Читаем без скачивания Жестокое эхо войны - Шарапов Валерий

Валерий Шарапов

Жестокое эхо войны

© Шарапов В., 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Пролог

Москва, площадь Коммуны; июль 1945 года

Вчерашний прогноз сбылся в точности: погода в этот июльский день была отвратительная. Две недели подряд голову пекло стоявшее в зените, посреди чистого голубого неба, солнце, а сегодня – здрасьте-пожалуйста – холодный северо-восточный ветер, тяжелая низкая облачность, мелкий моросящий дождь. Если бы вдобавок к этому с деревьев полетели желтые листья, горожане решили бы, что середина лета в одночасье сменилась серединой осени.

Ударивший сильный порыв едва не сорвал с головы кепку. Ухватив ее широкой ладонью единственной уцелевшей на войне руки, сорокалетний Прохор витиевато выругался и натянул ее поглубже. Затем поднял воротник пиджачка и нехотя ответил на вопрос юного напарника:

– Ты ж пойми, орясина: лоб и борта у танка знатно облеплены броней – так просто ее не взять. На то он и танк, чтоб не замечать пуль с гранатами. Зато нижний бронелист у него тонкий, аккурат такой же, как верх у башни, – двадцать миллиметров.

Розовощекий оголец[1] Валька с надеждой смотрел на возрастного Прохора.

Но тот огорчил:

– Не, твоей гранатке это не по зубам.

– Как же так?! Такая тяжелая дура и «не по зубам»?! – искренне негодовал мальчишка. – Там же пороху небось цельный фунт!

– Болтай – фунт! Не фунт, а сто десять граммов.

– Все равно жахнет – будь здоров! Так что же, не возьмет, говоришь? Даже если закинуть под брюхо целую связку?

– Связка может опрокинуть, но, опять же, осколками не пробьет. Противотанковая для такого дела требуется. Были у нас такие – «РПГ-41» назывались. Грозная штуковина. Фугасная, кило взрывчатки внутри. Вот та жахала! У нас же с тобой обыкновенная – противопехотная. А с обыкновенными – как повезет.

– Авось подорвем, а?

– На авось, паря, в таких делах надеяться негоже. В бою либо ты врага, либо он тебя, и больше никак. Потому надобно наверняка! Усек?..

Валька был сметлив и понятлив. Правда, кое-какие вопросы в его голове ответов не находили. Например, почему о броне и гранатах Прохор рассказывал ему только сейчас – за несколько минут до появления бронеавтомобиля? Почему не обмозговать все эти заковырки заранее?

Что-то главарем банды для будущего успеха, безусловно, делалось. Почти две недели он посылал сюда огольцов для слежки за бронеавтомобилем. Меняя одежду и место наблюдения, те раз за разом вынюхивали график, выясняли маршрут движения. А вот в остальном главарь полагался на тот самый «авось», по которому только что язвительно прошелся Прохор.

Молодой Валька Неукладов и Прохор Панкратов прогуливались по Самотечному бульвару, разбитому между улицами Самотечная и Дурова, прямо перед площадью Коммуны. Редкие прохожие не обращали внимания на эту пару. Ну, гуляет инвалид войны с дождавшимся его сынишкой или племянником – что с того?..

Влево от бульвара уходила кривая Селезневская, вперед прямой стрелой улетала Божедомка, правее виднелся Институтский переулок. А Самотечная далеко позади упиралась в Садовое кольцо. На Садовом кипела жизнь: куда-то спешили сотни пешеходов, двумя потоками в разные стороны бежал транспорт.

На самом бульваре было тихо. Странно, но зажатый между двух проезжих улиц бульварный клин не привлекал толпы людей ни до войны, ни после. Даже в самую хорошую погоду на здешних лавочках под сенью старых лип отдыхали разве что жители соседних домов. Оживленно здесь было только во время войны…

Осенью сорок первого года на площади Коммуны окопалась батарея зенитных пушек «52-К». Причем окопалась – в прямом смысле слова, превратив все вокруг в подобие строительной площадки. На бывшей площади чернели горы открытого грунта, между ними на выровненных площадках стояли зенитные орудия. Повсюду валялись пустые снарядные ящики и бревна для возведения блиндажей, на деревянных колышках качались телефонные провода.

