Читаем без скачивания Анубис - Вольфганг Хольбайн

Земля под его ногами задрожала.

Собственно говоря, не то чтобы это было настоящее землетрясение, скорее так, отклик на какой-то дальний толчок, будто где-то глубоко под ногами в чреве земли шевельнулось что-то гигантское и снова погрузилось в сон. Сотрясение было не слишком сильным — Могенс даже не был уверен, что обратил бы на него внимание, останься он у Грейвса, слушая его умствования, явно извлеченные из какого-нибудь пирожка с сюрпризом, — и в то же время таким мощным, что заставило его внутренне застонать. Ничего не произошло. Земля не разверзлась. Небо не обрушилось на землю. Не слышался ни звон битого стекла, ни грохот рушащихся зданий, ни одна птица не взвилась из крон деревьев, ни одна собака не залаяла. Но в его душе что-то сотряслось с неимоверной опустошительной силой, так что он внутренне содрогнулся, раненный в самую свою человечность. Наверное, это не было землетрясением, мысленно успокоил себя Могенс. Наверное, сотряслась сама реальность, а сотрясение, которое он почувствовал, было просто потрясением, сфабрикованным его сознанием, потому что у него не находилось слов, чтобы выразить, что в действительности произошло.

Позади него хлопнула дверь. Могенс в ужасе так резко обернулся, что его сердце снова бешено заколотилось, руки задрожали. В первое мгновение он различил лишь тень, потом в ней зажегся красный глаз и подмигнул ему.

— Так ты тоже почувствовал?

— Само собой, — Грейвс неторопливо двинулся ему навстречу, по дороге щелчком отшвырнув бычок и тут же прикуривая новую сигарету. — И не только я.

Он мотнул головой в сторону того края площади. В хижине Тома зажегся свет, и всего через пару мгновений на мокрую землю упала полоса света. Грейвс как-то странно улыбнулся, сделал полшага назад и запрокинул голову, чтобы посмотреть на небо.

Могенс последовал его примеру. Небо было таким ясным, что каждая звездочка сверкала, как дырка от булавки на черном картоне, за которым установлен сильный источник света. И на какой-то момент, до того как Могенс узнал знакомые созвездия и их положение, ему показалось, что весь небосвод над ним кружится, будто звезды исполняют таинственный танец, чтобы занять новые позиции в причудливом узоре.

Могенс сморгнул, и звезды снова заняли свои места. Может быть, он просто слишком резко закинул голову, и его вестибулярный аппарат сыграл с ним злую шутку, но если честно, дело было не только в вестибулярном аппарате. Прошлой ночью он получил серьезные ранения, и отнюдь не был человеком, привыкшим к таким вещам. Из-за одной потери крови он должен бы два-три дня провести в постели, не говоря уж о резаных ранах от когтей упыря. Если исходить из этого, то он еще нереально прекрасно себя чувствовал и был полон решимости действовать. Хоть и не обманывал себя. В его состоянии спускаться под землю и, возможно, вступить в борьбу с упырями — как там сказала мисс Пройслер? Дюжины, если не сотни? — было полнейшим безумием.

Подошел Том. Его шаги издавали странные чмокающие звуки в жиже. Звуки, которые неподдающимся описанию образом производили такое же впечатление, как и мнимое землетрясение — нечто фальшивое и живое. Он молча кивнул Могенсу, встал рядом с Грейвсом и тоже, запрокинув голову, уставился в небо.

Чуть погодя он тихонько спросил:

— Начинается, да?

Грейвс кивнул:

— Да. Начинается.

От этого диалога Могенса бросило в дрожь. Голос Грейвса был не громче, чем шепот, и все-таки он оглушил Могенса. Он звучал счастливо. В нем слышалось такого рода счастье, от которого Могенсу стало совсем не по себе.

Он сосредоточился на той части небосвода, куда были устремлены взоры Тома и Грейвса. Чистое, усеянное звездами небо являло собой великолепие, и все-таки он не видел там ничего необычного.

— О чем вы? — спросил он, в то же время ощущая, что делает что-то неподобающее. В этом особом мгновении было нечто возвышенное, и одно звучание его голоса казалось кощунством.

Могенс призвал свои мысли к порядку. Что это с ним? Неужто заразился псевдофилософской болтовней Грейвса?

— Ты когда-нибудь задумывался о том, что там, наверху? — спросил Грейвс все еще тем особенным тоном, который теперь показался Могенсу больше благоговейным, чем счастливым. Он так и не отрывал взгляда от неба, что бы он там ни видел.

— Звезды, — ответил Могенс. — Бесчисленное количество звезд.

— Конечно, — негромко засмеялся Грейвс. — А помимо звезд? За ними, Могенс?

— За звездами? — обалдело переспросил Могенс. — Что ты имеешь в виду?

— Жизнь, Могенс, жизнь. Ты никогда не задавался вопросом, есть ли там, наверху, жизнь? Люди как мы или, возможно, другие причудливые создания?

Разумеется, Могенс уже задавался этим вопросом, как и каждый человек однажды, когда он смотрит в ночное небо и видит эти бесчисленные звезды. Ответа на вопрос он не знал да и не думал, что сейчас подходящий момент, чтобы спорить об этом.

Во всяком случае, ничего выразить он не успел, потому что позади него раздался голос:

— Что за богохульная чепуха, доктор Грейвс!

Могенс чуть ли не испуганно обернулся, а Грейвс выждал еще секунду-другую и только потом подчеркнуто спокойно повернулся к мисс Пройслер и смерил ее взглядом, в котором боролись ирония с легким презрением.

— Мисс Пройслер, — сказал он. — Что вы здесь делаете, моя дорогая? Вы должны находиться в постели и отдыхать после всего, что с вами произошло.

Мисс Пройслер придвинулась еще на два шага, уперла руки в боки и в ответ смерила Грейвса, который был на голову выше, таким взглядом, что он показался еще на столько же ниже ее.

— Да, вам это было бы на руку. Тогда я не услышала бы тех богохульств, которыми вы здесь разразились, не так ли?

Она повернула голову и сверкнула на Могенса глазами, полными упрека и негодования, что ему показалось: сейчас весь ее гнев выплеснется на него. Однако, когда она открыла рот, ее голос прозвучал мягко и вовсе не гневно, а скорее разочарованно и озабоченно:

— А вы, профессор? Стоите и преспокойно слушаете эти непристойности? Вы, человек такого образования! Я ждала от вас большего!

Могенс даже и не знал, что сказать. Когда он видел мисс Пройслер в последний раз — часа два назад — она лежала на кровати, бледная, как смерть, и совершенно истощенная. Он даже не верил, сможет ли она встать на ноги. Сейчас ни того, ни другого не было и в помине. Мисс Пройслер не только помылась, оделась и тщательно взбила прическу, она предстала прежней категоричной Бэтти Пройслер, которая не потерпит, чтобы кто-то или что-то противоречило привычной картине мира или взгляду на вещи, или понятию чистоплотности. Если бы он собственными глазами не видел, в каком плачевном состоянии она находилась утром, ни за что бы не поверил, что человек может так быстро оправиться.