Читаем без скачивания 12 великих комедий - Коллектив авторов

ЯВЛЕНИЕ XVI

Марселина одна.

Прощай! Я тоже знаю, где у них свидание. Теперь, когда мы его удержали, проследим за Сюзанной, или, лучше, предостережем ее: она такое прелестное создание! Ах, когда личные интересы не вооружают нас, женщин, друг против друга, мы все, как одна, готовы защищать наш бедный, угнетенный пол от гордых, ужасных… (со смехом) и вместе с тем недалеких мужчин. (Уходит.)

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

ЯВЛЕНИЕ I

Сцена представляет площадку под каштанами в парке; слева и справа – нечто вроде двух павильонов, беседок или садовых храмов; в глубине разукрашенная лужайка, впереди скамья из дерна. На сцене темно.

Фаншетта одна, держит в одной руке два бисквита и апельсин, в другой – зажженный бумажный фонарик.

Он сказал – в левой беседке. Вот тут… Если он теперь не придет, то моя роль… Противные лакеи, каких-нибудь два бисквита и апельсин – и того не хотели мне дать! «Для кого это, сударыня?» – «Для одного человека». – «Знаем мы, для кого!» – «А хотя бы и так? Не умирать же ему с голоду только потому, что его сиятельство не желает его видеть?» Пришлось все-таки позволить чмокнуть меня в щеку!.. Ну, ничего, может, он мне еще заплатит за этот поцелуй. (Замечает Фигаро, который пристально смотрит на нее, и вскрикивает.) Ах!..

Убегает в левую беседку.

Фигаро (сначала один) . Это Фаншетта! (Осматривает по очереди каждого входящего, а затем, неприветливо обращается к ним.) Здравствуйте, господа, добрый вечер, все ли вы в сборе?

Базиль. Все, кого ты сюда притащил.

Фигаро. Который теперь приблизительно час?

Антонио (глядя на небо) . Луна, должно быть, уже взошла.

Бартоло. Что за таинственные приготовления? У тебя вид заговорщика,

Фигаро (волнуясь) . Ведь вы собрались в замок на свадьбу, не правда ли?

Бридуазон. Ко-онечно.

Антонио. Мы шли туда, в парк, ждать сигнала к началу свадебного торжества.

Фигаро. Не ходите дальше, господа! Здесь, под этими каштанами, должны мы прославить добродетельную мою невесту и честного сеньора, который предназначил ее для себя.

Базиль (припомнив события дня) . А! Так, так, понимаю, в чем дело. Послушайтесь, господа, моего совета; удалимся отсюда. Тут речь идет об одном свидании – я вам все расскажу где-нибудь поблизости.

Бридуазон (Фигаро) . Мы ве-ернемся.

Фигаро. Как только услышите, что я вас зову, немедленно сбегайтесь, и если вашим глазам не представится кое-что весьма любопытное, то можете тогда выругать Фигаро.

Бартоло. Помни; что умный человек никогда не станет связываться с сильными.

Фигаро. Помню.

Бартоло. Пользуясь своим положением, они нас, как хочешь, обставят.

Фигаро. Для этого у них сметки не хватит – вот что вы упускаете из виду. И еще помните, что робким человеком помыкает любой проходимец.

Бартоло. Это верно.

Фигаро. И что я ношу имя Верт-Аллюр, имя досточтимого покровителя моей матери.

Бартоло. В тебя бес вселился.

Бридуазон. Все-елился.

Базиль (в сторону) . Так, значит, граф и Сюзанна спелись без меня? Впрочем, я на них не в обиде.

Фигаро (слугам) . А вам, мошенники, я уже отдал распоряжение, извольте же осветить мне эту местность, а не то худо вам придется: как схвачу… (Хватает за руку Грипсолейля.)

Грипсолейль (убегает с криком и плачем) . Ай-ай! Ой-ой! Скотина проклятая!

Базиль (уходя) . Счастливо оставаться, господин женишок!

Все, кроме Фигаро, уходят.

Фигаро один, в самом мрачном расположении духа, расхаживает впотьмах.

О женщина! Женщина! Женщина! Создание слабое и коварное!..

Всякое живое существо не может идти наперекор своему инстинкту, неужели же твой инстинкт велит тебе обманывать?… Отказаться наотрез, когда я сам ее об этом молил в присутствии графини, а затем, во время церемонии, давая обет верности… Он посмеивался, когда читал, злодей, а я-то, как дурачок…

Нет ваше сиятельство, вы ее не получите… вы ее не получите. Думаете что если вы – сильный мира сего, так уж, значит, и разумом тоже сильны?… Знатное происхождение, состояние, положение в свете, видные должности – от всего этого немудрено возгордиться!

