Читаем без скачивания Падшие в небеса - Ярослав Питерский

— Никуда ты не пойдешь! Клюфт не понял — толи главный редактор его разыгрывает, репетируя какую-то реплику — из новогодней пьесы про серого волка и зайца, то ли он, просто шутит — разогревая голосовые связки. Клюфт, улыбнулся и встав, весело сказал:

— Вы знаете, Петр Ильич, я ей отнесу варенье! У меня есть в заначке маленькая баночка малинового варенья! И ей будет приятно и от редакции, так сказать пожелаю выздоровления. Но Смирнов налился кровью. Он смотрел на Павла пронзающим, полным ненавистью взглядом:

— Нет, никакого варенья! Никуда ты не пойдешь! Павел в растерянности замер. Он не знал, как себя вести. Еще минуту назад Смирнов был совершенно другим — добрым и простодушным человеком и вот перед ним, сидел настоящий монстр во френче оливкового цвета:

— Сядьте товарищ Клюфт! Вы пойдете сейчас и начнете писать статью, о которой я вам сказал! Никаких походов к Самойловой! Чтобы я даже не слышал об этом!

— Но почему? Почему? Неужели, редакции все равно! Заболел человек и не просто человек — настоящий ведущий журналист?! Почему бы, не сходить к ней домой? Смирнов опустил глаза в стол. Он тяжело дышал:

— Ее, нет дома. И нечего, к ней ходить!

— Как, нет? Вы же сказали, она заболела? Она, что, в больнице? Ее положили в больницу? Тем более, нужно проведать! Да и мне посоветоваться нужно. Я схожу в больницу!

— Да ты слышал меня! Ты не куда не пойдешь! Ты пойдешь в свой кабинет и сядешь писать статью! Она должна быть готова уже завтра! Понял ты меня, Клюфт, или нет?! — заорал Смирнов. Павел непроизвольно присел на стул. Он смотрел на главного редактора и не понимал, почему тот стал таким грубым. Петр Ильич вновь достал платок и вытер лоб. Затем, поднявшись — подошел к окну. На подоконнике стоял графин с водой. Налив себе полный стакан, выпил одним залпом. Тяжелая отдышка сотрясала грузное тело. Маленький и толстый, Смирнов, казался сказочным персонажем — хомячком или медвежонком. Павел посмотрел на его ноги. «Главный» был обут в белые валенки.

Клюфт сидел и ждал. Он боялся произнести даже слово — что бы не вызвать гнев у этого человека, одетого, как отставной полковник. Смирнов долго смотрел в окно. И хотя, за ним, не было ничего видно — мороз разрисовал стекло замысловатыми узорами — Петр Ильич вглядывался в эту белую абстракцию. Затем вернулся на свое место. Сел в кресло и закурил папиросу. Зажженную спичку, он долго не тушил, наблюдая, как тлеет, огонек. Наконец маленькая палочка обуглилась и согнулась. Смирнов положил ее в пепельницу и тихо сказал:

— Ее арестовали Паша… Клюфт, не понял, о ком он говорит. Арест. Кого арестовали? Но через секунду, мозг Павла переварил информацию. «Арестовали — Самойлову! Господи! Нет! Арестовали Самойлову! За что?» — лихорадочно бились мысли в голове, словно закипевшая вода в кастрюле.

— Паша, прошу тебя, иди в свой кабинет — садись, пиши статью! Пиши Паша! И не задавай мне никаких вопросов! Я все равно не смогу тебе на них ответить — потому, как сам ничего не знаю, — Смирнов говорил это обреченным голосом, словно его самого вот-вот должны были арестовать. Клюфт медленно поднялся. Петр Ильич не смотрел в его сторону — он стесняясь, прятал глаза. Павел попятился к двери. Он почувствовал, что ноги трясутся. Нет! Они тряслись не от страха, они тряслись от волнения. От этой неожиданной вести, о будущем человека — которого он, считал своим профессиональным кумиром. «Самойлова! Она арестована. Неужели она — тоже связана с этими страшными людьми?! Бред! Ольга Петровна милый и душевный человек! Она никогда вообще грубого то слова не говорила! И вот она арестована! Вера! Верочка — ее те страшные слова! У него дома! Ее исповедь — которую нельзя слушать! Неужели она права! Нет! Нет! Бред! Все это, какое-то страшное недоразумение!» — Павел все еще не верил в то, что ему сообщил Смирнов. Клюфт повернулся и нащупал холодный металл, ручки, двери кабинета, Петр Ильич его грубо окликнул:

— Стой! Иди сюда! Как ты будешь без этого писать! Это то возьми! Возьми! И учти — сдашь мне лично — бумаги пришли из крайкома партии, я за них расписывался! — Смирнов протянул несколько листов с текстом, распечатанным мелким шрифтом. Клюфт медленно вернулся и взял протянутые ему бумаги. Он почувствовал кончиками пальцев, что они были гладкие и холодные. Павел покосился на верхний листок в пачке и прочитал: «Речь товарища Сталина на заседании президиума Верховного Совета СССР» Клюфт опустил бумаги и прошептал:

— Я могу теперь идти?

