Читаем без скачивания Та, которой не стало - Сандра Браун

– И вы живете в этом доме совсем один?

– Моя жена умерла двадцать шесть лет назад.

Харт невольно опустил глаза, от души сожалея, что причинил Лонгтри такую боль. В том, что эта боль до сих пор сильна, сомневаться не приходилось – достаточно было посмотреть на лицо старого вождя. Харт йе ожидал, что Лонгтри начнет подробно рассказывать ему об этой старой трагедии, но ошибся.

– Она носила нашего первого ребенка, – сказал Лонгтри. – Все шло нормально. Когда начались схватки, я отвез ее в больницу при резервации, однако роды неожиданно оказались трудными. В больнице не было ни подходящего оборудования, ни достаточно опытного персонала, чтобы помочь ей. На протяжении нескольких лет совет резервации требовал у властей субсидий на переоборудование больницы, но каждый раз нам отказывали.

Состояние жены ухудшалось с каждой минутой. Везти ее в другое место было уже поздно, уже не имело смысла мчаться куда-то за опытным врачом. Она умерла на моих глазах от обильного кровотечения, а я бессилен был ей помочь. Моего сына извлекли из тела матери, но он тоже был мертв – пуповина перекрутилась вокруг шеи и задушила его. Я похоронил их вместе, в одной могиле.

Он замолчал. В наступившей тишине неестественно громко тикали дешевые настенные часы. Харт первым нарушил молчание:

– Мне очень жаль, мистер Лонгтри, что я напомнил вам об этом несчастье.

– Тут не о чем жалеть, Харт. На какое-то время я действительно обезумел, но теперь я научился с этим жить. Просто каждый раз, когда я думаю о своей судьбе, о жене и сыне, мое желание улучшить условия жизни в резервации крепнет. Наверное, духи предков обрекли их на смерть, чтобы дать мне силы и решимость бороться до конца.

Харт пристально посмотрел на Лонгтри. Перед ним сидел человек целеустремленный, решительный, упорный, беззаветно преданный своей идее. Как он не заметил этого раньше? Почему не разглядел под дорогим костюмом раненого сердца, которое продолжало болеть не только за умерших четверть века назад жену и сына, но и за всех тех, кто мог бы жить, но кому; суждено было умереть от голода, нищеты, болезней?

– Почему вы не разубедили меня, когда ваш спектакль с переодеванием не помог? – спросил он.

– Отчего же не помог? – Лонгтри неожиданно засмеялся. – Костюм за две тысячи долларов сыграл-таки свою роль, хотя и не такую, как надеялся Эббот. Впоследствии я был даже рад, что дал ему уговорить себя, потому что твоя реакция на наш маскарад помогла мне разглядеть в тебе характер. И он оказался именно таким, какой я надеялся увидеть. Я понял, что передо мной – честный человек. Честный и неподкупный.

– Вы задели в моей душе чувствительные струны, о которых я и сам не знал, и заставили меня задуматься.

Лонгтри одобрительно кивнул.

– Мне не хотелось, чтобы твое отношение ко мне – не важно, хорошее или плохое, – стало для тебя основой для окончательного решения. Я, знаешь ли, совершенно уверен: ты послан нам свыше. – Он сам не заметил, как перешел на «ты», а Харт воспринял это как нечто естественное – в конце концов, Лонгтри был много старше его. – Нам – это нашей ассоциации. Духи предков захотели нам помочь и послали тебя. Я; знаю: именно такой человек, как ты, нужен коренному населению Америки, чтобы войти в новый век, не утратив ни своей гордости, ни достоинства, ни наследия предков. Кое-кто, правда, считает, что мы не сможем двигаться дальше, если не откажемся от всего, что связывает нас с прошлым, – добавил Лонгтри, – но я к этим людям не принадлежу. Я не считаю, что индейский народ должен жертвовать своим национальным самосознанием ради того, чтобы влиться в современный цивилизованный мир.

Однако у этой проблемы, как, впрочем, и у всего на свете, есть оборотная сторона. К сожалению, многие из нас пользуются своей принадлежностью к индейскому народу для оправдания собственных слабостей. Не секрет, что пьянство, отсутствие инициативы, социальная инертность стали настоящим бичом резерваций, но индейская кровь здесь вовсе ни при чем. Все эти пороки имеют под собой совсем иную причину. Я утверждаю, что индейцы по-прежнему остаются объектом жесточайшей расовой дискриминации. Известно ли тебе, что индейцы становятся жертвами насильственных преступлений вдвое чаще, чем остальные американцы – и белые, и черные? И абсолютное большинство этих преступлений совершается как раз представителями других рас, а не самими индейцами, как пытаются представить дело некоторые политики. Дикари, мол, передрались между собой!.. Это неправда, Харт, и это не голословное заявление – оно подтверждается статистическими данными, которые собрали я и преданные мне люди. Это значит, что у нас есть враги, а раз так – мы имеем право защищаться. Первый шаг уже сделан, но работы еще предстоит непочатый край!

– Боюсь, я не тот человек, который вам нужен, вождь, – серьезно сказал Харт. – Во-первых, я не чистокровный индеец…

– Ты один из нас, – перебил Лонгтри. – И ты ощущаешь это родство, иначе бы ты не обратился к нам за помощью. Что касается твоего происхождения… Что ж, в истории есть примеры – Куана Паркер тоже был полукровкой.

Харт улыбнулся, припомнив, что рассказывала ему мать об их знаменитом предке.

– Хорошо, я обещаю подумать, – сказа?! Харт после минутного размышления.

– Именно этого я от тебя и хотел. Хочу заметить, что в моих глазах твое смешанное происхождение – это преимущество. Я рад, что мы поговорили.

– И никаких обязательств, никакой благодарности за сегодняшнее гостеприимство?

– Я не доверял бы тебе, если б такая мелочь могла повлиять на твое решение.

Еще несколько минут двое мужчин сидели молча, прислушиваясь к громкому тиканью часов. Потом Лонгтри снова загоиорил, но заговорил о другом:

– Тебе нравилась эта женщина – сестра мисс Мелины?

Джиллиан? – Харт посмотрел на Лонгтри и наткнулся на тгляд, требующий недвусмысленного и прямого ответа. – сына извлекли из тела матери, но он тоже был мертв – пуповина перекрутилась вокруг шеи и задушила его. Я похоронил их вместе, в одной могиле.

Он замолчал. В наступившей тишине неестественно громко тикали дешевые настенные часы. Харт первым нарушил молчание:

– Мне очень жаль, мистер Лонгтри, что я напомнил вам об этом несчастье.

– Тут не о чем жалеть, Харт. На какое-то время я действительно обезумел, но теперь я научился с этим жить. Просто каждый раз, когда я думаю о своей судьбе, о жене и сыне, мое желание улучшить условия жизни в резервации крепнет. Наверное, духи предков обрекли их на смерть, чтобы дать мне силы и решимость бороться до конца.

Харт пристально посмотрел на Лонгтри. Перед ним сидел человек целеустремленный, решительный, упорный, беззаветно преданный своей идее. Как он не заметил этого раньше? Почему не разглядел под дорогим костюмом раненого сердца, которое продолжало болеть не только за умерших четверть века назад жену и сына, но и за всех тех, кто мог бы жить, но кому суждено было умереть от голода, нищеты, болезней?