Читаем без скачивания Танцовщица грез - Патриция Мэтьюз

Никто не мог сказать, что произошло с Майклом потом. Из таверны он выехал, когда уже стемнело, и предположительно направился в Малверн. Его тело было обнаружено случайным верховым милях в пяти от Уильямсберга в глубокой канаве, тянувщейся вдоль дороги. Чуть поодаль мирно щипал траву его любимый вороной жеребец. У Майкла была сломана шея. И прибывший на место трагедии констебль после внимательного осмотра тела пришел к выводу, что Майкл не смог справиться с почему-то взбунтовавшимся животным, которое сбросило седока на землю, и убился насмерть. На голове у него оказалась огромная шишка, которую констебль также объяснил ударом при падении.

Трудно было поверить, чтобы лошадь могла сбросить Майкла, который, как и Анна, единодушно считался искусным наездником. Такое могло произойти только, если он был сильно пьян. Вороной был горяч, а Майкл единственный среди местных наездников умел с ним ладить. Конечно, могло случиться, что он не смог почему-то справиться с лошадью. Но точно установить это было невозможно. Ведь Майкл ехал один, и никто не видел, как все произошло. Выслушав предположение Анны, что кто-то подло напал на ее мужа, констебль отрицательно покачал головой. И, наверное, был прав: во всей округе не было никого, кто ненавидел бы Майкла Вернера. Во всяком случае, до такой степени, чтобы пойти на убийство.

Анна тяжело вздохнула, когда экипаж повернул на ведущую к дому аллею. Огромный дом показался ей пустым и одиноким. За двадцать лет она привыкла к веселому смеху Майкла, счастливой беготне маленькой Мишель и неподдельному остроумию Андрэ. Теперь все это кануло в прошлое. А с отъездом дочери и ее наставника рядом вообще не останется никого, кроме слуг. На мгновение Анна пожалела о том, что не сможет уехать вместе с Мишель и Андрэ.

Усилием воли Анна заставила себя выбросить из головы мрачные мысли и стряхнула меланхолию, решив более не поддаваться чувству жалости к себе. Ей предстояло слишком много дел в наступающем году, чтобы предаваться унынию и позволить себе страдать от одиночества…

Экипаж остановился у парадного подъезда, и Джон спрыгнул с козел, чтобы помочь хозяйке выйти.

– Джон, – сказала Анна, – будьте добры, отведите лошадей на конюшню, задайте корма и напоите, а потом поднимитесь ко мне в кабинет. Надо поговорить.

– Слушаюсь, госпожа, – ответил Джои, наклонив голову.

Когда через некоторое время он пришел в кабинет, Анна предложила ему сесть и принялась подробно объяснять сложившееся положение. Она не утаила ничего, кроме своих подозрений о том, что Майкл, возможно, проиграл в карты большую сумму денег. И только спросила:

– Скажите, Джон, вы, часом, не знаете, что побудило моего покойного супруга залезть в столь чудовищный долг?

– Мастер Вернер никогда не обсуждал со мной деловых вопросов, госпожа.

Анне показалось, что в глазах Джона мелькнул какой-то странный огонек. Но она сделала вид, что ничего не заметила.

– Этот Жюль Дейд… Что вы о нем знаете?

– Ничего хорошего не могу сказать вам, госпожа. Хотя боюсь, что мое мнение об этом человеке не вполне объективно. Ведь мастер Дейд – работорговец. Или был им.

– Да, вы не ошибаетесь. Именно таким способом он нажил состояние.

– Я это понял. О, сам он в Африку не ездил. Но на принадлежавших ему кораблях оттуда привозили моих соплеменников. А здесь мастер Дейд продавал их на невольничьих рынках.

– Значит, деньги, которые я у него заняла, пахнут кровью?

– Госпожа, это можно сказать почти о всех деньгах, ходящих сейчас в Виргинии. Ведь хозяйство штата целиком зиждется на работорговле и использовании подневольного труда.

Анна удивленно посмотрела на Джона. Она не помнила, чтобы прежде он позволял себе так откровенно высказываться о рабстве. И поняла, сколько глубоких обид давно скопилось в душе этого человека.

– Скажите, Джон, вы действительно из тех несчастных, кто проклинает свой жребий?

Джон бросил на Анну саркастический взгляд:

– Если сравнивать выпавшую мне долю со многими другими, то она и впрямь может показаться не такой уж горькой. Во всяком случае, я никогда не позволю себе осуждать вас, госпожа. Это было бы черной неблагодарностью! Не важно, что я думаю вообще о рабстве. Вы дали нам волю. И не только это: благодаря вам все мы имеем хорошую работу. А Бесс перед смертью рассказала мне, сколько сил вы потратили, чтобы добиться ее освобождения. И еще поведала кое-что о вашей личной жизни. О том времени, когда вы были рабой Амоса Стритча.

На мгновение на лицо Анны набежало облачко грусти. Негритянка Бесс тоже была рабыней Стритча и работала на кухне в его таверне. Когда Малкольм Вернер выкупил Анну, она настояла и на выкупе Бесс. С тех пор они стали близкими подругами и оставались таковыми до самой смерти старой негритянки три года назад.

Анна горестно вздохнула и снова попыталась вырваться из цепкой хватки меланхолии, упорно не покидавшей ее.

– Если мне не удастся выплатить долги и выкупить Малверн, то здесь уже ни для кого не будет никакой работы. Это как раз то, что я хотела бы подробно обсудить с вами, Джон. Считаете ли вы, что мне следует поискать надсмотрщика?

– Надеюсь, вы не намерены решать все дела плантации самолично? – медленно проговорил Джон. – Если так, то я бы высказался против, госпожа.

– Почему?

– Работники, особенно мужчины, не привыкли получать распоряжения и указания от женщины. Даже если они будут исходить от вас, хозяйки поместья, передавать их работникам следует мужчине.

– Вы имеете в виду, что они охотнее выполняли бы приказания мужчины, нежели женщины?

– Совершенно верно.

– Почему? – спросила Анна, едва сдерживая раздражение.

– Так заведено издавна, госпожа, – ответил Джон, пожимая плечами.

– Но после смерти Майкла я осталась единственной хозяйкой в Малверне. И все работники плантации признали меня. Уже не говоря о домашней прислуге.

– Хозяйка дома вправе лично распоряжаться в своем доме.

– Но не на плантации? – с горечью сказала Анна. – Но, думаю, вы правы, Джон. Вы знаете всех, кто работает в поле. Скажите, есть ли среди них такой, кто мог бы занять место надсмотрщика?

– Нет, госпожа, – с уверенностью ответил Джон. – Никто из нас не может стать им. Это место для белого человека.

– Но Генри был чернокожим. И все работники подчинялись ему.

– Генри – это Генри. Такие, как он, наперечет. Я сейчас думаю о других плантаторах. Вы же знаете, что они не признают черных надсмотрщиков.

– Меня их мнение не интересует!

– Но вас оно должно интересовать, госпожа, – мягко возразил Джон. – Ведь это в порядке вещей. Или вам не довольно неприятностей из-за долгов, чтобы наживать себе еще и врагов среди соседей?