Читаем без скачивания Капитан Перережь-Горло - Джон Карр

– Очевидно. Почему бы вам не попробовать?

Шнайдер сбросил с плеча доломай, чтобы иметь возможность быстро дотянуться правой рукой до эфеса сабли.

В тот же момент капитан Мерсье, отстегнув свою саблю от пояса, с лязгом бросил ее на стол, не вынимая из ножен, так чтобы ее рукоятка находилась в пределах досягаемости Алана.

Алан бросил взгляд на саблю и снова посмотрел на Шнайдера. Берсийские гусары были единственным кавалерийским полком, где носили прямые сабли, – они завоевали это право в Египте. У Мерсье была обычная кривая сабля, но такой же длины и веса, как и у Шнайдера.

Алан улыбнулся. Радость озарила его лицо, худые щеки, зеленые глаза, сверкающие под насмешливым изгибом бровей, вытеснив длившееся годами нервное напряжение.

– Да, свинья! – почти ласково произнес он. – Почему бы вам не попробовать теперь же?

Ханс Шнайдер дернулся, словно его ударили по лицу. Его правая рука метнулась к эфесу сабли. Рука Алана сделала такое же движение. Но прежде чем клинки успели выскочить из ножен хотя бы на три дюйма, руки противников застыли, будто захлестнутые петлей.

– Хватит! – произнес Жозеф Фуше, появившись в дверном проеме. – Достаточно, благодарю вас. Прекратите немедленно, вы, оба! .

Министр полиции в своем выцветшем черном сюртуке и крапчатых шерстяных брюках шагнул через порог, держа в руке табакерку. Его пальцы слегка дрогнули, когда он открыл крышку с выложенной бриллиантами буквой «Н» и взял понюшку.

– Мадам де Сент-Эльм, – продолжал Фуше, – не будете ли вы так любезны обуздать свою страсть к конфликтам, которую я вижу на вашем лице? Капитан Мерсье, мой давний ученик, вы, кажется, забыли свою обычную осторожность. Лейтенант Шнайдер, вас инструктировали в высших сферах повиноваться моим приказам. Оставьте в покое саблю, молодой человек!

Взгляд Фуше переместился на Шавасса, все еще полуоглушенного, с окровавленным ртом.

– Должен предупредить вас, лейтенант Ханс Шнайдер, – добавил министр, захлопнув табакерку и спрятав ее в карман. – Если вы еще раз поднимете руку на одного из моих

слуг, я лично сорву погоны с вашего мундира и вы будете разжалованы в рядовые. Понятно?

Лицо Шнайдера под загаром и веснушками было бледным и неподвижным. Однако по какой-то причине, и, безусловно, не из страха, он казался обрадованным возможностью не вынимать из ножен саблю.

– Господин министр, – заговорил лейтенант, – я более чем однажды выражал свое восхищение вами и вашими методами… – в этот момент Фуше с любопытством посмотрел на него, – иначе я бы не был сейчас в Париже. Мне не было никакой нужды… доставлять донесения. Но когда я не буду находиться в вашем распоряжении, то предъявлю счет некоторым из присутствующих здесь.

Казалось, Алан Хепберн впервые за долгое время вдыхает чистый воздух. Его глаза не отрывались от стального эфеса сабли Шнайдера.

– Если я доживу до завтра, лейтенант, – заявил он, – то постараюсь удовлетворить ваше желание при первой возможности. Капитан Мерсье, приношу вам благодарность. – И Алан с поклоном передал Мерсье его саблю.

– Ваш покорный слуга, сэр, – ответил Мерсье по-английски. – Рад был вас выручить.

– Довольно, я сказал! – прикрикнул Фуше.

Никто не произнес ни слова. Министр полиции, скрипя туфлями, точно подкрадывающаяся смерть, медленно подошел к кровати и посмотрел на Левассера.

– С ним и раньше случались эпилептические припадки. Не думаю, что это серьезно. Все же лучше отнести его наверх, в жилые помещения.

Подняв руку, Фуше щелкнул пальцами. Словно по волшебству, невидимая панель в другой стене, расположенной под прямым углом к первой, отодвинулась, впустив двух полицейских в алых мундирах. Повинуясь жесту министра, они подняли бесчувственное тело Рауля Левассера и вынесли его из комнаты. Панель вновь закрылась.

Двинувшись назад, Фуше заметил том Шекспира, лежащий на полу, поднял его, открыл на титульном листе пьесы «Как вам это понравится», снова закрыл и положил на стол, переводя мрачный взгляд с Иды на Мерсье и, наконец, на Шнайдера.

– А теперь, – сказал он, – вы трое поднимитесь наверх и ждите меня в моем кабинете. Я хочу в последний раз переговорить с заключенным.

– В последний раз? – переспросила Ида, прикоснувшись к обожженному боку, как будто она впервые ощутила боль.