При устройстве батареи военные пощадили только старые липы, да и те были оставлены ради маскировки. Строгие часовые не допускали на позиции горожан, заставляя их обходить запретную зону по остаткам тротуаров. Постепенно облик некогда цветущей мирной площади стал забываться. Однако не прошло и двух месяцев со Дня Победы, как это местечко вновь обрело прежний уютный вид, заиграло на летнем солнце яркими красками. Грунт разровняли, привезли щебень, бордюрный камень, асфальт… Разбили аллеи и цветочные клумбы, заботливо высадили цветы, кустарник и новые деревья взамен погибших старых.

Уже в июне на площади появился прекрасный сквер с продолжением в виде бульвара вдоль улицы Самотечной.

Валька нервничал. В одной руке он держал холщовую сумку, другой машинально таскал из кармана каленые семечки. Его возрастной товарищ степенно вышагивал рядом. Ни во взгляде, ни в жестах, ни в походке его не было и намека на волнение. До появления бронированного автомобиля оставалось минут десять-пятнадцать. Он должен был протарахтеть своим слабеньким двигателем вдоль сквера на площади, затем повернуть к центру города.

– Ты давеча сказывал, будто сталь у броневика пожиже, чем у танка. Так ведь?

– Это я так рассудил вслух. А как оно на самом деле – знать не знаю. Нам ведь никто не дозволил разглядывать тот броневик. Издали изучали…

До сего дня парочка дважды появлялась на площади Коммуны примерно в это же время. Налегке, без холщовой сумки. Так же прогуливались, делая вид, что беспечно болтают за жизнь. Валька лузгал семечки, Прохор смолил папироски. А сами глядели на проползавший мимо броневик.

– Так что же делать, Проша? – развел руками юный корешок, смешно вывернув вперед ладони. – Я так и не понял, как нам с ним сладить.

– Смекалку прояви, – хитро прищурился бывший вояка. Потом скривился и проронил: – Хотя какая у тебя смекалка! Бивень…[2]

– Чего сразу бивень-то?!

– А кто ж ты? На фронт бы тебя на полгодика – там твои мозги быстро с изнанки на лицо перевернулись бы. Окопная житуха заставила бы. Как нас в сорок первом…

Сегодняшний день для нападения на бронеавтомобиль был выбран главарем банды Беспалым не случайно. Еще вчера в новостях по радио прозвучало предупреждение о надвигавшейся на столицу непогоде. Диктор пообещал резкое понижение температуры, дождь и сильный порывистый ветер. «Подходяще! – довольно потирал руки Беспалый. – В такую погодку улицы опустеют. Ни легавых, ни свидетелей!..»

Он оказался прав: Валька с Прохором за четверть часа насчитали не более десятка прохожих. Сейчас вокруг не было ни души. Свинцовые облака цепляли крыши домов; дождь то слабел, то накатывал свежей волной.

– Беспалый как-то сказывал, что пощипали вас поначалу, – не унимался говорливый малый.

Дойдя до конца липовой аллеи, Прохор остановился, достал из кармана пачку «Беломора», вытряс папироску, смял гармошкой мундштук… Все это он проделал одной левой рукой – наловчился за год инвалидской жизни. Правую руку сержант потерял в сорок четвертом, и сейчас пустой рукав поношенного пиджака был заправлен в боковой карман.

Отворачиваясь от порывов ветра и капель дождя, старый вояка чиркнул спичкой, выпустил клуб дыма и нехотя процедил:

– Было, чего уж. Хлебнули мы тогда с избытком. Немец в сорок первом пер нагло, по-хозяйски. Мы все больше драпали, а когда политруки с особистами брали за горло, копали окопчики и шмаляли из винтовок по танкам.

– Из винтовок?!

– Из них, родимых. Потому как ничего другого у нас не было. Патронов и тех по пять штук на брата давали.

– И как же вы?

Прохор прокашлялся, сплюнул на асфальт:

– «Тигры» у немца появились опосля, а в сорок первом нас утюжили «Т-4». Они попроще, поменьше, да все одно страх до костей пронизывал. Ползет на тебя серая туша, не замечая колдобин, приямков, заборов и «колючки». Ощетинилась пушкой, пулеметами, и все ей нипочем. Ничем ее, суку, не взять! Мы-то с дури и со страху гранатами точно в лоб норовили, а там самая толстая защита. Потом уж догадались – стали кидать под гусеницу.