Читаем без скачивания Последнее танго в Одессе (Вера Холодная) - Елена Арсеньева

Но этого ему было мало. Он тщательно следил за Гришиным-Алмазовым, собирал все сведения о нем, желая «достать» его во что бы то ни стало. Каким угодно образом!

Пока ему это не удавалось: Гришин-Алмазов казался неуязвимым.

И вот этот человек стоит в номере гостиницы «Бристоль» и смотрит на какую-то актрису… со страхом.

Стоило Вере только так подумать, как Шульгин заговорил:

– Вообразите, господа, что учудил наш герой нынче ночью! Вместе с французскими и греческими солдатами из союзнических войск забросал гранатами сорок четыре притона бандитов, которые именовались буфетами, паштетными, трактирами. За одну ночь!

Чардынин и Рунич зааплодировали, а Вера уставилась на «одесского диктатора».

Ну вот, теперь они оба смотрели друг на друга испуганно… Шульгин понимающе усмехнулся:

– Вера Васильевна, советую вам уж лучше одобрить действия этого ужасного человека. Иначе он тут такое устроит! Помнится, при нашем первом знакомстве я изъявил некоторое сомнение в его способностях взять Одессу под контроль. Он схватил кресло, швырнул его об пол и сказал: «Вот то же я сделаю с бандитами!»

– А вы что? – сдавленным голосом спросила Вера.

– Я засмеялся, – Шульгин и теперь засмеялся, – а потом ответил по Гоголю: «Александр Македонский, конечно, был великий полководец, но зачем же стулья ломать?[10]»

Все захохотали – кроме Веры, которая вдруг схватилась за горло и закашлялась.

Рунич и Чардымов встревоженно переглянулись.

– В чем дело? – остро посмотрел на них Гришин-Алмазов.

Рунич что-то быстро сказал ему.

Гришин-Алмазов с досадой покосился на Галочку и сделал было к ней решительный шаг, однако приостановился и что-то шепнул на ухо Энно. Консул с изумлением поглядел на губернатора, потом на Веру Холодную, потом на свою невесту и, подойдя к ней, любезно подхватил под ручку и вывел вон из номера. Спустя мгновение он вернулся и виновато улыбнулся Вере Васильевне:

– Je vous prie de m’excuser, madame, mais ce n’est que mon ignorance qui pourrait me faire pardonner. J’espére que votre santé n’a pas souffert.[11]

Вера покачала головой. Она чувствовала себя крайне неловко. Взглянула на Гришина-Алмазова. Зачем он это сделал?! Мог бы промолчать о том, что ему сказал Рунич… Тоже болтушка этот Осип!

И вдруг Вера вспомнила, что ей рассказывали о Гришине-Алмазове: этот человек стреляет еще прежде, чем спрашивает «стой, кто идет?», потому что пули ему было менее жалко, чем слов. Он признает одно средство устрашения врага – убийство. И этот человек… он позаботился о ней?!

Снова посмотрела ему в глаза – и наконец-то поняла, почему он смотрит на нее со страхом. И она перестала его бояться. В этом не было ничего удивительного. Разве можно бояться человека, который влюбился в тебя с первого взгляда?

Ну наконец-то все встало на свои места! Ситуация была ей знакома, привычна. И Вера улыбнулась «одесскому диктатору» своей медлительной, чарующей улыбкой, глядя чуть исподлобья, так что ему почудилось, будто его окутывает дурманящий черный туман.

Между ними так и не произошло ничего. А могло случиться все: любовь, страсть… Могло, но… «но летней жизни слишком срок недолог», как некогда сказал всемудрый Шекспир.

А тем временем Галочка спустилась в вестибюль и упала в кресло, едва не плача с досады. Эмиль велел ей дождаться его здесь, но больше всего на свете ей хотелось убежать домой. Однако… однако она опасалась ссориться с женихом. Энно – ее единственная надежда не просто уехать из взбесившейся России, но и обрести там, в далекой и чужой Франции, достойную жизнь. У нее нет ни денег, ни образования – только красота, которая очаровала Энно. Он уверял, что не видел в жизни более красивой женщины, чем Галочка… А впрочем, кажется, сегодня он встретил такую женщину, черт ее подери!

Галочка с досадой стукнула себя по коленке и громко всхлипнула.

– Puis-je vous aider, chére mademoiselle?[12]

До нее не сразу дошло, что с ней говорят по-французски. Галочка подняла голову: перед ней стоял высокий светловолосый мужчина. Это был Жорж Делафар. Он служил переводчиком в штабе Французского командования. Галочка его мало знала: всегда галантный, улыбчивый… Его голубые глаза светились сочувствием:

– Кто вас обидел? Покажите мне этого человека, и я вызову его на дуэль, будь это сам Эмиль Энно!

– Не вызовете, – буркнула она, – ведь это женщина!

Наконец Галочка сквозь слезы рассказала: Энно подарил ей сегодня чудный букетик гиацинтов (гиацинты в феврале – это ведь истинное чудо!), однако оказалось, что у Веры Холодной, с визитом к которой они отправились вместе с Шульгиным и военным губернатором, кашель (она, видите ли, простудилась!), который усугубляется запахом лилейных цветов. Она вообще антипатична к их аромату, и невинные Галочкины гиацинты едва не довели ее до удушья.

– Вы слышали когда-нибудь такую чепуху? – негодующе воскликнула Галочка. – От этого же просто уши вянут!

Как всякая урожденная одесситка, она порою выражалась более чем своеобразно.

– Полная чепуха, – согласился Жорж Делафар.

Он еще минутку поуспокаивал Галочку, а потом откланялся, сославшись на какие-то дела. Но вскоре спустился Энно, встревоженный, что невольно вынужден был обидеть невесту, и утешил ее гораздо лучше Делафара.

Итак, Энно и Галочка уехали домой, а Шульгин и Гришин-Алмазов досидели в гостинице до темноты. Видно было, что «одесскому диктатору» вообще не хочется уходить. Он смотрел на Веру Холодную такими глазами, что Чардынину с Руничем стало неуютно, а Шульгин откровенно похохатывал: он знал, что Гришин-Алмазов – человек более чем решительный, а муж Веры Васильевны где-то там, в Москве… А впрочем, если Гришин-Алмазов всерьез даст волю своему сердцу, его не остановит и муж, сидящий на соседнем стуле!

Наконец-то и в самом деле пора стало уходить. И вот что случилось у подъезда «Бристоля».

Машина военного губернатора была подана к самым дверям. И лишь только Гришин-Алмазов с Шульгиным показались в освещенных дверях, как раздались выстрелы. Одна пуля засела в притолоке, несколько влетели в вестибюль. Гришин-Алмазов оттолкнул Шульгина в сторону и загремел:

– Машина, потушить фары!

Фары погасли. Охрана Гришина-Алмазова – татары, поклявшиеся ему в верности на Коране, – бросилась прочесывать окрестности «Бристоля», а Шульгин и «одесский диктатор» сели в его «Бенц» и помчались прочь. Они без приключений добрались до дома Шульгина, который находился недалеко от Молдаванки. Это были опасные для диктатора места, однако Гришин-Алмазов славился как страшный бретёр. Высадив Шульгина и оставив его под присмотром охраны, Гришин-Алмазов поехал к себе. Однако через несколько минут Шульгин услышал выстрел невдалеке. Он сбежал вниз и скомандовал: