Читаем без скачивания Книга запретных наслаждений - Федерико Андахази

Иоганн, отрешенно прислушиваясь к ядовитой речи обвинителя, в то же время вспоминал своего отца.

Фриле Бедняк, суровый управляющий монетным двором, еще строже проявлял себя в качестве отца семейства: его непреклонный характер не дозволял домочадцам хоть на шаг отойти от заведенных норм поведения. Жена его Эльза Вирих была, напротив, женщина нежная, ласковая и склонная к поблажкам в воспитании и обучении Иоганна и трех его младших братьев. Она без колебаний бросалась на защиту детей, если отцовские наказания были несправедливы или чрезмерны. Эльза всегда стояла за справедливость; ее приветливый характер, добродушное лицо и заразительная веселость совсем не гармонировали с ее огромным румяным телом. Она была дочерью торговца по имени Вернер Вирих цум Штайнерн Краме, и детство ее прошло в отцовской мастерской по изготовлению топоров.

Казалось, Эльзу выковали из того же самого железа, что и топоры в отцовской мастерской. Мать Гутенберга отличалась необычайно высоким для женщины ростом — она была даже выше, чем большинство мужчин в Майнце. Ее волосы необыкновенной белизны, почти прозрачная кожа, ласковый прозрачный взгляд плохо сочетались с сильными полными руками и мускулистыми ногами. Она взрослела в кузне среди крепких мужчин, мастерски владела топором, и ей нравились работы, вообще-то почитавшиеся уделом мужчин: Эльза рубила деревья и сама таскала стволы на плечах, именно она выполняла самые тяжелые работы по дому — чинила деревянные балки, плотничала, поддерживала в порядке кровлю. Разумеется, на Эльзе лежали и все женские обязанности: готовка, починка одежды, уборка и присмотр за детьми. Фриле был в этом доме мозгом, Эльза — мускулами; он был вдумчивым и строгим генералом, она — послушным и закаленным войском. Монументальная фигура этой женщины с топором в руке быстро отваживала всякого, кто приближался к их жилищу с недобрыми помыслами. Многие полагали, что дом получил и свое название — Гутенберг [24]— в честь этой женщины-горы, горы доброты и защиты. Эльза, обладавшая поистине животным инстинктом, оберегала свое потомство от чужих, но также и от своих. Подобно тому, как суки защищают кутят от нападения самцов, Эльза — молчаливая, но непреклонная — становилась между Фриле и детьми, если отец пытался поднять на них руку, переходя границы своей власти.

И еще одна важная деталь — неотъемлемую часть личности Эльзы составляло пение: если ей было весело, она пела; если она просыпалась в дурном расположении духа, то пела, чтобы себя взбодрить; она пела, когда работала, пела, когда возвращалась с покупками с рынка, — Эльза шагала, напевая, чтобы не обращать внимания на дорогу и облегчить вес тяжелых мешков, висевших на плече. Иоганн с детства привык, что по утрам матушка будит его и братьев бодрой песенкой, привык засыпать под колыбельную. Сделавшись старше, мальчик решил, что перед отцом лучше выглядеть сильным, дабы доставить тому удовольствие и избежать долгих проповедей, но перед Эльзой он никогда не скрывал своих слабостей и получал от этой ласковой великанши материнскую защиту.

И теперь, стоя перед трибуналом, проживая мгновения, которые казались ему последними в жизни, Гутенберг не мог не вспомнить о матушке; в глубине своего сердца он мечтал, чтобы Эльза, с ее исполинской силой и вечной улыбкой на губах, оказалась рядом, чтобы она унесла его отсюда на руках, как ребенка. Влажная пелена застила Гутенбергу глаза, и ему пришлось изобразить приступ кашля, чтобы тут же не зайтись в рыданиях.

