Читаем без скачивания Опасный мужчина - Розмари Роджерс

Мексиканская армия несла одно поражение за другим до тех пор, пока в сентябре 1847 года не пал город Мехико. За семнадцать месяцев сражений погибло более двадцати пяти тысяч мексиканцев. При этом американцы потеряли только пять тысяч человек.

Мирный договор был подписан 2 февраля 1848 года во дворце Гваделупе-Идальго, в четырех милях к северу от Мехико. Американцы сохраняли за собой захваченные ими территории, и Мексика признавала Рио-Гранде в качестве своей естественной границы с Техасом. В обмен на пятнадцать миллионов долларов Мексика уступала треть своей территории — Нью-Мексико и Калифорнию.

Вскоре после подписания договора американская армия начала возвращаться домой. Генерал Тейлор, предвидя разгул оказавшихся без дела техасских рейнджеров, поблагодарил их за службу и призвал разойтись по домам.

Ник Кинкейд покинул форт Браун и, перейдя через желтые воды неглубокой Рио-Гранде, направился к маленькой саманной хижине, в которой жил с хорошенькой молодой сеньоритой по имени Гизелла.

Она встретила его у входа, как делала это в течение последних нескольких месяцев. На радостно улыбающейся девушке были тонкая хлопчатобумажная блузка и юбка с ярким узором. Забыв закрыть за собой дверь, он заключил Гизеллу в объятия и, внезапно ощутив появившееся желание, понял, что трудно будет расстаться с ней. Ему предстояло уехать отсюда. Ник и так уже задержался здесь, его товарищи давно вернулись в Техас. Пограничный городок Матаморос находился на мексиканском берегу Рио-Гранде, и от Техаса его отделяла узкая полоска грязной воды. Но Ник не решался оставить Гизеллу. Он знал, что она зависела от него не только материально. Ему пришлось защищать девушку как от американских солдат, так и от ее соотечественников. Мексика потерпела серьезное поражение и лишилась американских владений. Под тонкой маской сдержанности тлела ненависть к одержавшему верх северному соседу и тем, кто подружился с ним. Ник намеревался забрать Гизеллу с собой — хотя бы до Гальвестона. Там он знал одну смешанную семью, которая охотно позаботится о девушке.

Это было первое подобие семейной жизни, которое он познал; Ник чувствовал, что крепко привязался к Гизелле. Она старалась радовать его, была страстной в постели и отлично готовила.

— Сегодня, amante[1], — прошептала она ему на ухо, — я приготовила для тебя нечто особенное.

С чувственным блеском в темных глазах она взяла его за руку и повела к столу, где над глиняными горшками и тарелками поднимался пар. Стол был маленьким, подобранным на свалке; Ник починил сломанную ножку. Девушке удалось сделать хижину уютной — она закрыла пол и стены домоткаными коврами, посадила цветы в бутыли из тыквы. Даже сломанным ставням нашлось применение — из них вышла ширма, за которой они спали на соломенном тюфяке.

Сделав изящный реверанс, девушка с гордостью показала ему каждое блюдо — фасоль, рис, вареную тыкву и большой кусок говядины, которую она поджарила с луком и перцем. Их обычная трапеза состояла из лепешек и фасоли, иногда из риса и перца, но мясо, тем более говядину, они ели редко.

— Где ты взяла деньги на все это, Гизелла? — удивленно спросил он. — Ты прекрасно кормишь меня на те деньги, которые я даю тебе, но я знаю, что ты не волшебница…

Пожав плечами, она откинула назад прядь блестящих черных волос и ответила небрежным тоном:

— Я кое-что продала. Ты сказал, что соскучился по говядине с отцовского ранчо, si? Ты ведь говорил это, amante?

— Да, говорил, но не имел в виду, что ты должна доставать для меня говядину. О chica[2], я не думал, что ты решишься на это.

— Значит… — Она посмотрела на него с обидой и страхом в своих больших глазах. — Значит, ты не рад?

— Конечно, рад, но тебе не следовало это делать. Мы смогли бы потратить эти деньги на что-то другое. Найти в Матаморосе корову сейчас труднее, чем золото. Господи, chica, не плачь. Я действительно рад. Я просто не могу поверить, что ты предприняла такие усилия ради меня…

Обняв девушку, он стер губами слезы с ее лица, успокоил и сказал, что она сделала его счастливым, приготовив такую замечательную еду; он насладится каждым кусочком, если только она разделит с ним трапезу… Гизелла была тонкой, как тростинка; Ник знал, что она недоедает, чтобы ему досталось побольше.

— Я никогда не бываю очень голодна, — прошептала Гизелла, увлажняя слезами его шею и воротник, — я лишь хотела тебя порадовать, amante…

— Ты порадовала меня, amada mia[3], очень порадовала, — тихо произнес он, и она начала расстегивать его рубашку. Он повернул ее голову, поднял пальцем подбородок и одарил долгим, страстным поцелуем, ощущая вкус соленых слез. — Не плачь, малышка, — прошептал Ник. Обняв Гизеллу, он положил ладонь ей на голову и прижал лицо девушки к своей груди. — Ты порадовала меня. После еды — они угощали друг друга лучшими кусочками — Ник поднял Гизеллу на руки, отнес по пестрому ковру к матрасу за ширмой и стал медленно раздевать ее, целуя каждую появляющуюся из-под одежды часть тела. Господи, она была такой ласковой, такой страстной, что за это ей можно было простить даже чрезмерную привязанность.

Когда сумерки сгустились, свет луны упал через маленькое открытое окно на постели, а свеча почти догорела. Ник подвинулся, чтобы посмотреть на Гизеллу. Влажная после неистовой любви, девушка лежала в полудреме; грубое шерстяное одеяло сбилось в комок у их ног. Он поправил прядь ее волос. Обвел взглядом комнату, чистый стол и скамейки, висящие на стенах ковры, небольшой комод, где Гизелла держала свои самые ценные вещи, и нахмурился. Обычно лежавшая на комоде кружевная шаль, которой девушка покрывала голову, отправляясь по субботам и праздникам на церковную службу, исчезла. Гизелла дорожила этой шалью, одной из немногих вещей, уцелевших от ее прежней жизни. Ник догадался, на какие деньги она купила говядину, и внезапно осознал свою душевную скупость. Это проявление бескорыстной любви только подчеркивало его холодность, вдруг ставшую до боли очевидной.

Он провел пальцем от скулы девушки до ее рта, погладил контур губ. Гизелла пошевелилась, реагируя на его ласку, медленно открыла глаза и поморгала.

— Я забыл, — хрипло произнес он. — Я принес тебе подарок, chica.

Она схватила Ника за руку, посмотрела округлившимися глазами:

— Подарок? Для меня, Николас?

Ему нравилось, когда она называла его этим испанским именем. Оно звучало более ласково, нежели укороченный американский вариант. Он усмехнулся.

— Si. Для тебя. Он лежит в кармане моих брюк.

Завизжав от восторга, Гизелла вскочила с кровати и поискала его штаны. Найдя их, вытащила из кармана маленькую деревянную коробочку. Золотистое дерево было светлее ее кожи. Поняла ли она, что это талисман и прощальный подарок?