Читаем без скачивания Книга запретных наслаждений - Федерико Андахази

Для Фриле к болезненной вражде с сыном прибавлялась невозможность существования в деревне. Такая спокойная жизнь была не для него. Все это солнце и свежий воздух — вдалеке от ядовитых запахов плавки и полумрака мастерских, вся эта тишина и спокойствие в сравнении с грохотом молотов и прессов, криков рабочих и вечной круговерти, стремления сдать продукцию вовремя и в лучшем виде — весь этот мир и покой в 1419 году забрали жизнь Фриле Бедняка.

16

Гутенберг вспоминал скоропостижную смерть отца, а прокурор тем временем продолжал свою гневную речь, перегруженную эффектными выпадами и многозначительными жестами.

С горечью в сердце проводив мужа в последний путь, Эльза, не жалея себя, решила, что Иоганн должен продолжать отцовское дело, и отправила юношу учиться в Эрфуртский университет, куда он записался под именем Иоганн из Эльтвилля. Этот студент сразу выделился из общей массы: уже накопленные познания, владение секретами, которые открыл юноше отец, работа в ювелирной мастерской архиепископства и руки, рано огрубевшие от тяжелой работы, — все это вызывало удивление в учителях и зависть в соучениках. Гутенберг был юноша закрытый, охочий до знаний, его намного больше привлекало исследование и практика, нежели теоретические дискуссии. Он унаследовал от отца мастерство литейщика, в полной мере обладал искусностью ювелира, силой и точностью для кузнечных работ. Но, кроме этого, Гутенберг открыл в себе талант к гравировке. В отличие от Фриле Гутенберг воспринимал деньги не только как объект для применения своих навыков, но и как via regia [25]для достижения вполне мирских целей.

Как только Гутенберг получил от университета необходимые знания, он отказался от почестей и званий и, не окончив учебы, перебрался в Страсбург, где жил брат Эльзы. Он был замкнут и молчалив, и никто точно не знал, какие планы у этого парня, приехавшего из Майнца. Именно тогда Гутенберг решил спрятать лицо под бородой, придававшей ему сходство с монголом. Несмотря на высокий рост, унаследованный от матушки, этот молодой человек обычно оставался незамеченным: его склоненная голова, всегда покрытая шляпой, темный наряд и неслышная походка делали его схожим с неприметной тенью.

Благодаря дядюшкиным связям и своему неоспоримому таланту Иоганн получил место ювелира в страсбургской гвардии. Теперь к его познаниям в литье, кузнечном, золотом и ювелирном деле, переписке книг и чеканке прибавилось еще и военное искусство. Любые искусства, науки и ремесла разжигали воображение Гутенберга. Жажда знаний была в нем столь сильна, что он продолжал учиться и экспериментировать до самых последних минут свободного существования.

Motu propio [26]Гутенберг испросил дозволения изготовить меч по своим чертежам. Генерал, предоставивший юноше из Майнца запрошенные материалы, просто онемел, увидев результат: искусно выделанная рукоять, инкрустированная драгоценными камнями, легкое лезвие, способное разрубить волосок надвое — причем вдоль, — все свидетельствовало о том, что это оружие столь же прекрасно, сколь и смертоносно. Восторг генерала не только означал для Иоганна немедленное повышение в должности, но и раскрывал двери к еще одному интересному ремеслу — ювелирной работе с драгоценными камнями. Брат генерала был одним из самых преуспевающих мастеров ювелирного дела в Страсбурге. Естественно, генерал показал своему многоопытному брату полученное оружие. Увидев рукоять, посмотрев, каким образом вделаны в нее камни, торговец сразу же нанял Гутенберга на работу. Так к его скромному армейскому жалованью прибавилась существенная сумма, которую ювелир выплачивал ему за обрамление драгоценных камней. Иоганн мог бы посвятить себя этому занятию и в скором времени обрел бы имя и известность. Однако молодой человек полагал, что камни — это штука легковесная, помпезная и поверхностная, отвлекающая от тех высот, которые он наметил себе в будущем. Впрочем, Гутенберг уже принял решение не возвращаться на тот суровый, тернистый и предсказуемый путь, по которому пошел его отец. Его дорога к богатству не должна проходить по неровному полю — нет, он воспарит как орел и полетит по воздуху. Он заслуживал чего-то большего, нежели приземленное существование старого Фриле, олицетворявшего для него пример человека, каким становиться не надо.