Итак, восстанавливая каждый эпизод своей жизни перед реальной опасностью ее лишиться, Гутенберг подобрался к моменту, определившему его судьбу. После того первого далекого посещения монетного двора Иоганн пообещал себе стать достойным наследником отца, который рассказывал ему о секретах своего ремесла без утайки: оказалось, что Фриле Бедняк — щедрый и терпеливый учитель. И действительно, еще не достигнув двенадцати лет, Иоганн сделался правой рукой Фриле. Они вместе приходили на работу еще до зари и последними уходили с наступлением ночи. Поначалу работники приняли юного Иоганна холодно и недоверчиво — он был для них всего-навсего сынком управляющего. Однако же, вместо того чтобы предоставить наследнику привилегированное место, Фриле нагрузил его самой неприятной работой: отправлять драгоценный металл в тигель, перетаскивать монеты, чистить машины, подметать золотую и серебряную стружку. И всякий раз, замечая, что Иоганн пропустил хоть одну крупицу металла, Фриле наказывал сына гораздо строже, чем любого из наемных работников. Только таким путем юноше удалось завоевать доверие своих товарищей. Со временем оказалось, что он соединил в себе все лучшие качества литейщика. В юные годы Гутенберг успел уже настолько прославиться, что епископат Майнца потребовал у управляющего монетным двором, чтобы его сын работал на Церковь. И Генсфляйш оказался перед одним из самых важных решений в своей жизни: с одной стороны, ему хотелось, чтобы сын унаследовал его должность, но с другой — он понимал, что для Иоганна полезнее выйти на собственную дорогу и самому ковать свою судьбу. Вот как вышло, что по достижении тринадцати лет Иоганн перестал зависеть от отца и перешел работать в церковные мастерские в качестве мастера-кузнеца. Вскоре, помимо этого, Гутенберг превратился еще и в одного из лучших ювелиров. Казалось, ничто не помешает ему сделаться главой кузнецов, литейщиков и ювелиров городского епископата. Однако трагедии, как правило, приходят без предупреждения.

14

— Иисус должен был пройти через все страсти, собственной плотью пострадать ради нас, грешников, — продолжал свою речь Зигфрид из Магунции. — Как можем мы свести к обыденности самую трагичную из библейских книг? Господа судьи, не сомневайтесь: мы заново распнем Сына Человеческого, если позволим поддельщикам завладеть Библией. Единственно подлинные книги, по которым следует читать о страстях и распятии Господа нашего, — это те, что были созданы от руки, повторяя каждую букву из писаний людей, оставивших нам свидетельство о Его чудесах. Невозможно и вообразить себе иной книги, нежели рукопись. Любая другая форма воспроизводства — не важно, с помощью каких ухищрений, — должна рассматриваться не иначе как подделка и сатанинское деяние.

Обвинитель замолчал, прошелся взад-вперед перед трибуналом, точно сомневаясь, передавать ли судьям великое откровение, — и вот в конце концов он решился:

— Господа судьи, вам наверняка известна пословица «Разбойника делает случай». Этим я не хочу сказать, что все люди — потенциальные преступники; я имею в виду, что, возможно, многие хороши лишь потому, что судьба не предоставляла им другого выбора. Быть может, на свете вообще мало людей, которые, столкнувшись с бедой, оказывают ей достойное сопротивление и выходят из нее не сломившись. Господа судьи, главный обвиняемый был жертвой одной из страшнейших напастей, которые обрушивались на наш город. Как и многие другие мужчины и женщины его положения, он пострадал от мародерства, грабежа и разлуки с родиной. Я убежден, что эти горести были проверкой, которую посылал ему Господь. И должен признать, ваши преподобия, что это испытание выявило в обвиняемом внутреннюю порочность и слабость духа. Вот какие качества подтолкнули его к преступлению. Чёрта встречает лишь тот, кто его ищет.

Пока нотариус строчил пером, не пропуская ни единого слова, Гутенберг, который до сей поры слушал речь прокурора рассеянно, словно церковную литанию, внезапно почувствовал себя задетым — как будто Зигфрид из Магунции сыпанул солью на старую рану, которая так и не зарубцевалась. И тогда Гутенберг вспомнил тот день, когда начались все его несчастья. В конце 1411 года финансовые дела города сильно пошатнулись. Одним из первых это обстоятельство отметил, разумеется, управляющий монетным двором. Городские власти требовали от Фриле чеканить все больше и больше денег; в то же время торговцам на рыночной площади приходилось каждый день завышать цены на свои товары, поскольку и сами они платили за них все дороже. В октябре того же года монетный двор выпустил столько денег, сколько не выпускал никогда. Монеты испарялись из ладоней жителей с такой же быстротой, с какой они выходили из-под чеканного пресса. Отец Гутенберга знал, что подобное стечение обстоятельств не предвещает ничего хорошего. В ноябре министерский указ объявил о резком повышении налогов. Последние деньги, остававшиеся в руках у крестьян, варварским образом вырвали сборщики налогов; и вот еще до начала нового года скудные сбережения иссякли, а следом иссякло и терпение народа. В декабре 1411 года в Майнце вспыхнуло восстание против властей. В городе начались пожары, грабежи — и смертные приговоры, исходившие как от одной, так и от другой стороны. Давнишние соседи Гутенберга — крестьяне, продававшие на рынке свои продукты, лавочники, бедняки, с которыми семья каждый день приветливо здоровалась, — теперь вели себя как незнакомые дикари. Понаделав факелов, они поджигали все, до чего могли дотянуться, и грабили всех без разбору, наполняя скарбом свои жалкие телеги.