Читаем без скачивания Обед в ресторане «Тоска по дому» - Энн Тайлер

— Врешь ты все. — Лорена потянулась к изголовью кровати и приподняла штору. — Вон идет твоя мать.

— Не может быть! Где?

Лорена с усмешкой повернулась к нему. Передний зуб у нее был обломлен, и это придавало ее лицу неуверенное выражение, словно она сомневалась в себе.

— Я тебя разыграла.

— То-то.

— Надо же. Вот дурачок! Я ведь в жизни ее не видела. Откуда же мне знать, кто это возвращается — она или не она.

— Ты наверняка ее видела, — сказал Коди. — Она работает кассиршей в бакалейной лавке братьев Суини. Ее прозвали Злючка-Колючка.

— Мы делаем покупки у Эсмонда.

— Я бы тоже хотел там, — сказал Коди.

— А почему она работает? Где твой отец?

— Пропал без вести.

— Ой, извини.

Он небрежно махнул рукой и глотнул из бутылки.

— Она сидит за кассой. В следующий раз, когда будешь проходить мимо лавки Суини, загляни в окно. Сразу ее узнаешь. Войди и скажи: «Мэм, на этой банке с супом — вмятина. Нельзя ли ее уценить?» А она ответит: «Суп ведь хуже не стал, и цена будет прежняя».

— A-а, знаю я таких, — сказала Лорена.

— На затылке небольшой пучок. Рот — как будто в губах зажаты булавки. Кто-нибудь зайдет просто так, от нечего делать, а она непременно скажет: «Проходите, проходите, пожалуйста».

Коди говорил и улыбался, но внутри у него что-то кольнуло. Он представил себе мать за кассой и эту тревожную складку, пересекающую ее лоб, словно прядка волос или тонкий стежок портнихи.

Коди снял с кровати Эзры одеяло, подушки, простыни и матрац. Вытащил из рамы и спрятал в шкаф деревянные перекладины. Потом осторожно положил матрац на место и затаил дыхание. Матрац держался на одной раме. Коди тщательно прикрыл его постельным бельем, взбил подушку и осторожно положил ее в изголовье. Достал из тайника стопку журналов, раскрыл их и в беспорядке разбросал по полу, после чего погасил свет и улегся на свою кровать.

Эзра, босой, в пижаме, вошел в комнату, дожевывая сандвич. Сзади у него болталась завязка от пижамных штанов. Он вздохнул и плюхнулся на кровать. Раздался оглушительный треск. Задрожал пол. Мать закричала, тяжело протопала по лестнице наверх и включила свет. Коди поднял голову и посмотрел на нее сонным, отсутствующим взглядом. Она держалась за сердце и глотала воздух. За ней стояла дрожащая Дженни, прижимая к себе старого игрушечного зайца.

— Господи, спаси… сохрани и помилуй! — пробормотала мать.

Постель Эзры походила на заполненную бельем ванну. Он никак не мог выбраться из простынь. В поднятой руке был зажат недоеденный сандвич.

— Эзра, милый… — сказала Перл и, увидев журналы, добавила: — Это что такое, Эзра?

С журнальных страниц — с каждой! — на нее смотрели женщины в ночных сорочках, купальных костюмах, поясах с подвязками, в черных кружевных бюстгальтеpax, банных полотенцах, нелепых прозрачных набедренных повязках или попросту нагие.

— Эзра Тулл! — произнесла мать.

Эзра все еще барахтался, пытаясь выбраться из кровати.

— Вот уж не ожидала от тебя, Эзра, — укоризненно сказала мать, повернулась и вышла из комнаты, уводя за собой Дженни.

Эзра наконец выбрался из кровати и набросился на Коди. Вцепился ему в волосы и стал трясти изо всех сил. Коди с мычанием отбрыкивался. Он не кричал, чтобы не услышала мать. Ему удалось вцепиться зубами в коленку Эзры, и тот, задыхаясь, в слезах, откатился в сторону. Похоже, Эзра еще раньше наткнулся на что-то — левый глаз у него заплыл и вид был несчастный. Коди поднялся с пола, показал, где спрятаны перекладины от кровати. Они положили их на раму, водворили на место матрац, старательно расправили постельное белье и одеяло. Потом Коди выключил свет, они улеглись и вскоре заснули.

Иногда по ночам Коди снился отец. Он появлялся в одном из своих коммивояжерских костюмов с вечерней газетой в руке, как бывало по пятницам. Поражала достоверность его облика: густые, падающие на плечи волосы, желтоватые мешки под усталыми глазами. Днем облик отца представлялся ему в последнее время не так реально — он расплывался, лишался объемности. «Ну как прошла неделя?» — равнодушно спрашивал он. И мать отвечала: «Нормально».

В этих снах и сам Коди был не таким, как теперь. Время поворачивало вспять. Он видел себя малышом, который семенил вокруг на своих коротких толстых ножках и отчаянно старался привлечь к себе внимание: «Ты только посмотри! Ну посмотри еще. Посмотри, как я кувыркаюсь. Видишь, как я тащу тележку?» Каждый его поступок в том возрасте, как ему представлялось сейчас, объяснялся безудержным стремлением утвердить себя, свою независимость.

