Читаем без скачивания Отморозки: Новый эталон - Андрей Земляной

Прекратилось это случайно и резко. Однажды он шел к уряднику – отмечаться и вдруг услышал в одном из домишек детский хриплый крик. Постучался в дверь – нет ответа. Ударом сорвал дверь с крючка, вошел в дом и увидел умирающую на голой скамье девочку. Отец девочки спокойненько спал на голой печке, мать чего-то варила на шестке и не оборачивалась на крик. Дети, которые были еще в доме, попрятались под топчан и скамейки от черного страшного человека.

Отодвинув от печи обмершую женщину, Черный заглянул в печь, обнаружил в нем котелок с кипятком, шипя от боли, обмыл руки, в кипятке же обварил ложку, открыл черенком ее рот больной девочки, заставив хозяйку посветить ему таганцом из рыбьего жира, осмотрел девочку и сунул ложку ей в горло. Она вскрикнула, и изо рта ее хлынул гной.

Лекарств в доме не водилось, а потому пришлось смазать горло девчушки рыбьим жиром. Завязал малышке горло своим платком, кивнул хозяйке да и ушел. Назавтра, а это значит в темноте же заполярной ночи, навестил девочку. Она уже играла с детьми, улыбнулась ему, и остальные дети от него не спрятались.

Отец, хозяин дома Сидоров, так зауважал ссыльного, что научил его ставить уды-подпуски под лед на налима и подарил ему свою старенькую пешню. А по весне отдал и лодку – старенькую, но надежную. Хотел Иосиф Виссарионович заплатить за посудину, да Артемий так оскорбился, чуть за нож не взялся: за дочку – старую лодку, и так неприлично мало, а тебе, Черный, деньги еще пригодятся…

С того дня и пошло: у кого что заболит – к нему идут. Лечи, мол, Черный, бо рука у тебя легкая, а голова – светлая. Хоть и черная…

– …Навались! Левая – табань, правая – греби! – донеслось вдруг. – И-раз, и-раз!..

Сталину уже доводилось слышать такие команды – там, далеко, на Черном море. Где-то там, где совсем рядом его дом…

– Навались!

По Курейке летел свежевыкрашенный шестивесельный ял. Гребцы с такой силой упирали весла в воду, словно намеревались сломать их. Кроме гребцов на корме и на носу ялика сидели двое в военной форме. В этом не было бы ничего особенного: енисейские казаки частенько наезжали в Курейский станок – именно так они именовали Курейку, но больно уж их много: гребцы-то тоже в форме.

«Наверное, привезли еще кого-то», – решил Сталин и непроизвольно поежился, вспомнив свое собственное путешествие в Курейку. Две тысячи верст пришлось проделать не на пароходе, а на лодке, и эту поездку он запомнит надолго!

Но тут же возникло сомнение: если это – казаки, которые привезли нового ссыльного, то зачем им понадобилось плыть по Курейке? Их дорога теперь вверх по Енисею, до самого Монастырского, а там – пароходом или воинской баржой. Что же это они здесь позабыли?..

Иосиф Виссарионович отвел свою лодочку в сторону, отгребая к отмели пологого берега. Кто их разберет, этих казаков? Еще перевернут из озорства его посудину, а купаться в здешней студеной воде как-то не хотелось… Краем глаза он заметил, как сидевший на носу военный поднял руку с биноклем. «Ах, шэн мамадзагло виришвило![42] Разглядывает, словно в зверинец пришел, – зло подумал Сталин. – А вот попадись ты мне в горах…»

Чем бы закончилась встреча в условиях сильно пересеченной местности, додумать Иосиф Виссарионович не успел. Сидевший на носу скомандовал что-то, ялик повернул нос и помчался прямо к нему, рискуя на всем ходу выскочить на песчаную косу. Но в последний момент гребцы резко затабанили, и ял, остановившись метрах в четырех, поравнялся со сталинской лодочкой.

Сидевший на носу человек встал и четко откозырял:

– Здравия желаю, товарищ Сталин!

От того, на чьих плечах Иосиф Виссарионович разглядел генеральские погоны, можно было ожидать чего угодно, но только не такого приветствия. Мысли понеслись вспугнутым табуном, но внешне Сталину удалось сохранить невозмутимость. Он лишь наклонил голову:

– Здравствуйте.

– Генерал-майор Львов, – отрекомендовался вновь прибывший. – Товарищ Сталин, у меня приказ Петроградской организации РСДРП(б) доставить вас в Петроград. – Тут он улыбнулся, и его изуродованное шрамами, откровенно страшное лицо вдруг приобрело какое-то мечтательное выражение. – Там скоро такие дела начнутся, а вы тут сидите…

Сталин молчал. Он знал, кто такой Львов. Из газет. Правда, он полагал его полковником, но видимо этот… этот… в общем, этот Львов карабкается вверх по карьерной лестнице почище, чем смешная птица поползень – по стволу дерева. Еще он получил письмо из Красноярска, в котором сообщали о каких-то генералах, примкнувших к партии большевиков. Но их фамилии не назывались, так что…

– Вам что-то нужно забрать из Курейки, или можно сразу на наш пароход? – между тем спросил генерал. – Если ничего особо ценного у вас нет, то все остальное можете смело бросить – потом пригодится для му… – тут он резко осекся и не договорил, но вопросительно посмотрел на Сталина.

