Читаем без скачивания Веселая дюжина (Здравствуй, Валерка! - 2) - Владимир Машков

- Валерка! - возликовал Горох.

Мы долго и усердно трясли друг другу руки. И все никак не могли закрыть рты. Улыбки не позволяли это сделать.

- Так ты здесь в лагере? - радостно спросил Горох. - Почему же мы ни разу не встретились?

- Не понимаю, - я удивился не меньше Кольки. - А ты где обитаешь?

- Я у бабки в деревне. Помнишь Зеленое? Километров семь отсюда. Приезжай к нам. У нас ерши клюют - по сто штук в час. А я здесь по дороге в магазин, за сахаром на варенье, - словоохотливо рассказывал Колька.

Он здорово обрадовался, что мы встретились. Я - тоже.

- Ты сейчас что, в речку полезешь? - робко спросил я.

- Конечно, - сказал Горох. - Давай вместе.

- Коробухин, тебе нельзя, - приказала за моей спиной Капитолина Петровна.

Я скосил на нее глаза и глухо промямлил:

- Мне нельзя.

- Понятно, - ухмыльнулся Горох.

Он разбежался и нырнул с обрыва. Вынырнул, отфыркался и стал откалывать номера. Колька то плыл кролем, врезаясь руками в воду с невероятной скоростью, то переворачивался на спину и, раскинув руки, отдавался на волю волн. Потом резко сбрасывал с себя оцепенение и переходил на баттерфляй. Колькино мускулистое, загорелое тело мелькало перед нашими глазами и дразнило, и манило, и злило, и бесило.

А Горох решил сегодня показать все, на что он был способен. Он вылез на берег и вытащил из сумки ласты и маску. Напялил это все на себя и снова полез в речку.

Выставив из воды кончик трубки и пуская пузыри, Колька шел по реке, как подводная лодка с перископом. Это совершенно вывело из терпения ребят. Они дружно заныли.

Я не выдержал, встал, и ноги сами понесли меня к тому месту, где лежал велосипед Гороха и его одежда. Вскоре там появился и Колька. На его мокром лице сияла довольная улыбка. Я взглянул на маску и ласты, которые Колька бросил на траву, и, не долго думая, стал раздеваться. А потом, соблюдая осторожность, облачился в Горохову подводную форму и сказал Кольке:

- Посиди пять минут в кустиках. Я - сейчас.

Когда я очутился в речке, то понял, как истосковался по воде, и решил, что надо взять все милости от природы. Я надолго исчезал под водой, ползал по дну, потом выныривал, выбрасывая из трубки фонтан брызг, как кит.

Наплававшись, я вылез на противоположном берегу отдохнуть. Никто из ребят и не подозревал, что это не Горох, а я... Но когда, не снимая ластов и маски, я растянулся на песочке, Юрка Трофименко закричал:

- А чего это у тебя - сперва плавки были красные, а теперь - синие?

Мне бы пропустить мимо ушей Юркины слова, но я был бы не я, если бы на одно слово не отвечал двумя.

- Они от холода посинели, - протянул я, стараясь подражать басу Гороха. И сам себя выдал.

- Это Коробухин! - радостно закричал Юрка.

- А почему ему можно, а нам нельзя? - спросил у Капитолины Петровны Толька.

- Коробухин себе слишком много позволяет, - в другое ухо Капитолины Петровны прошипел Ленька Александров.

Поняв, что обнаружен, я быстро влез в речку и поплыл под водой, выставив напоказ кончик трубки.

Вот говорят, если ты плывешь под водой, а на тебя с берега кричат что есть силы, то ты ничего не услышишь. Закон физики. Не верьте, ребята, тем, кто так говорит. Мне прямо в уши лезли крики Капитолины Петровны: "Коробухин! Вылазь немедленно! Вылазь сию же минуту! А то будет плохо!" (А может, еще на берегу я хорошо запомнил слова Капитолины Петровны, и они продолжали звучать в моих ушах и под водой?).

Я знал, что будет плохо, но все равно не вылезал. Надеялся спастись, хотя шансов было маловато.

На берегу меня ждали кроме моего друга Кольки Капитолина Петровна, Аскольд и ребята. У Капитолины Петровны на щеках выступили красные пятна, круглые, словно печати. Это значило, что она достаточно накалилась для того, чтобы прочесть мораль.

Но я опередил ее на долю секунды:

- Вы совершенно правы, Капитолина Петровна, вода необыкновенно холодная.

Капитолина Петровна опешила.

- Конечно, надо обязательно ждать, пока будет 18 градусов на вашем термометре, - тараторил я, воодушевляясь, - а то мы все простудимся, охрипнем и околеем.

Капитолина Петровна таращила удивленные очки.

- Ребята, - обратился я к мальчишкам и девчонкам, - поглядите внимательно на мою кожу.

Ребята поглядели внимательно.

- Такая кожа бывает у самых непородистых гусей, которых никогда вообще не жарят, а тем более с яблоками.

Ребята молчали.

- Итак, - закончил я краткую речь о вреде купания в жаркий летний день, - итак, я показал вам пример, как не надо себя вести, пример, до чего может докатиться человек, который без спроса лезет в ледяную воду.

