Читаем без скачивания А душу твою люблю... - Агния Кузнецова (Маркова)

Она умоляла Наталью Николаевну ехать в гости, на пикники, на балы, – всюду, где бывал Дантес.

– Катя, но ведь ты ему не нужна, – с грустью говорила ей Наталья Николаевна, – будь горда, ради бога!

Но та возражала:

– Пусть он смотрит на тебя влюбленными глазами, а я стану думать, что когда-нибудь этот взгляд будет принадлежать мне. Только бы видеть его, Таша.

«Наверное, Катя не любила меня тогда, – думает Наталья Николаевна, – а я любила ее так же, как Александру, как братьев, и не замечала, наверное, ее подлинного чувства ко мне. А потом ее – единственную несчастную Катю – выбросила из своей памяти. И не хотела ничего знать о ней».

Она и Александра Николаевна подарили Кате к свадьбе золотой браслет с тремя треугольными корналинами. На браслете было выгравировано по-французски: «На память вечной привязанности. Александра. Наталья».

А потом Наталья Николаевна уже не могла видеть корналина и однажды, обнаружив наперсток с корналином у себя дома, велела немедленно выбросить его.

– Да, я ничего не хотела знать о Кате, – шепчет теперь в присутствии Даля Наталья Николаевна, – но я ей все прощаю.

Она забыла, что Екатерина уже давно умерла.

В памяти опять Дантес. Он снова, после свадьбы, неотступно возле нее. Первое время он все же не решается танцевать с ней. Но однажды рискует пригласить ее на вальс. Она теряется и дает согласие.

– Не делайте этого больше, – умоляюще говорит Наталья Николаевна.

– Но теперь я ваш родственник, – улыбается Дантес и с прежней страстью смотрит на нее. – Свет осудит вас, Натали, если вы теперь станете избегать меня.

«Может быть, он прав», – сомневается Наталья Николаевна. Но муж думает иначе – не для того ли, чтобы оскорблять чувства его, Пушкина, делает это Дантес?

Снова и снова она вынуждена встречаться с Дантесом на балах и в гостиных знакомых. Он осмелел. Приглашает ее на танцы и клянется, что несчастлив в своей женитьбе, что все это разыграно ради его чувства к ней.

…Теперь, когда прошло столько лет, теперь, когда рядом с ней Петр Петрович Ланской, поздно говорить о том, что нужно было бросить все и уехать в деревню. Она, собственно, и не возражала тогда желанию Пушкина. Но обстоятельства, как нарочно, все время складывались иначе: Михайловское продавалось. Болдино находилось в таком состоянии, что жить там было невозможно. А на ремонт не было денег.

На балу во дворце, после танца, обмахиваясь веером, она села в кресло. Около нее остановился барон Геккерн. Она вспомнила, что его часто называют «старик Геккерн». Но он совсем не был похож на старика. Она только что увидела, как легко и изящно он танцевал с дамой, улыбаясь ей и, очевидно, рассыпая комплименты. Он неприятен Наталье Николаевне, и, может, оттого его внешность ей кажется тоже неприятной. Позднее Дарья Федоровна Фикельмон говорила, что у Геккерна «лицо хитрое, фальшивое, мало симпатичное; здесь его считают шпионом г-на Нессельроде».

– Наталья Николаевна! – быстро говорил Геккерн, склоняясь к ней. – Вы знаете, что у меня нет возможности поговорить с вами как подобает. Меня в вашем доме не принимают. Я говорю стоя и скороговоркой, потому что даже и говорить с вами не имею права. Вы убиваете Жоржа. Посмотрите на него. Он гибнет от любви к вам. Верните мне сына. Или выходите за него замуж.

Наталья Николаевна бледнеет, возмущенно поднимается. Но барон кланяется ей и поспешно отходит.

В это время грянул оркестр, и, не дав ей опомниться, подле нее появляется император. Она вынуждена приветствовать его улыбкой и танцевать с ним кадриль, разговаривать, будто бы ничего не произошло, тогда как сердце Натальи Николаевны разрывается от оскорбления, которое только что нанес ей Геккерн, а в мыслях страшная путаница. Как быть? Рассказать Пушкину? Но ведь дело снова может дойти до дуэли! Поговорить с Катей? Но какое же несчастье принесет ей это признание!

И она молчит. Только Дантесу как-то в мимолетном разговоре намекает, что его приемный отец ведет себя с нею непозволительно. А он умоляет ее о свидании, самом невинном. Он многое должен рассказать ей. Иначе он покончит с собой, и Екатерина, безумно влюбленная в него, не переживет этого – Наталья Николаевна станет виновницей двух смертей.

Снова жалость к Дантесу захлестывает Наталью Николаевну. Она видит его действительно измученное лицо. Она замечает ненавидящий взгляд Пушкина, которым он при встречах, не здороваясь, окидывает Дантеса. И уж тут-то, конечно, только по неопытности и молодости она выбирает себе такую неподходящую душеприказчицу: она доверяет свои терзания Идалии Полетике. О! У той никогда ни в чем нет ни трудностей, ни раздумий. Жизнь кажется ей веселой игрой. Все в ее руках.

