Читаем без скачивания Большевизм от Моисея до Ленина - Дитрих Эккарт

— И Германия платила за все это, — сказал я. — Протестант Гёте чувствовал это. Он пренебрежительно писал:

«Французы в эти смутные дни, как когда-то это сделало лютеранство, оттесняют спокойное образование назад».

Также и народ реформации при всем его уважении к смелому борцу с приукрашенным по-христиански еврейским обманом чувствовал, откуда ноги растут. Среди гуманистов не одного только Рейхлина обвиняли в коррумпированности евреями; и слава Гуттена тоже беспрерывно катилась под горку. В конце концов, даже брат по ложе Эразм дал ему пинок; но не потому, что он видел угрозу «спокойному образованию» из-за причиненного вреда, а потому, что среди тех, кто умеет строить из камня на открытом воздухе, нередок обычай незаметно скрыться под защитой смрада, когда становится горячо.

— Слова Гёте о лютеранстве, — подумал он, — не совсем точны. Лучше было бы сказать: псевдолютеранство. Само лютеранство начало развиваться только гораздо позже, за несколько лет до смерти этого истинного немца, когда он разгадал евреев. Вместо того чтобы оттеснить спокойное образование, оно, наоборот, открыло ему свободный путь. Между тем, однако, псевдолютеранство всплыло на поверхность, да так и осталось там до сегодняшнего дня. Вы должны узнавать его по его плодам. Пуритане, анабаптисты, Серьезные исследователи Библии, это самые яркие.[122] В каждом сидит еврейский червь. Еще раз: псевдолютеранство! То, что его собственная родина Саксония сегодня так неудержимо склоняется к еврейской советской звезде, не является случайностью.

Я быстро раскрыл перед ним труд «На заре реформации», книгу, целью которой наверняка было прославить протестантство, и указал на заключительные строки главы «Доктор Мартин Лютер». Они звучат так:

«Период продолжительностью почти в четыре столетия просто не мог пройти бесследно, современность не может так просто продолжать опираться на Лютера, она стала открытой для всего мира, более радующейся культуре, более универсальной и т. д.».

Пренебрежительно он отодвинул дорогую иллюстрированную книгу в сторону. — Нет, — сказал он, — эти люди не могут ни так просто, ни вообще продолжать опираться на Лютера. Мир так открыт для них, так рад культуре, стал настолько универсален, что наивная немецкая самобытность, германский дух только мешает им. Своими письмами против евреев Лютер основательно устроил им расстройство желудка. Как вывеска он им, в крайнем случае, еще сгодится, но в остальном — прощай, Гризельда! Пастор Вальфиш проглотил брата Мартина, и пастор Швальб прощебечет благословение для этого.

Глава VII

— Итак, он есть во всех лагерях, — кивнул я, — более или менее скрыто, более или менее сильно, Мефистофель. Также и вокруг Цвингли[123] крутился как его «лучший друг» некий Лео Юд. Возможно, что здесь имя вводит в заблуждение; ход движения делает ему честь. Еще сегодня свободная Швейцария не замечает, насколько она несвободна. Благородный Лойола[124] обращается против духа, который он считает лютеранством, и мгновенно польский еврей Поланко одурачивает его, и у евреев уже поводья в руке. Теология морали иезуитов выглядит дьявольски похожей на моральное учение Талмуда. Большая часть иезуитов доверчиво враждует с протестантством и с масонством, а большая часть протестантов и масонов — с иезуитами. И там, и тут кукловоды смеются; потому что и там и тут они одного и того же вида и образа мыслей. Они дают сигнал к атаке и снова сигнал «отбой», как это их устраивает. То, что еврейство при этом и пальцем не трогают, это само собой разумеется. Та же самая картина у социалистов большинства, у Независимых, коммунистов, синдикалистов, большевиков. То же и у наций. Ясный вид, нужно сказать.

— Я вооружу Египтян против Египтян; и будут сражаться брат против брата и друг против друга, — прошипел он. — Что за ненависть, что за демоническая ненависть! Человеческая ли она вообще? Или что это?