Гутенберг быстро оставил ювелирное дело и взялся за изучение печати на железных пластинах. К традиционным технологиям Иоганн добавил свои познания в чеканке монет с помощью металлического пресса. И работы его оказались столь хороши, что в 1434 году он получил запечатанный сургучом конверт из рук муниципального курьера. Это было приглашение от самого бургомистра Страсбурга. Гутенберг неожиданно осознал, что собственными силами проторил себе дорогу. Благодаря своим заслугам, а не милостям какой-нибудь влиятельной шишки он добрался туда, где желал бы оказаться любой молодой человек, не лишенный честолюбия. И хотя Иоганн Гутенберг знал, что судьба уготовила ему дела куда более высокие, чем обыкновенная гравюра, он почувствовал, что вот-вот поймает свою звезду. В мгновение ока Гутенберг превратился в официального гравера при бургомистре одного из важнейших городов Европы. А еще, как будто всего этого было мало, бургомистр отправлял его в Голландию, дабы молодой человек завершил свое обучение у Лауренса Костера, величайшего из граверов на свете.

17

Зигфрид из Магунции, как будто в продолжение пытки изможденного писца, снова взобрался на кафедру, ухватился обеими руками за деревянные перила и, возвысив голос, опять обрушил свою ярость на Гутенберга и его сообщников:

— Господа судьи, помимо обвинений в фальсификации, некромантии, ведовстве и сатанизме, я обвиняю этих злодеев в краже. Перед вами, ваши преподобия, стоят обыкновенные воришки! Воришки, нацепившие личины мудрецов. Не зря говорится, господа судьи, что дьявол не имеет дела с лучшими — он, наоборот, выбирает из худших, из плагиаторов, из посредственностей. Вы не увидите перед собой трех гениальных мошенников, если даже предположить, что обман и гениальность могут идти рука об руку. Нет! Перед вами стоят заурядные воры, которые, стремясь ко злу, не сумели даже изобрести что-то свое!

Гутенберг, Фуст и Шёффер восприняли этот удар всерьез. То был кинжал, который Зигфрид из Магунции вонзил в самое сердце их гордости. Теперь все трое смотрели на прокурора с ненавистью. Гутенберг был готов спокойно выслушать любое обвинение. Любое, но только не это.

Иоганн вспомнил день, когда он приехал в Харлем с любопытством и восторгом исследователя, которому предстоит путешествие в дикие земли. Стоило молодому человеку увидеть вдалеке высокие шпили собора Синт-Бавокерк и здания вокруг Grote-Markt, [27]как его сердце, всегда открытое для новых знаний, забилось сильнее от усталости после долгого путешествия и от радости прибытия. С рыночной площади доносился аромат цветов, мешавшийся с запахами зажаренных ягнят, свежей рыбы, фруктов и овощей.

Этот маленький городок показался Гутенбергу на редкость гостеприимным: ветер с Северного моря приносил соленую свежесть, а от реки Спарне поднимался легкий влажный бриз. Харлем, приютившийся меж морем и рекой, был к тому же пронизан красивыми каналами — их спокойные воды сливались воедино в большом центральном озере.

Утолив знакомые только путешественникам голод и жажду в таверне на рыночной площади, Иоганн направился к собору. Он чувствовал себя как нельзя лучше после обильного завтрака, доброго вина, под блеском ясного солнца и в окружении журчащей воды. Наполнившись глубоким счастьем, Гутенберг решил для себя, что и весь этот день сложится для него счастливо. Помимо прекрасного расположения духа, у молодого человека имелись и более веские причины для оптимизма и веры в успех своего путешествия. Судьба вручила ему один из ценнейших своих даров: возможность учиться у человека, лучше всех знающего секреты ксилографии, гравировки и письма, — аббата Лауренса Янсзона, известного под прозвищем Костер, [28]поскольку он еще в юные годы занял должность пономаря при соборе.

Костер, родившийся в 1370 году, был в то время уже мужчиной почтенной внешности. Он ходил в просторной складчатой рясе, покрывавшей его от подбородка до щиколоток, на голове носил треуголку, а шею его закрывал широкий меховой воротник, так что для лица оставалась только узкая щелочка. И все-таки его ясные светлые глаза выделялись на лице так, как будто бы горели своим собственным светом. Увидев Костера, Гутенберг простерся перед старым аббатом ниц — то была спонтанная реакция, проистекавшая от истинного уважения и ничего общего не имевшая с нормами этикета. Затем молодой человек представил старцу свои верительные грамоты из Страсбурга и выразил глубокое восхищение заслуженной славой мастера. Костер, человек простой и скромный, сильно смутился и попросил Гутенберга поскорее встать. Вообще-то, старый клирик вполне заработал такое поклонение, и чтить его был обязан любой гравер.