Я стал усердно изображать, как меня трясет озноб. Ну, точно как мальчишка яблоню в чужом саду.

- Тебе надо, Коробухин, лечь в изолятор, - посоветовала Капитолина Петровна.

- Больше мне некуда лечь, только в изолятор, - с готовностью согласился я.

Поддерживаемый с обеих сторон и укутанный в сто одежек, я заковылял к лагерю.

В продолжение моей речи Горох удивленно хлопал глазами. Неужели я, закаленный парень, наверное, думал он, и смог простудиться в такую жару? Когда меня повели, я подмигнул Кольке: не трусь, все в порядке. Горох расцвел. Он все понял.

- Валерка! - крикнул Колька. - Как поправишься, приезжай ко мне. Тут недалеко. Проедешь через мостик, а потом прямо по лесу, а потом налево и еще немного прямо, а тогда уже направо - и будет Зеленое.

- Приеду! - крикнул я Кольке.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ,

В КОТОРОЙ ВОДА НЕОЖИДАННО НАГРЕВАЕТСЯ

От выслушивания нотации Капитолины Петровны я отвертелся, а от изолятора - нет. Но мне кажется, лучше валяться здоровым на больничной койке, чем таким же здоровым слушать, как тебе читают мораль.

Я вытянулся на кровати и стал думать. Что еще делать больному, как не думать? У здорового на это всегда времени не хватает, дел у него по горло. А больному ничего не остается, как размышлять обо всем на свете. Тяжелое это занятие. Поэтому никто и не любит болеть.

Я тоже думал обо всем, но одна мысль особенно настойчиво появлялась в моей голове, на какое-то мгновение исчезала, а потом вновь возвращалась. И все из-за термометра, который сунула мне под мышку врачиха в изоляторе. Конечно, никакой температуры у меня не было и в помине, поэтому я сразу вынул градусник и стал его внимательно изучать.

Вот что меня удивило. Стоило подержать в руке кончик термометра или постучать по нему пальцем, как столбик ртути полз вверх.

Почему же термометр Капитолины Петровны вел себя не как термометр: все время показывал одни и те же ужасно надоевшие 17 градусов? Было от чего поломать голову.

Я вертел в руках градусник и задумчиво щелкал по его кончику, когда в изолятор вошла врачиха.

- Какая температура? - спросила она.

Я молча протянул ей градусник.

- 37 и 3, - задумчиво сказала врачиха. - Придется полежать.

Она заставила меня принять лекарства и опять удалилась в свой кабинет, который был рядом с изолятором. Сквозь неплотно прикрытую дверь я увидел шкаф со всякими врачебными штучками. И среди них - целую коллекцию термометров - и для подмышек, и для воды. Разглядывая их, я продолжал безуспешно ломать голову.

Вот говорят: утро вечера мудренее. А у меня получилось наоборот. За целый день не появилось ни одной путной идеи. А только стало темнеть, я понял, в чем дело и как мне надо поступить.

Съев с аппетитом ужин, я принялся ждать наступления ночи.

- Валерка! - послышался тихий шепот и вслед за ним стук в окно.

Я приподнялся на кровати. За окном в полном боевом составе находилась веселая дюжина. Но только почему-то она была совсем грустная. Ах да, я же болею, и ребята переживают. Я растрогался.

- Ты придуриваешься или серьезно заболел? - осведомился Юрка.

- Ни первое, ни второе, а третье, - как всегда, афоризмом ответил я.

Рассмеявшись, ребята вновь превратились в веселую дюжину.

- Завтра я выздоровею и приду к вам, - пообещал я. - А еще - завтра мы все будем купаться в речке.

- Ну-у? - удивились ребята.

Конечно, не тому, что я за одну ночь стану здоровым, а тому, что все мы завтра будем купаться в речке.

- Будь здоров! - сказали ребята, и я снова остался один в изоляторе.

Горн пропел, что пора спать и сны приятные видеть. Мимо окна, переговариваясь и смеясь, прошли вожатые. Потом стало совсем тихо. Еще надо немного обождать. Чем больше я старался не спать, тем больше меня клонило ко сну. И наконец я захрапел.

Проснулся неожиданно. Была темная ночь. Который теперь час? Неважно который, надо действовать.

Я встал, пошарил под кроватью - кед не было. Поискал под стулом - тоже нету. Исчезли и брюки с рубахой. Наверное, их припрятали, чтобы я не сбежал из изолятора. Была не была, пойду в чем есть. Все равно - я больной, хуже не будет.

Я осторожно пробрался в кабинет врачихи и открыл стеклянные дверцы шкафа. Нащупал нужную мне вещь, вернулся с ней в свою комнату.

Потом вылез из окна и потрусил к домику Капитолины Петровны. На мое счастье, окно было распахнуто. Я подтянулся на руках и заглянул в комнату. Капитолина Петровна спала. Вещь, которая меня интересовала, лежала на столе. Я дотянулся до нее и взял, а вместо нее положил ту, что добыл в медицинском шкафу.