— Это, мой дорогой, — усмехнулся я, — «гениальность сердца», о которой еврей Фриц Кан говорит, что благодаря ей «Израиль стал этической матерью человечества». Эти ребята действительно забавны в своем нахальстве. Моисей для него в истории культурных народов это «почти неповторимое явление: национальный герой без оружия»; в то время как вокруг «бронзовых героев наших рыночных площадей», то есть, вокруг памятников нашему принцу Евгению, фельдмаршалу Блюхеру, «в грозовые ночи слышен жалостливый плач вдов». Но чем же тогда, собственно, Моисей приказал убивать египетских первенцев? Медовыми лепешками? Или они, в конце концов, задохнулись от слишком сильной любви? «Чернь», похоже, состояла из одних лишь санитаров. Но вот так эти ребята поступают всегда. Они вовсе не ограничиваются одним отрицанием, они сразу и решительно утверждают прямо противоположное. «Национальности», кричит Кремьё[125], должны исчезнуть! Религии должна уйти в прошлое! Израиль никогда не прекратится, религии Израиля нельзя вредить, так как она охватывает Божественное единство. Да, прямо так, Божественное единство, и ничего тут не поделаешь. Ну, тогда теперь больше не остается ничего другого, кроме как: если дела обстоят таким образом, то как раз все остальные национальности и религии должны исчезать, чего бы это ни стоило. Самый настоящий сумасшедший дом, скажу я тебе. Но в этом безумии есть свой метод. Невинных оно легко одурачивает. Наши рабочие могли бы спеть прекрасную песню об этом.

— Еще более красивую песенку могли бы спеть наши ученые, — прорычал он. — Что бы там еврей ни говорил, для них это как Евангелие. Проверять — исключено. Если только это напечатано. Какая-то там Ребекка[126] называет Талмуд «грандиозным монументальным произведением духа», «огромным памятником мыслей, которому тысячелетия подарили дыхание своего опыта»; немецкий профессор сразу же потрясен — вытягивает записную книжку! — и на следующий же день его студенты проглотили этот «нонненпфюрцхен»[127] и переварили. Вот это и исходит из наших гимназий. Они все и приспособлены как будто бы, чтобы обучать настоящих гениев; вместо этого из них выходит один лакей за другим.

— Я потратил несколько часов на чтение Талмуда[128], - продолжил я, — и у меня больше нет сомнений насчет евреев. То, что евреи расхваливают эту книгу до небес, понятно. Когда они заглядывают в него, на них оттуда глядит их собственная сущность. И это, само собой разумеется, доставляет им очень большую радость. Так получается, что каждый еврей — талмудист, даже если он вообще не знает Талмуд. Когда он был написан, не играет никакой роли. Он вообще мог бы и не быть написан; он все равно существовал бы уже с первым евреем. Еврейские вожди знают это с уверенностью. Только они говорят это всегда только иносказательно. «Талмуд: непререкаемый авторитет», — хвастается раввин доктор Гронеманн в 1894 году в Ганновере перед судом! «Правовые учения Талмуда являются ведущими», выкрикнул профессор Коэн в 1888 году в Марбурге в уголовном суде. И он добавил — пожалуйста, обратите внимание! — к этому, что есть также и неверующие евреи, которые, несмотря на это, однако, не выбыли из еврейской общности, «так как они признают этику Талмуда». Вот так фокус! Они вовсе не могут иначе! Все же, время от времени хитрецы всегда пробалтываются; только мы не замечаем этого. «Что касается Талмуда, то мы признаем его безусловное преимущество перед всем законом Моисея», провозгласили так называемые евреи-реформисты в 1860 году в Париже с согласия Alliance Israelite. А о «Шулхан Арух», чем-то вроде Талмуда для домашнего употребления, раввин доктор Рамер в энциклопедическом словаре Пирера пишет, что он был принят «иудейскими общинами как авторитетное руководство для религиозной практики». Принят? Вот так шутник! В скором времени я приму черты лица Дитриха Эккарта.

— Боже мой, — сказал он, — у кого не пробежит мороз по коже и не возникнет тошнота после близкого знакомства с Талмудом, того стоит показывать в паноптикуме.

— Этот институт, — я позволил себе заметить, — не выходит за грани определенной меры ненормальности. До сих пор молодой студент из Тюбингена, который с аппетитом мог проглотить полудюжину жаб, был его самым большим аттракционом. Но даже желудок страуса не смог бы переварить только одно такое вот чудное предложение: «Рабби Йоханан говорит: член зачатия рабби Исмаэля был так же велик как винный бурдюк объемом шесть кабов (кааб — древнееврейская мера объема, в основном, вина, немногим более 2 литров). Рабби Папа говорит: член зачатия рабби Йоханана был так же велик, как бурдюк в пять кабов, но по словам других, только как три каба. Член зачатия рабби Папы был так же велик, как корзинки жителей Гарпании».[129] От такого благородного соревнования трех старых раввинов любой человек может неожиданно свалиться со стула.