— Идите товарищ Клюфт! И помните — какая на вас возложена ответственность! Думайте и вдумывайтесь в каждое напечатанное вами слово! В каждое! — Смирнов говорил это противным тембром, с каким-то металлическим присвистом в голосе. Павлу вновь показалось, что говорит это главный редактор совсем не ему, а кому-то постороннему! Из кабинета он вышел словно в забытье. Секретарша Надя — жгучая брюнетка, с накрашенными, ярко-красной помадой, губами, попыталась ему улыбнуться, но увидев гримасу растерянности и страха, лишь ухмыльнулась. Она, поправив прическу на затылке — забарабанила пальчиками по клавиатуре печатной машинки. Как Павел оказался в своем кабинете — он не заметил. Его поход по коридору редакции, словно выпал из памяти. Клюфт плюхнулся на стул возле своего стола и положил рядом с печатной машинкой листы с речью товарища Сталина. Очнулся Павел лишь от прикосновения руки. Клюфт, вздрогнул и обернулся. Димка Митрофанов смотрел на него немного испуганно, виновато улыбаясь. Его губы что-то бормотали, но Павел слов не слышал. Вновь, на этот раз — увесистый удар по плечу. Павел вздрогнул. Голос Митрофанова звучал, словно, издалека:

— Паша! Что с тобой? Ты меня вообще слышишь?! Рыжая от веснушек, физиономия Димки, как всегда, выглядела немного туповато.

Его голубые, маленькие глазки, бегали, словно у озорного поросенка, нашкодившего в загоне. Митрофанов взглянул на стол и схватил листы с речью Сталина:

— О! Ни фига себе! Вот это да! Тебе что доверили писать передовицу?! Паша?! Неужели тебе доверили писать передовицу?! Паша?!

— Да… — Павлу не хотелось разговаривать с Митрофановым. Ему было сейчас противно вообще кого-либо видеть. Он просто хотел побыть немного один! Закрыться в кабинете и посидеть в тишине. Помолчать и подумать! Но Митрофанов — этот выскочка-переросток, куда, от него денешься?

— Пашка! Так ты теперь на место Самойловой? Вот здорово! А слышал, что ее арестовали! Слышал?!

— Нет… — соврал Клюфт.

— Пашка! Да ты что?! Об это сегодня вся редакция гудит! Все обсуждают! Все гадают — кому поручат писать передовицу?! И вот — ты! Паша! Мать твою, очнись! Ты же теперь избранный! Ты ведущий! Пашка — какое счастье! — Митрофанов буквально подпрыгивал рядом с Клюфтом — постукивая его по плечу. Клюфт тяжело вздохнул и кивнул головой.

— Ты, что не рад?! Паша?! Я что-то тебя не пойму — тебе такое доверили, а ты?

— А, что я? — тихо ответил вопросом на вопрос Павел.

— Как, что? Ты не рад?

— Рад, чему?! Что Ольгу Петровну арестовали, а я оказался на ее месте?!

— Да, ты, что, Павел? — Димка немного испуганно смотрел на друга. — Какая там Ольга Петровна? Она же, как я подозреваю — контра! Контра! А ты ее — Ольга Петровна! Самойлова, я не удивлюсь — наверняка с троцкистами связана! Она, как я замечал — давно, как-то странно себя вела! Ты, что ее жалеешь? Паша, да ты что?! Радоваться надо!

— Чему? — зло спросил Клюфт.

— Ну, как чему, — развел руками Митрофанов. — Одним перевертышем у нас в редакции меньше… — Димка попятился назад. Его толстенькое тело, неуклюже плюхнулось на стул. Митрофанов, трясущимися руками — заметил Клюфт, достал папиросу. «Этот то, что волнуется? Неужели Димке так радостно, что арестовали Самойлову? Ему то, что от этого? На ее место Димку никогда не посадят. Кишка у него тонка! Слаб он еще в журналистике! Он-то, почему так взволнован? Словно он боится чего?» — рассуждал Клюфт.

— Дим, а почему ты сказал — одним перевертышем меньше в редакции. Что, по-твоему, есть, еще кто-то?

— Нет, просто я так, для слова, — испуганно забормотал Митрофанов. — Мало ли! Вдруг еще вражины есть? Затесались тут, понимаешь, среди нас! — Митрофанов пыхтел папироской, неловко держа ее двумя пальцами, часто затягиваясь.

— Хм, Дим, а если Ольга Петровна не виновна? Если это просто ошибка? Если это просто нелепая и гнусная провокация? Ты не допускаешь? Как ты потом в глаза ей смотреть будешь?! Когда она вернется? Митрофанов надулся, как хомяк. Он, опустил глаза в пол и зло пробурчал:

— Не вернется. Наши органы не дураки. Там не дураки сидят! Они, кого попало — арестовывать не будут! Если арестовали эту Самойлову — значит, есть за что! А вдруг она шпионкой была? А?! Как тогда?!

— Хм, Дим, а ты не боишься? Ведь ты с ней постоянно болтал. Просил ее научить тебя писать так же как она?! Бегал к ней! Она тебя чаем поила! А вдруг и на тебя подумают? Вдруг и ты чего ей взболтнул там при беседах ваших, — зло, ехидным голосом спросил Клюфт. Он с презрением смотрел на Митрофанова. Тот, скукожившись — сжал голову в плечи и был похож на разжиревшего, и замерзшего воробья, сидящего на жердочке. Его руки тряслись. Но, через секунду, Димка выпрямился и вскочив, зашипел как змея: