Читаем без скачивания Петр Столыпин. Последний русский дворянин - Сергей Валерьевич Кисин

– троюродный брат поэта Лермонтова Петр Столыпин – не только достаточно успешно гонял собственных инсургентов, но и умудрялся помогать соседним Самаре и Пензе. За что не раз удостаивался монаршего благоволения. Здесь как нельзя кстати пришлась «пятая колонна» в лице теневых царедворцев – тестя Нейдгардта, обер-прокурора Синода князя Александра Оболенского (именно его родственник был чиновником для особых поручений при саратовском губернаторе), графа Гейдена. Да и кремлевского коменданта в Царском Селе все помнили.

Сам губернатор был далеко не в восторге от предложения, которое ему сделали как-то странно, по телеграфу. Утверждают, что провожавшим его на вокзале Столыпин сказал: «Если предложение исходит от Совета министров – постараюсь вернуться обратно; если же из Царского Села, то, конечно, останусь там». По воспитанию он – убежденный монархист, царю отказать невозможно.

25 апреля Столыпина вместе с Горемыкиным вызвали к императору. Выпускник университета, не ожидавший такого поворота событий, честно начал отказываться от высокого поста, мотивируя это тем, что несколько месяцев губернаторства в Гродно и три года в Саратове не являются достаточной подготовкой к управлению всей внутренней жизнью России. Он просил для начала, в виде подготовки, назначить его товарищем министра. Монарх же, признававшийся впоследствии, что Столыпин при встрече произвел на него «благоприятное впечатление», ни за что не захотел менять свое решение.

«Петр Аркадьевич, я вас очень прошу принять этот пост». – «Ваше величество, не могу, это было бы против моей совести». – «Тогда я вам это приказываю, делаю это вполне сознательно, знаю, что это самоотвержение, благословляю вас – это на пользу России».

В позиции саратовского помещика не было никакого кокетства. Он действительно понятия не имел обо всех подводных течениях столичного политбомонда, который нельзя игнорировать и с которым просто необходимо было бы считаться на этом посту. Собственно последующие его попытки вопреки «играющей короля свите» проводить свою линию в государстве и привели к столь печальному финалу. Однако в тот момент монархисту Столыпину пришлось пожертвовать на этот раз своей совестью. Ради общего дела. 26 апреля вышел высочайший указ о его назначении – самого молодого министра в империи. В России появился новый министр, который уже на следующий день присутствовал на открытии Государственной думы, стоившей монархии столько нервотрепки.

Вряд ли теперь уже экс-губернатор не понимал, чем он рискует. Даже не репутацией. Отнюдь. Жизнью. По меткому выражению тогда еще просто историка Петра Милюкова, «жизнь министра внутренних дел застрахована лишь в меру технических трудностей его умерщвления…». Будучи фаталистом, Столыпин вряд ли задумывался о повышенных мерах безопасности для себя и крайней опасности нового положения (среди 12 последних глав МВД империи только двое умерли естественной смертью – князь Петр Святополк-Мирский и Петр Дурново). Правда, на всякий случай обзавелся тяжелым портфелем, одна сторона которого была с металлической прокладкой, так что она могла, в случае покушения, служить щитом. Слабенькая броня для готовых на все русских камикадзе. В него стреляли на дуэли, метали бомбы в Саратове, палили из браунинга в бунтующей деревне. Чего бояться человеку, все обозримые предки которого по мужской линии ходили в атаки и постоянно рисковали своей жизнью, не опозоря ни рода, ни чести?

Своей жене 26 апреля 1906 года он писал: «Оля, бесценное мое сокровище. Вчера судьба моя решилась! Я – министр внутренних дел в стране окровавленной, потрясенной, представляющей из себя шестую часть шара, и это в одну из самых трудных исторических минут, повторяющихся раз в тысячу лет. Человеческих сил тут мало, нужна глубокая вера в Бога, крепкая надежда на то, что он поддержит, вразумит меня. Господи, помоги мне. Я чувствую, что он не оставляет меня, чувствую по тому спокойствию, которое меня не покидает.

Поддержка, помощь моя будешь Ты, моя обожаемая, моя вечно дорогая. Все сокровище любви, которое Ты отдала мне, сохранило меня до 44 лет верующим в добро и людей. Ты, чистая моя, дорогая, Ты мой ангел-хранитель. Я задаюсь одним – пробыть министром 3–4 месяца, выдержать предстоящий шок, поставить в какую-нибудь возможность работу совместную с народными представителями и этим оказать услугу родине… Если и ждет меня неуспех, если придется уйти через 2 месяца, то ведь надо быть и снисходительным – я ведь первый в России конституционный министр внутренних дел».

Его высокопревосходительство

В Петербурге Столыпин оказался в совершенно чуждой ему обстановке. Как бытовой, так и рабочей. В быту семья столкнулась с неожиданными проблемами – массой ограничений, в первую очередь свободы передвижений. Столыпиных поселили на казенной даче на Аптекарском острове. По свидетельству дочери Столыпина Марии, вилла, «двухэтажная, деревянная, вместительная и скорее уютная, произвела на меня сразу впечатление тюрьмы. Происходило это, должно быть, от того, что примыкающий к ней довольно большой сад был окружен высоким и глухим деревянным забором. Были в нем две оранжереи, были лужайки, большие тенистые липы, аллеи и цветы, но каким все это казалось жалким после деревенского простора. Каким лишенным воздуха и свободы! Друзей не было; гулять одной, кроме как в нашем саду-тюрьме, запрещалось». Жене и детям разрешалось выйти только в близлежащую церковь, да и то под негласным присмотром вездесущих филеров. Фактически семья министра стала заложниками должности своего главы.

Первое время даже с казенными лакеями, как правило работающими на жандармерию, возникали трудности. К примеру, по имени-отчеству министра уже никто не называл – только «ваше превосходительство», что ставило в неловкое положение сугубо штатского саратовца, который к тому же не являлся генералом.

Занимая, с учетом бушующей революции, пост главы ключевого министерства, Столыпину необходимо было принимать во внимание не только ситуацию в стране, но и правильно ориентироваться в обстановке в Царском Селе, где был собственный взгляд на проблему, ориентироваться в хитросплетениях нового шумного парламента, правильно выстраивать отношения внутри правительства, а также внутри самого министерства, где отношения между подчиненными были более чем неоднозначными. Кто откровенно тяготел к погромам, кто, пользуясь ситуацией, набивал себе карманы, кто пытался отсидеться и спрятаться за спинами других, кто служил не за страх, а за совесть и искренне горел желанием что-то изменить, кто вообще был явно не на своем месте.

Один генерал Павел Курлов чего стоил. Будучи минским губернатором, он трепал нервы Дурново, клянча у того более престижный пост губернатора Нижнего Новгорода. Когда на это место назначили другого, закатил министру настоящую истерику, угрожая подать в отставку. С назначением Столыпина начал мягко стелиться вокруг нового министра, скромно вымаливая себе еще более престижную должность градоначальника Москвы или Петербурга. На замечание, что, к примеру, в Северной столице вообще-то