– Я верю вам, – сказал после некоторого раздумья Иосиф Виссарионович. – Но у меня к вам два вопроса. Первое: что с местным приставом? Он жив?

– А что – нужно? – мгновенно переспросил Львов. – Если нужно, так это… – Он обернулся. – Семенов, Гагарин! Отправитесь в поселок и…

Откликнулись фельдфебель, по виду – сибиряк, и молоденький ефрейтор. Первый солидно кивнул:

– Слушаю, командир.

А ефрейтор, взявшись за длинный кожаный чехол, в котором, видимо, лежала винтовка, посмотрел на генерала чистыми, ясными глазами и спросил:

– Его как: сразу – или чтобы прочувствовал?

Львов вопросительно взглянул на Сталина, но тот отрицательно мотнул головой:

– Я просто хотел узнать, жив или нет господин Кибиров?

Львов пожал плечами:

– Так жив пока… наверное. Впрочем, понятия не имею: нашей операции он не помешает. А вот что касается здешней администрации, – его лицо приобрело вид оскалившегося хищника, – с этими – увы! Пока живы, но это – ненадолго. До завтра.

– Вот как?

– Вот так! – жестко ответил генерал и пояснил: – У нас на пароходе – две бочки водки. Сегодня все перепьются, а назавтра выяснится, что участок сгорел вместе с персоналом…

Сталин помолчал. Несмотря на некоторые странные словечки, которыми генерал то и дело уснащал свою речь, его действия вполне понятны. Чего, правда, нельзя сказать о мотивах, но с этим – позже. Любое дело требует жертв, а Львов, кажется, еще и старается, сколько возможно, уменьшить число этих жертв…

Он кивнул и задал второй вопрос:

– Здесь есть еще ссыльные кроме меня. Что с ними?

– А кто конкретно? – снова быстро переспросил генерал. – И сколько их?

– Голощекин, Муранов, Бадаев, Каменев, – начал перечислять Сталин задумчиво. – Еще Спандарян[43], хотя он и плох – чахотка. Вера Швейцер, Петровский, потом еще Свердлов, Мартов…

– Чего? – изумленно уставился на Сталина Львов. – А что, эта сладкая парочка тоже здесь?! Вот, бл… – протянул он задумчиво. – Какая встреча, мать моя женщина…

Сталин снова удивился: теперь лицо этого странного генерала приобрело не просто хищное выражение, а эдакое удовлетворенно хищное. Такой могла бы быть морда тигра, который выслеживал олененка и вдруг обнаружил прямо перед собой огромную жирную свинью…

– Это ведь тот самый Мартов, который вас из партии исключал? – поинтересовался он каким-то мурлыкающим голосом. – Верно?

Сталин кивнул.

– И он здесь, в станке Курейка?

– Нет, он – в Монастырском…

– А-а-а… Это там же, где пристав Кибиров?

Новый кивок.

– М-да… Какая странная штука жизнь: пристав, который должен по долгу службы наблюдать за ссыльными, взял да и поехал рыбу ловить с этими самыми ссыльными. С Яковом Мовшевичем и Юлием Осиповичем… А лодка-то возьми, да и перевернись… Все утонули…

– Поехали? Утонули?

– Ну-у… Собственно говоря: они еще только собираются… то есть пока даже и не собираются, – Львов улыбнулся и вытащил из кармана кителя серебряный портсигар. – Угощайтесь… М-да, – он тоже закурил и выпустил в небо клуб дыма. – Но поедут. И утонут. Тут уж можете не сомневаться… А вот вы, товарищ Сталин, сказали про какого-то туберкулезника Спандаряна. Он сильно болеет?..

Курейка гуляла с истинно сибирским размахом. Бочка водки привела всех жителей в восторг, а когда она закончилась, из укромных мест стали извлекаться брага и различные настойки: на морошке, на зверобое, даже на мухоморах. Местные жители перепились до такого состояния, что еще долгие четыре дня после пьянки никак не могли прийти в себя.

Отсутствие ссыльного обнаружили лишь на третий день. С учетом того, что в станке[44] каким-то образом сгорела полицейская управа, отсутствие Черного никого не удивило. Правда, никто из местных жителей так и не мог вспомнить: с чего, собственно, все началось? Кто-то помнил какой-то пароход, кто-то утверждал, что урядник поймал спиртоноса, кто-то вообще плел что-то невероятное о каком-то генерале из самого Петрограда. Но все сходились в одном: ссыльный никуда не убежал, а сгорел вместе с полицией. По пьяному делу урядник Селиванов утащил ссыльного в управу, там продолжил возлияния и верно сжег себя вместе с поднадзорным. На том и успокоились, о том и доложили начальству, когда из Монастырского уже по льду пришли нарты с двумя казаками…