Просыпаясь в темноте, он вытягивал свои длинные ноги и поднимал над головой руки, которые становились жилистыми и мускулистыми. Он думал о том, что будет, если в один прекрасный день — к тому времени он сам уже станет мужчиной — вернется отец. «Посмотри, чего я достиг, — скажет он отцу. — Видишь, чего я добился, как много успел без тебя!»

Может, я сказал что-нибудь не то? Что-нибудь сделал не так? Или чего-то не сделал? Из-за этого ты ушел?

Начались занятия в школе. Коди и два его лучших друга оказались в одном классе. Иногда Пит и Бойд провожали его до самого дома; обычно он вел их в обход, дальней дорогой, чтобы миновать стороной бакалейную лавку, где работала мать. Жизнь его была поделена на две части — друзья в одной половине, семья в другой, и он должен был следить за тем, чтобы они не соприкасались. Мать терпеть не могла, когда сын водился с чужими.

— Почему ты не пригласишь кого-нибудь в гости? — лицемерно спрашивала она.

Ну нет, его не проведешь!

— Да мне никто не нужен, — говорил он. И ответ этот был ей по душе.

— Тебе достаточно и своей семьи, — говорила она. — Нам так повезло, что мы — одна семья. Правда?

Коди приводил друзей домой, только когда мать была на работе. Иногда, сам не зная почему, хвастался ее вещами. Выдвигал маленький верхний ящик комода и вынимал оттуда золотую брошь, которую отец подарил ей еще до женитьбы.

— Видите, как он уважает мать, — говорил Коди, — сколько надарил. У нее уйма разного барахла. Всего и не показать.

Друзья томились от скуки. Тогда Коди менял тактику: доставал из шкафа ее носовые платки — они были выглажены и сложены так аккуратно, будто находились в невидимой квадратной коробке.

— Ваши матери платки так не складывают, правда? — вздыхал он и, крутя в руке какую-нибудь таинственную металлическую застежку, продолжал: — Женщины! — Кто их разберет? Разве их поймешь? Вот, например, ее любимчик Эзра, мой безмозглый брат Эзра. Ну, если бы она в Дженни души не чаяла, еще можно было бы понять: как-никак девчонка. Но Эзра! Кому он нужен? За что его любить? Ну за что?

Друзья пожимали плечами, равнодушно глазели по сторонам и позвякивали мелочью в карманах.

Он спрятал левый ботинок Эзры, его тетрадь с домашними заданиями по арифметике, его большую кожаную перчатку для бейсбола, его самописку, его любимый свитер. Запер кошку Эзры в стенном бельевом шкафу. Утащил в школу бамбуковую дудочку Эзры и запихнул в карман бушлата его лучшего друга Джосайи Пейсона — верзилы, которого многие считали полоумным. Но Эзра был Эзрой — он всем сердцем привязался к Джосайе и с радостью приводил бы его домой, если бы мать не боялась этого мальчишки.

Коди проскользнул в Эзрин класс, там не было ни души — все завтракали в школьной столовой. Шмыгнул за перегородку и, очутившись в раздевалке, засунул дудочку в карман огромного черного бушлата Джосайи. Наступили теплые дни бабьего лета. Джосайя не забирал домой бушлат, и все считали, что дудочка потерялась, Эзра ходил сам не свой.

— Никто не видел моей дудочки? — спрашивал он.

Наконец-то Коди избавился от песенок «Зеленые рукава» и «Ясеневая роща», которые Эзра беспрерывно наигрывал на своей свистульке; диапазон у нее был ограничен, и, чтобы извлечь из нее звуки, тем более высокие, Эзре приходилось дуть изо всех сил, терзая слух окружающих.

— Это ты ее взял? — сказал он Коди. — Я же знаю, твоих рук дело.

— На кой мне эта дурацкая свистулька?

Коди надеялся, что, когда пропажа обнаружится у Джосайи Пейсона, Эзра обозлится на своего друга, однако этого не случилось. Все вроде уладилось, и Эзра с Джосайей дружили по-прежнему. А надрывные звуки «Ясеневой рощи» снова расползлись по всему дому.

На мать накатил очередной приступ ярости.

— Перл на тропе войны, — сообщил Коди брату и сестре. В такие минуты он всегда называл мать по имени. — Берегитесь. Она уже вывалила все из Дженниного комода.

— Ой-ой-ой… — вздохнул Эзра.

— Рвет и мечет.

— О боже… — загрустила Дженни.

Коди поджидал их на веранде, они задержались в школе. Он тихонько открыл дверь, и они на цыпочках поднялись по лестнице. Осторожно перешагнули через скрипящую ступеньку, хотя мать все равно бы ничего не услышала. Она бушевала на кухне. Оттуда доносился грохот; уж не швыряет ли она кастрюля в закрытые окна?..