Читаем без скачивания В твоих глазах - Амабиле Джусти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он поднимает лицо, и я вижу его глаза.
Зелёный нефрит.
Миллиард волос с медными прядями длиной до плеч.
Борода такого же пылающего великолепия.
Две ямочки, которых я не вижу, но знаю, что они есть.
Он поёт.
Мой профессор поэзии поёт.
У него чертовски сексуальный, хриплый, тёплый голос, похожий на язык, что пробирается между моих губ.
Я встряхиваю головой, чтобы избавиться от этого абсурдного чувства, но остаюсь неподвижной, наблюдая за ним. Точнее, пялюсь на него. Намерение уйти становится менее последовательным, чем дыхание призрака.
Более получаса в маленьком, переполненном, тёмном зале Dirty Rhymes звучат Dire Straits, Queen, Rolling Stones, Led Zeppelin и многие другие. Я не знаю, где София и Вилли, да мне это и неважно. Я вижу только море теней, что танцуют, иногда подпевают какой-то куплет, жадно пьют и ненасытно целуются.
Внезапно я чувствую себя одиноко.
Профессор начинает петь «Piece of My Heart» Дженис Джоплин без музыкального сопровождения. Только его тихий и в то же время страстный голос.
Никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, ты не слышишь меня, когда я плачу по ночам.
Милый, а я плачу каждую ночь.
И каждый раз я говорю себе, что нет, я больше не могу терпеть эту боль.
Боль распространяется, как смертельный газ, которому суждено убить только меня. Мне нужно выбраться из этого зала, уйти от этого голоса, от этой конкретной песни. Её я часто слушала в те времена. Вставляла наушники и слушала её, тихонько напевая, пока Маркус спал рядом, но не слишком близко, отгородившись от меня после секса и как я теперь знаю, отгораживался от меня и во время секса.
Я почти бегу, чувствую себя мотыльком, спасающимся от света. Пробираюсь сквозь толпу, проскальзываю по коридору, добираюсь до туалета. Некоторые девушки курят, другие красят губы помадой кобальтового цвета, и все они смотрят на меня. Они смотрят на меня, и я вижу такие знакомые мне глаза — свирепые, безжалостные глаза женщин, когда они хотят быть свирепыми и безжалостными. Красота всегда была моим злейшим врагом, во всех смыслах и во все времена. Даже мать смотрела на меня и больше не видела свою дочь, свою плоть, своё будущее. Когда я перестала быть маленькой девочкой, чьи волосы она заплетала, я стала её совершенным, прекрасным, чарующим проклятием.
Я представляю, как хватаю за волосы этих разрисованных ведьм и сталкиваю их лбами; но мне хватает и фантазии. Я запираюсь в одной из кабинок и слышу шёпот и смех, истекающий концентрированным ядом. Затем банда сучек уходит, возможно, чтобы надеть наручники на своих мужчин в ожидании меня, той шлюхи, что только что увидели, той, которая, несомненно, хотела бы трахнуть каждого встречного самца. Я прислоняюсь спиной к двери, а песня тем временем заканчивается. На смену ей приходит паршивый визг плохой игры на гитаре, который заканчивается так же внезапно, как если бы кто-то щёлкнул выключателем или убил гитариста.
Не знаю, как долго я остаюсь, закрывшись в этой дыре, пахнущей дезинфицирующим средством. Знаю, что призываю Акселя помочь мне, заставить меня не плакать. Дженис хотела пробудить мои слёзы, но я ей не позволю: я не плачу, я не плачу.
Когда выхожу, туалетная комната пуста. Из зала доносятся новые ноты. Теперь всё кажется мне шумом. Я ополаскиваю лицо. Мне совершенно необходимо уйти домой. Как я умудрилась потратить годы своей жизни на то, чтобы каждый вечер ходить в подобные места? И было время, когда этот шум казался мне музыкой?
Может, и нет, может, он всегда казался мне шумом, но адский грохот может быть лучше, чем адские мысли.
К тому же я была не одна.
«Пошёл на х*й ты тоже, Маркус. Я ухожу и больше не буду о тебе вспоминать, а если ты попытаешься вернуться, я порву весь мир».
Но в коридоре я нахожу препятствие. В узком проходе, над которым возвышается странный настенный светильник с железным драконом с зияющими челюстями, стоит парень. Он полупьян и пытается прикурить сигарету, так и не попав в пламя. Чувак поднимает голову, замечает меня, и на его губах рисуется улыбка, полная не сублимированных сообщений. Улыбка, которая означает: какая ты классная, а поскольку ты классная, то ещё и шлюха, а поскольку ты шлюха, то я собираюсь положить руку тебе на задницу и засунуть язык тебе в рот, и если надо, то я тебя трахну, а ты заткнись.
«Бедный придурок. Я разбивала яйца парням куда круче тебя».
Он говорит какую-то пошлую чушь, протягивает руку, пытается загнать меня в угол. В одно мгновение гидра, которую я пыталась похоронить, разбивает ореол хорошей девочки, что я носила некоторое время, и всплывает на поверхность. Я вспоминаю, сколько раз повторялась эта сцена, с тех пор как мне исполнилось двенадцать. Но мне уже не двенадцать, и тот, кто намеривается причинить мне боль, не знает, насколько он ошибается. Я начинаю бить парня с безрассудной яростью слепого и точностью человека, который хорошо видит. Понимаю, я бью не просто этого чувака ведь, в конце концов, он не успел ничего сделать; но бывают моменты, когда крик символичен, смех символичен, как и побои. Когда защищаюсь, я делаю это не против одной опасности, а против всех случаев, когда я была в опасности и не смогла защитить себя. Я делаю это так, как будто возвращаюсь в прошлое, будто с каждым ударом зло становится воздухом, а страх — облегчением. Тем, кто не испытал такого отчаяния, не понять этого безумия. В какой-то момент, в пылу этот мудак размахивает руками, и одна из его ладоней касается моего лица. Я уклоняюсь, но недостаточно быстро. Металлическое кольцо ударяет меня в челюсть. Резкая боль, хруст разрывающейся кожи, запах собственной крови. И я злюсь ещё больше. Теперь я бью его не просто для того, чтобы защититься, теперь я атакую, чтобы убить.
Неожиданно кто-то хватает меня за плечи. Мой гнев, вместо того чтобы утихнуть, разгорается. Успокоить меня может только чудо или выстрел в затылок.
Отвожу назад локти и бью сначала по рёбрам, а затем по носу того, кто пытается меня блокировать. Раздаётся хруст, похожий на треск веток и звук капающего мёда. Первый парень теперь безвреден, мне нужно избавиться от второго.
Я поворачиваюсь, как никогда с решительностью, превратить в труху и этого, и тут меня останавливают