Идалия и Наталья Николаевна на балу, уединившись, стоят в зале у окна.

– Надо встретиться с Жоржем и обо всем договориться. Что в этом плохого? – недоумевает Идалия. – Никто об этом не узнает. Я предоставлю свою квартиру для свидания. Опасности нет. Я никуда не уйду, буду тут же.

Но Наталья Николаевна не соглашается. Тогда Идалия поступает по-другому, хитрее: она приглашает ее к себе. Наталья Николаевна приезжает, и вместо Идалии в гостиной ее встречает Дантес.

Окна тщательно занавешены палевыми оборчатыми шторами. В доме тишина.

Жорж у ее ног. Он ломает руки, снова говорит о своей несчастной любви. Он готов порвать с Екатериной и жениться на Наталье Николаевне.

А Наталья Николаевна потрясена: за кого он ее принимает? Он – муж ее сестры, родной сестры… Она жена Пушкина… Она мать четверых детей. Когда же он, безумец, успокоится и даст ей возможность спокойно жить?!

Наталье Николаевне страшно находиться в комнате вдвоем с Дантесом, и она зовет Идалию. Идалия появляется на пороге.

– Прощайте, – говорит Наталья Николаевна. И не знает она в этот момент, что навечно прощается с Дантесом, что так и останется он в ее памяти: растерянный взгляд, всклокоченные волосы, умоляющая поза с очень уж изящно вытянутой дрожащей рукой. А в дверях прекрасная Идалия с лукавой улыбкой хищницы.

Расставшись с Дантесом и вспоминая о нем, она не раз задавала себе один и тот же вопрос: да любил ли он ее на самом деле? Может быть, вначале любил. А потом – зачем надо было ему, после женитьбы на Кате, так открыто проявлять свою страсть на глазах всего света? И позднее ей стало совершенно ясно, что этим Дантес хотел в первую очередь оскорбить ненавистного ему Пушкина. Ей стало совершенно ясно, что только с издевкой Пушкин писал тогда барону Геккерну о чувствах Дантеса, называя их «великой и возвышенной страстью». Он своим гениальным прозрением понял и оценил чувства Дантеса к ней гораздо раньше, чем сделала это она сама.

«Истинная любовь, – думает Наталья Николаевна, – способна на жертву. Зачем же понадобилось жениться на нелюбимой женщине? Что, не было другого выхода из создавшегося положения?»

Нет, никогда не любил ее Жорж Дантес, было вначале увлечение, а потом тонкая игра, притворство его и барона Геккерна, какая-то недоступная ее пониманию интрига, которую знал один только Пушкин и тайну о ней унес с собой в могилу.

В столовой глухо застучали приборы, осторожно задвигали стульями. Она поняла, что пришло время ужина и сейчас вся семья сядет за стол.

– Идите к ним, – тихо сказала Далю.

Вот так: все сядут за стол, кроме Таши и ее, Натальи Николаевны.

Вспомнилось: в Бродзянский замок Фризенгофов тем летом наехали гости из России. Была там и Наталья Николаевна с Петром Петровичем. Их дети: Александра, Софья и Елизавета; дети Натальи Николаевны и Пушкина: Мария, Александр, Григорий и Наталья. Приехали братья Гончаровы – Дмитрий Николаевич и Сергей Николаевич.

– Знаешь, Сашенька, – сказала Наталья Николаевна Александре Николаевне, – замок Фризенгофов чем-то мне напоминает наш дом на Полотняном заводе.

Александра Николаевна согласилась с сестрой.

Они шли в тот момент с прогулки по дороге, ведущей к замку, и вглядывались в его массивные очертания, поднимающиеся над небольшим селом Бродзяны.

– Вот смотри на это окно, – показала Наталья Николаевна белым кружевным зонтиком, – нет, не крайнее, а в середине, второе снизу. Так и кажется, что это окно маменькиного будуара.

Обе остановились и немного помолчали, охваченные воспоминаниями детства и юности в гончаровском доме.

– А помнишь, как в детстве мы боялись маменьку? – сказала Александра Николаевна.

– Боялись не зря, – ответила Наталья Николаевна, – теперь, с возрастом, я говорю спокойно об этом, все так далеко, точно не из моей жизни. А несколько лет назад я не могла вспомнить без волнения маменькиного отношения к нам, детям. Я прожила жизнь, имею семерых детей, а так и не поняла, как можно на свое дитя поднять руку. Как можно не болеть за судьбу своего ребенка, не заботиться о нем, даже тогда, когда он станет взрослым.

– Что и говорить, нрав у маменьки был жестокий. Чуждым ей было даже чувство жалости к больному, брошенному отцу. И о нас она не заботилась, особенно обо мне и покойной Кате. Ты-то рано вышла замуж. Если бы ты и Александр Сергеевич не взяли нас к себе, так мы бы и остались старыми девами.