Читаем без скачивания Андрей Боголюбский - Алексей Карпов

Вот таким образом в Суздальской земле и сложилась внешне парадоксальная, труднообъяснимая ситуация. Самый знаменитый из всех владимиро-суздальских князей, человек, более других заботившийся об укреплении и процветании родного княжества и более других сделавший для этого, в конце жизни оказался в полнейшем социальном и политическом вакууме, в атмосфере всеобщей неприязни и даже ненависти к себе…

Надо признать, что исключительность самого события — злодейского убийства князя его приближёнными — отражает исключительность положения Андрея в Суздальской земле. Замечено: дворцовый заговор, кровавый переворот сами по себе являются свидетельствами усиления княжеской власти, «приобретающей первые деспотические черты». «При “нормальных” отношениях между князьями и вассалами недовольство князем приводит к его изгнанию, — пишут современные историки. — Невозможность изгнания провоцирует убийство»{350}.

«Се же бысть в пятницу на обедни совет лукавый пагубоубийственный», — свидетельствует летописец о том, что произошло в самый канун кровавой развязки. На этом-то обеде, состоявшемся в княжеском Боголюбове в доме Кучкова зятя Петра, и было принято роковое решение. Всего летописец называет по именам (в разных версиях) трёх или четырёх человек — очевидно, «верхушку» заговора: это те самые имена, которые мы привели выше. «…А всих неверных убийц 20 числом, иже ся бяху сняли (то есть собрались. — А. К.) на оканьный съвет томь дни у Петра у Кучкова зятя».

Двадцать человек — это совсем не мало. И среди них не оказалось ни одного, кто выдал бы заговорщиков князю. Редкое единодушие! Андрей так ничего и не заподозрил, «не очютил» «пагубоубийственых ворожбит своих», выражаясь словами киевлянина Кузьмы. А ведь то были люди, с которыми он общался чуть ли не ежедневно — как, например, с тем же ясином Анбалом или со своим «возлюбленным слугой» Якимом Кучковичем. Подобно большинству других правителей, Андрей, надо полагать, постепенно разучивался понимать своих собеседников, отличать показную покорность от истинного чувства. Это вообще беда многих сильных натур, особенно из числа власть имущих. И не один Андрей поплатился жизнью за свою неразборчивость в людях, за излишнюю доверчивость к тем, кого приблизил к себе.

Мы уже говорили о том, что он не смог поладить даже с собственной женой. А ведь по сведениям целого ряда источников — правда, довольно поздних, — жена князя тоже была вовлечена в заговор против него, больше того — чуть ли не верховодила в нём. Вот что рассказывается об этом в Тверской летописи XVI века:

«…Убиен бысть благоверный великий князь Андрей Юриевич Боголюбский от своих бояр от Кучковичев по научению своеа ему княгини. Бе бо болгарка родом, и дрьжаше к нему злую мысль, не про едино зло, но и просто, иже князь великий много воева… Болгарскую землю, и сына посыла, и много зла учини болгаром. И жаловашеся на нь втайне Петру, Кучкову зятю…»{351}

О том же, но без конкретных — и, кажется, излишних — подробностей, сообщается в подборке летописных материалов в Погодинской рукописи № 1596, датируемой тем же XVI веком:

«…А княгини его болгарыни, и злую мысль к нему держаше, и по наученью ея убит бысть святый князь Андрей Боголюбский от своих бояр от Кучковичев»{352}.

К «болгарской» составляющей этой версии убийства князя стоит отнестись с большой осторожностью, не слишком доверяя источнику, отделённому четырьмя столетиями от описываемых в нём событий. Тем более что «болгарские» сюжеты далёкого прошлого Руси получили актуальность как раз во второй половине XV — середине XVI века, то есть в то время, к которому относятся названные летописные памятники: это связано с возникшими притязаниями Москвы на Казань — наследницу древнего Булгара. Впрочем, если вторая жена князя действительно была болгаркой, она вполне могла питать ненависть к мужу из-за разорения родной земли. Могла она и мстить ему, и подговаривать к мщению других — конечно, если полностью им доверяла. Но в любом случае упоминание Андреевой княгини в связи с заговором против её мужа заслуживает внимания. И дело даже не в том, что об этом, помимо названных, сообщают и некоторые другие источники — правда, ещё более поздние по времени[188]. Историки давно уже обратили внимание на миниатюру Радзивиловской летописи XV века, на которой в сцене убийства князя изображена некая женщина, держащая в своих руках его отрубленную руку{353}. И очень похоже на то, что это именно княгиня, жена князя, хотя в самом тексте летописи о ней нет ни слова. Заметим, что женщина изображена не среди заговорщиков; скорее, она противостоит им. Однако никакого насилия в отношении её не заметно, держится она вполне свободно. Та же дама в том же одеянии и похожем головном уборе изображена на следующей миниатюре — среди участников похорон князя Андрея. Едва ли можно думать, будто автор миниатюр располагал иным, нежели сохранившиеся, более полным вариантом летописной повести об убиении князя и там будто бы содержались некие сведения о княгине, как иногда полагают, — никаких намёков на это в тексте нет. Скорее, художник ориентировался либо на здравый смысл, полагая, что княгине надлежало находиться рядом с князем в его опочивальне, либо на какие-то устные предания, существовавшие к тому времени, когда он работал над миниатюрами. Но если верно последнее, то ценность этих преданий, донесённых до нас поздними источниками, значительно возрастает.

Впрочем, любые рассуждения на сей счёт остаются всего лишь на уровне предположений. О том, что в действительности происходило во Владимире и Боголюбове накануне убийства князя, мы всё равно не знаем. Как не знаем и того, что двигало заговорщиками — помимо вполне понятной боязни за собственные жизни. Историк XVIII века Василий Никитич Татищев, вероятно, сгущал краски, когда утверждал, будто убийцы Андрея пользовались чуть ли не всеобщей поддержкой и даже через несколько месяцев после смерти князя во Владимире открыто говорили, что он был убит «народом за его неправду, что неповинно многих казнил и разорял, [и] в братии, князех руских, великие вражды и беспокойства чинил»[189]. Но ведь и сами убийцы представляли своё злодеяние как некую общую «думу», как преступление, совершённое в интересах всего «общества». «…Не нас бо одинех дума, но и о вас суть же в той же думе (то есть и среди вас есть наши сообщники. — А. К.)» — с такими словами уже после убийства князя они обратятся к жителям стольного Владимира, опасаясь, дабы те не выступили против них{354}.[190] И хотя владимирцы их не поддержат, но и воевать с ними, мстить за убийство князя тоже не станут.