– Именно так. Это вас беспокоит?

– Вовсе нет. Но вы же не собираетесь и в самом деле допустить, чтобы его…

– Это, мадам, зависит исключительно от него.

– И вы не хотите знать, – воскликнула Ида, бросив взгляд на Шавасса, – что здесь произошло?

– Дорогая леди, мне уже известно, что здесь произошло после того, как ваша последняя жертва пыталась вас убить. Я слышал звук выстрела через переговорную трубку и последующие полчаса подслушивал, находясь за дверью. Но это может подождать. Поднимайтесь наверх, все трое!

Ханс Шнайдер собирался заговорить, но раздумал и двинулся к выходу. Мерсье, на которого Ида явно произвела немалое впечатление, ждал, чтобы пропустить ее вперед. Ида величаво направилась к отодвинутой панели, за ней последовал Мерсье, но в этот момент капрал Шавасс обрел дар речи.

– Погодите минуточку, гражданин министр! – крикнул он, вытирая грязным голубым носовым платком кровь, сочившуюся изо рта. – Эта кокотка должна объяснить больше, чем вы думаете!

Ида резко повернулась, ее грудь бурно вздымалась под зеленым платьем, рука была прижата к черной опаленной дыре в ткани.

– Ну? – обратилась она к Фуше. – Вы станете прислушиваться к болтовне этого грязного революционного санкюлота?[41]

– Вам следует помнить, – заметил министр, – что я сам некогда был таким же грязным революционным санкюлотом. Вы слышали мой приказ, мадам? Идите наверх!

– О боже! – фыркнула Ида. – Только бы мне добраться до этой женщины!

Фуше сделал щаг вперед.

– Лучше уходи, Ида, – улыбнулся Алан, пытаясь сдержать биение пульса в висках, – а то тебе придется провести остаток ночи в месте еще менее комфортабельном, чем это. Так что умерь свой пыл, дорогая!

Ида, бросив взгляд на Фуше, вышла из комнаты. Мерсье последовал за пей, и панель задвинулась.

Таким образом, в комнате, зеркальные стены которой недавно отражали столь многочисленные и страстные эмоции, осталось всего трое. И Фуше, опытный кукловод, тут же начал манипулировать человеческими жизнями, словно марионетками.

– Ну? – спросил он Шавасса, убедившись, что оба офицера и дама удалились. – Что именно произошло здесь, что заставило Левассера потерять голову?

– Гражданин министр, клянусь, это не моя вина! Уверяю вас, я часто говорил, что парень спятит, если время от времени не будет забывать о делах и заниматься женщинами. Но, честное слово, я не догадывался, что эта шлюшка забавляется, пробуя свои трюки на нем!

– И я тоже! – кивнул министр. – Если даму это забавляет, то она может путаться хоть со всей Великой армией. Но если она использовала его, чтобы выведать мои секреты…

– Гражданин министр, Левассер именно это и сказал, перед тем как спустить курок! Он заявил, что ей больше не удастся выдавать ваши планы.

– Ну-ну! Что еще?

– Самое странное, – продолжал Шавасс, гримасничая под носовым платком, – что этой строптивой бабе действительно нужен Бержерак. Не то что она влюблена в него по-настоящему, но ее тщеславие задето, потому что в любовных делишках Бержерак предпочитает другую, а она этого не может вытерпеть.

– В любовных делишках… Вы имеете в виду жену заключенного?

– Вот именно, гражданин министр.

– Да, этого и следовало ожидать! Но я терпеливо жду, капрал Шавасс, чтобы услышать о происшедшем.

– Так слушайте! Эта кокотка прибежала вниз вне себя от волнения и потребовала видеть Бержерака, заявив, что ее послали вы.

– Так я и думал. Продолжайте.

Алан Хепберн стоял у стола, напрягая все чувства и надеясь получить ответ на вопрос, терзающий его ум и сердце.

Была ли какая-нибудь возможность, что Ида солгала ему, говоря о Мадлен? В том, что Мадлен вернулась в Париж, не было бы ничего необычного – ведь здесь была ее родина, куда же еще она могла отправиться? Но все остальное…

– Ну, – продолжал Шавасс, разведя руками, – мадам де Сент-Эльм ворвалась в Зеркальную комнату и разыграла сцену, словно лучшая актриса из «Комеди Франсез». Она заявила, что очень удивилась, узнав об аресте Бержерака. Но он, не будучи дураком, рассмеялся ей в лицо. Тогда она стала клясться, что не выдавала его и что это сделала его жена, которая была французской шпионкой…

– Что его жена была французской шпионкой?!

Фуше хвастался, что его ничто никогда не может удивить. Все же Алан, внимательно наблюдавший за ним, заметил изумленную интонацию, с которой тот произнес слово «жена». Правой рукой Алан вцепился в стол в мучительной надежде, подобной острой боли.