Читаем без скачивания Последнее танго в Одессе (Вера Холодная) - Елена Арсеньева

Шульгин был необычайно обаятелен и мгновенно вспомнил, что видел Веру Васильевну еще в стародавние времена – в клубе «Алатр» в доме Перцова.

– Там что-то бормотали какие-то футуристы, однако я ничего не видел и не слышал, потому что был до столбняка очарован вашей красотой, – очень мило выразился Шульгин, который, за время теснейшего общения с офицерами Добрармии, несколько утратил старомосковский приличный склад речей, однако еще не привык к казарменным комплиментам.

Вера нашла Шульгина очень приятным, чарующе улыбнулась и с любопытством поглядела на третьего визитера: сухощавого, молодцеватого генерала-артиллериста (в полевой, а не в парадной шинели). Он был среднего роста, с крошечными усиками, узким лицом и напряженными серыми глазами.

Чардынин, который встречал гостей, успел шепнуть Вере, что при этом господине явилась целая свита, которую он оставил в коридоре, а сразу за дверью номера стали два татарина-телохранителя. Успел Чардынин также сообщить фамилию генерала, однако эта фамилия влетела актрисе в одно ухо, а из другого вылетела (во всем, что не касалось ее работы, Вера Холодная была исключительно рассеянна), оставив почему-то ассоциацию с ювелирным магазином.

Вспомнив об этом, Вера не смогла сдержать усмешку, которая, впрочем, тут же исчезла, как только она встретилась с генералом глазами. «Ему нет еще и сорока!» – удивилась Вера, подумав почему-то с досадой про своего мужа Владимира, который так и не успел получить мало-мальского повышения по службе. Разве это справедливо?

– Сегодня очень холодно, – внезапно выдавил из себя генерал сакраментальную фразу и добавил: – Подчеркиваю: «очень».

Вера удивленно вскинула брови, а генерал продолжал:

– Удобно ли вам в этой комнате? Подчеркиваю: «вам».

Тут она поняла, кого он ей напоминает. Совершенно так же выражался какой-то персонаж из модного в то время романа Юшкевича «Леон Дрей».

Вера улыбнулась, а генерал со странной настойчивостью продолжал спрашивать – или допрашивать:

– Есть у вас книги для чтения? Подчеркиваю: «для».

И вдруг она разгадала это странное выражение, с которым смотрели его напряженные серые глаза. Да он ведь до смерти ее боялся!

Вера не успела удивиться, как Шульгин заговорил:

– Позвольте рекомендовать вам моего друга и сослуживца генерала Гришина-Алмазова, – сказал в это время Шульгин, а Энно прибавил:

– Notre ami brave! Chére amie, traduisez.[8]

Невеста консула перевела его слова, однако все их и так поняли. И уставились на «одесского диктатора» во все глаза, потому что видели его впервые, а слухи о нем ходили самые… скажем так: щекочущие нервы.

Еще в ноябре прошлого года, как только из Одессы вышибли красных, но в городе не было твердой руки, здесь совершенно распоясались уголовники, верховодил среди которых знаменитый вор и убийца, бывший каторжник Миша Япончик, раньше звавшийся Моисеем Вольфовичем Винницким. Япончиком его прозвали за узкие глаза.

Более жестокого и дерзкого типа трудно было себе представить. Вот, например, как его банда взяла румынский игорный клуб, где за вечер проворачивались огромные деньги.

Бандиты надели матросскую форму – ее Япончику дал знакомый анархист на вещевом складе Черноморского флота. На бандитах были бескозырки с надписями «Ростислав» и «Алмаз». Так назывались самые что ни на есть «идейные», преданные революции корабли. «Матросы» ворвались в клуб в самый разгар игры и «именем революции» забрали сто тысяч деньгами, а после этого отняли у посетителей драгоценностей и денег еще на двести тысяч. Не обошлось и без кровопролития… После этого в Одессе даже песенка появилась:

«Ростислав» и «Алмаз» – за республику,Наш девиз боевой – резать публику!

Да, недаром Япончика называли королем налетчиков…

И тогда консул Энно вместе с представителем Добрармии Василием Шульгиным поручили справиться с Япончиком человеку, который по дерзости мог бы поспорить со знаменитым уголовником. К тому же Миша Япончик был нагл, но трусоват, а этот человек – храбр до безрассудства. Имя его было Алексей Николаевич Гришин-Алмазов – тридцативосьмилетний генерал-майор артиллерии, прошедший две войны – японскую и мировую. Настоящая его фамилия была Гришин: псевдоним Алмазов он взял, когда, бежав из большевистской тюрьмы, руководил офицерской боевой организацией. Он был военным министром Сибирского эсеровского правительства (и за несколько дней произвел себя в полковники, а потом надел генеральские погоны), сражался рядом с Колчаком (и был среди тех, кто привел адмирала к верховной власти в Сибири) и Пепеляевым.

Этот человек строил свою карьеру и ломал карьеры других. Неудивительно, что сам черт был ему не брат. Неудивительно, что именно ему удалось прижать одесских уголовников.

Назначенный военным губернатором Одессы (ему нравилось, когда его называли «одесским диктатором»), Гришин-Алмазов за несколько недель объединил разрозненные части Добрармии и начал медленно, но верно наводить порядок в городе. Теперь круглые сутки по Одессе ходили офицерские патрули. Уголовников расстреливали на месте, устраивали облавы.

На Пересыпи и Молдаванке сначала забеспокоились, потом не на шутку перепугались. И вот однажды «одесский диктатор» получил письмо от «короля Молдаванки»: «Мы не большевики и не украинцы. Мы уголовные. Оставьте нас в покое, и мы с вами воевать не будем». Мишка Япончик предлагал военному губернатору сделку.

Это письмо Гришин-Алмазов посчитал оскорблением для своей офицерской чести:

– Не может диктатор Одессы договариваться с диктатором уголовных! – и объявил Япончика своим личным врагом. Он вызвал к себе начальника одесской контрразведки подполковника Бразуля и приказал положить на стол адреса всех бандитских притонов.

Через неделю Бразуль задание выполнил. Тогда по приказу военного губернатора были сформированы офицерские отряды. Переодетые в штатское добровольцы окружали притоны и забрасывали их гранатами.

Бандиты покинули центр Одессы и затаились на Молдаванке, Пересыпи, Дальних Мельницах.

Конечно, выражаясь модной одесской фразой, «ауспиции[9] были тревожны» по-прежнему, однако хотя бы днем стало возможно ходить по городу без опаски, что тебя разденут и пристрелят в мало-мальски укромном закутке.

Япончик дал слово, что прикончит Гришина-Алмазова. «Одесский диктатор» мог ездить на своем автомобиле по городу только во весь дух, так как ему обещана была «пуля на повороте улицы». Однако несколько покушений сорвалось. Между тем бандитам настолько крепко прищемили хвост, что Миша рад был бы помириться даже с красными и ждал с нетерпением их возвращения в Одессу. Он предвкушал, что «подаст» офицерские рейды против бандитов как карательные экспедиции белых в рабочие кварталы!