А много ли вы приложили усилий для того, чтобы достигнуть подобного благополучия? Вы дали себе труд родиться, только и всего. Вообще же говоря, вы человек довольно-таки заурядный. Это не то что я, черт побери! Я находился в толпе людей темного происхождения, и ради одного только пропитания мне пришлось выказать такую осведомленность и такую находчивость, каких в течение века не потребовалось для управления всеми Испаниями.

А вы еще хотите со мною тягаться… Кто-то идет… Это она… Нет, мне послышалось. Темно, хоть глаз выколи, а я вот тут исполняй дурацкую обязанность мужа, хоть я и муж-то всего только наполовину!

(Садится на скамью.)

Какая у меня, однако, необыкновенная судьба! Неизвестно чей сын, украденный разбойниками, воспитанный в их понятиях, я вдруг почувствовал к ним отвращение и решил идти честным путем, и всюду меня оттесняли! Я изучил химию, фармацевтику, хирургию, и, несмотря на покровительство вельможи, мне с трудом удалось получить место ветеринара.

В конце концов мне надоело мучить больных животных, и я увлекся занятием противоположным: очертя голову устремился к театру. Лучше бы уж я повесил себе камень на шею. Я состряпал комедию из гаремной жизни. Я полагал, что, будучи драматургом испанским, я без зазрения совести могу нападать на Магомета. В ту же секунду некий посланник… черт его знает чей… приносит жалобу, что я в своих стихах оскорбляю блистательную Порту, Персию, часть Индии, весь Египет, а также королевства: Барку, Триполи, Тунис, Алжир и Марокко. И вот мою комедию сняли в угоду магометанским владыкам, ни один из которых, я уверен, не умеет читать и которые, избивая нас до полусмерти, обыкновенно приговаривают: «Вот вам, христианские собаки!» Ум невозможно унизить, так ему отмщают тем, что гонят его. Я пал духом, развязка была близка: мне так и чудилась гнусная рожа судебного пристава с неизменным пером за ухом. Трепеща, я собираю всю свою решимость.

Тут начались споры о происхождении богатств, а так как для того, чтобы рассуждать о предмете, вовсе не обязательно быть его обладателем, то я, без гроша в кармане, стал писать о ценности денег и о том, какой доход они приносят. Вскоре после этого, сидя в повозке, я увидел, как за мной опустился подъемный мост тюремного замка, а затем, у входа в этот замок, меня оставили надежда и свобода.

(Встает. )

Как бы мне хотелось, чтобы когда-нибудь в моих руках очутился один из этих временщиков, которые так легко подписывают самые беспощадные приговоры, – очутился тогда, когда грозная опала поубавит в нем спеси! Я бы ему сказал… что глупости, проникающие в печать, приобретают силу лишь там, где их распространение затруднено, что где нет свободы критики, там никакая похвала не может быть приятна и что только мелкие людишки боятся мелких статеек. (Снова садится.)

Когда им надоело кормить неизвестного нахлебника, меня отпустили на все четыре стороны, а так как есть хочется не только в тюрьме, но и на воле, я опять заострил перо и давай расспрашивать всех и каждого, что в настоящую минуту волнует умы. Мне ответили, что, пока я пребывал на казенных хлебах, в Мадриде была введена свободная продажа любых изделий, вплоть до изделий печатных, и что я только не имею права касаться в моих статьях власти, религии, политики, нравственности, должностных лиц, благонадежных корпораций, Оперного театра, равно как и других театров, а также всех лиц, имеющих к чему-либо отношение, – обо всем же остальном я могу писать совершенно свободно под надзором двух-трех цензоров. Охваченный жаждой вкусить плоды столь отрадной свободы, я печатаю объявление о новом повременном издании и для пущей оригинальности придумываю ему такое название: «Бесполезная газета».

Что тут поднялось! На меня ополчился легион газетных щелкоперов, меня закрывают, и вот я опять без всякого дела. Я был на краю отчаяния, мне сосватали было одно местечко, но, к несчастью, я вполне к нему подходил. Требовался счетчик, и посему на это место взяли танцора. Оставалось идти воровать. Я пошел в банкометы. И вот тут-то, изволите ли видеть, со мной начинают носиться, и так называемые порядочные люди гостеприимно открывают передо мной двери своих домов, удерживая, однако ж, в свою пользу три четверти барышей. Я мог бы отлично опериться, я уже начал понимать, что для того, чтобы нажить состояние, не нужно проходить курс наук, а нужно развить в себе ловкость рук. Но так как все вокруг меня хапали, а честности требовали от меня одного, то пришлось погибать вторично.