и никто их не замечает, никто их не хочет, никто не пытается к ним прикоснуться.
Я собираюсь сказать ей об этом, но меня удерживает её печаль. Никогда не видела у неё такого выражения лица. Обычно София улыбается так, как, по моим представлениям, улыбаются подсолнухи на рассвете. Эта грусть не поза. Словно София тоже большую часть времени ходила с маской на лице, а теперь сняла её. Теперь глаза девушки похожи на маленькие мокрые зеркала. Она ничего не знает обо мне, о моих секретах, о моей боли, которую я защищаю кулаками, но и я ничего не знаю о ней, о её боли, которую она защищает улыбкой. И тогда, возможно, стоит сделать что-то глупое, то, что в обычных условиях я не стала бы делать даже под угрозой смерти.
— Окей, я пойду, но только для того, чтобы запугать твоего Вилли и дать ему понять, что если он не изменит свои мысли, то я изменю его черты. А ты тем временем посмотри, может, тебе понравится кто-то другой. Не соглашайся на того, кого волнует только форма твоих сисек.
И пока я говорю это, мне приходится сдерживать желание ударить ногой в стену, в любую стену. Потому что я думаю — это правда, я красива, и правда, что нет смысла прятаться за глупыми отмашками, полными фальшивых нет-да-что-ты-говоришь-ты-шутишь. Но в итоге Маркус всё равно от меня отказался.
Я просто тело, которое притягивает взгляды на улице. Я — рот, который хочется облизать. Но когда дело доходит до любви, дверь оказывается другой, а радуга — на противоположной стороне моста. В конце концов, чему я удивляюсь? Любовь — это менее правдоподобная легенда, чем крокодил в туннелях нью-йоркского метро. Время от времени кто-то утверждает, что заметил его, но потом похмелье проходит.
Надеюсь, это скоро наступит и у меня.
А пока меня вновь преследуют стихи Одена.
Кажется, они описывают мою жизнь.
Звёзды больше не нужны: уберите их все;
упакуйте луну, распакуйте солнце;
распакуйте океан и выкорчуйте дерево;
ибо теперь ничто не поможет.
* * *
Признаюсь, я поражена. Я и понятия не имела, что Вилли нравятся подобные места. София тоже не могла себе представить такое. Девушка выглядит озадаченной, широко раскрыв глаза, как героиня японской манги. Вилли одет в кожаный костюм. У Вилли — того самого, который днём одевается как Безумный Шляпник и попивает чай из керамических чашек василькового цвета, стараясь не оттопыривать мизинец, — серьга в виде креста и ведро геля в волосах. А ещё он так много говорит, что его послеобеденное молчание вспоминается с сожалением. Он не только выглядит как другой человек, а реально кажется пришельцем с другой планеты.
Клуб называется Dirty Rhymes, и место очень странное. Это нечто среднее между баром 80-х и логовом колдуна. Не знаю, как можно совместить эти две черты и не создать что-то ужасное, но результат получился безумно приятным. Тёплые цвета и готические арки должны конфликтовать, как стекло и лезвие, музыкальные автоматы и открытые кирпичные стены могут ненавидеть друг друга больше, чем вода и масло, но в результате получается комбинация, которая работает.
— Позже я тоже выступлю! — громко заявляет Вилли посреди зала, резонирующего дикой музыкой барабанщика, бьющего по инструменту, сделанному вручную из кастрюль и банок с краской. — После местной группы. Разве это не весело?
— Ты играешь? — спрашивает София, настолько анахроничная в своём ангельски-голубом наряде, что похожа на ягнёнка, оказавшегося посреди стада быков.
Вилли делает несколько глотков «Гиннесс» и гордо кивает.
— Да, обычно гитара. Я учился в консерватории, но рок мне тоже нравится. По субботам любителям разрешают делать на сцене всё, что вздумается, ровно три минуты. Я взял с собой гавайскую гитару и буду играть Creep группы Radiohead. Ты будешь меня слушать? — спрашивает меня. Мы здесь уже полчаса, а он преследует меня, как щенок кокера.
— Я так не думаю, — отвечаю с нарочитой злобой. К сожалению, кажется, чем более стервозной я себя показываю, тем больше он очаровывается. Должно быть, у Вилли есть мазохистская сторона.
Когда Вилли идёт поговорить с организатором плейлиста, София обращается ко мне горьким тоном:
— Он не очень-то со мной считается, ты заметила?
— Наверное, ему нравится, когда с ним обращаются плохо. Скажи ему самую гадкую вещь, какую только сможешь придумать.
— Что чёрный цвет ему не идёт?
— Хм… Наверное, мне нужно дать тебе несколько уроков жестокой честности. А пока знаешь что? Я допиваю свой напиток и ухожу. Я слишком стара для всего этого.
София принимает выражение бедной брошенной сироты, но меня не переубедить, даже если бы она продавала спички, одетая в лохмотья посреди улицы. Мне очень хочется свалить, и я отхожу, чтобы допить пиво, ругая себя.
Внезапно парень, бьющий по кастрюлям и банкам, прекращает своё соло; после мгновения темноты свет снова зажигается и фокусируется на более традиционном наборе музыкальных инструментов. Присмотревшись, я понимаю, что над углом возвышается арка, а под ней, кажется, дверь, но это стена. Присмотревшись ещё внимательнее, я замечаю, что стена на самом деле представляет собой гигантскую доску. На ней ярко-красным мелом выведена надпись:
Там, где нет слов, говорит музыка
Ганс Христиан Андерсен
Теперь в
