Читаем без скачивания Дороги товарищей - Виктор Николаевич Логинов

в то же время и совсем другая дорога. На рассвете она была мертвая, недвижная, сейчас — ожила. Это была уже не просто дорога, это была движущаяся лента, непрерывная и тугая, составленная из двух рядов больших высоких грузовиков. Даже издали было видно, что они большие и высокие. Казалось, что они нагружены посверкивающими на солнце шарами, а это были солдаты в глубоких касках. Их было много, наверное сотни и сотни, немецких солдат. Наверное, целая дивизия проезжала на машинах возле монастыря, и если бы, повинуясь приказу командира, она спешилась и повела наступление на монастырь, через час никого в живых за монастырскими стенами не осталось бы. Но дивизия ехала и ехала мимо — туда, где ей было велено высадиться из машин и ударить по красноармейским частям, туда, ближе к Москве, к сердцу России. Ах, лучше бы она остановилась и повела наступление на монастырь, эта дивизия: Батраков мог бы задержать ее — ну, на час, а час на войне большой, серьезный срок.

Машины, машины, машины… Они поднимали пыль. Облака пыли медленно тянулись по ветру и застилали то тут, то там дорогу и поле, и ольховник в низинке. Сквозь пыль сверкали каски солдат, мелькали темные силуэты машин — что-то мрачное и зловещее было в этом мелькании высоких кузовов, колес, мотоциклов, орудийных стволов, повозок на механической тяге и легковых открытых автомашин,

Мимо Валдайска, прямо к Чесменску, шла фашистская армия. Саша зажмурился от ярости и припал щекой к горячему железу.

— Александр? — раздался сзади негромкий голос Батракова, и голова старшины высунулась из окошка. — Ну, что?

— Армада! — сказал Саша.

— Громада, говоришь? — Батраков вылез на крышу. Железо под его увесистым телом прогнулось и застонало. — Да, это верно, а вот у нас ни пушек, ни пулеметов нету, да и патронов кот наплакал. А вот если бы мы были настоящей боевой единицей, с полным боекомплектом и с пушками — тогда другое дело… Эх! — Батраков даже выругался, не очень скверно, но солоно — от большого сожаления. — Полк бы сюда, один полк, даже хорошего батальона хватило бы, и эту артерию можно перерезать… Мы бы здесь целый месяц держались, и ни один дьявол, не то что немец, нас не взял бы! А теперь что, теперь одна мечта. — Батраков плюнул с досады и еще раз отвел крепким словцом душу.

— Товарищ помкомвзвода, — сказал Саша, — разрешите использовать три патрона? Я цель вижу.

— Ишь ты! — усмехнулся Батраков. — А я, думаешь, не вижу? За памятником три маковки копошатся. Вижу и я, друг, да дело в том, что мне бойцов надо вывести из этой мышеловки, а если потрачу патроны, я их не выведу, понял?

— Понял, — смутился Саша.

— А кроме прочего, зачем нам демаскировать наблюдательный пункт? Уставы изучал воинские?

— Изучал.

— Вот видишь. А что в уставах-то сказано?

В течение последующих пяти минут говорил Батраков, а Саша молчал. Он знал уставы, может быть, лучше Батракова, но перебивать его не хотел. Он понимал, что этот человек не очень-то образован, зато у него была воля настоящего бойца, было мужество; он взял на себя трудную ответственность — вывести взвод из окружения. Саша уважал и даже любил этого Батракова, человека с седеющими висками и с серыми, всегда ясными, уверенными глазами коренного русака.

— Теперь понял? — спросил Батраков.

— Все понял, товарищ помкомвзвода.

— Ну, вот так. Лежи и наблюдай.

Батраков, гремя жестью, слез вниз.

Прошел час… и еще час. Лента машин на дороге все не прерывалась. Не было ни конца, ни края тугой, нацеленной в какую-то определенную точку лавине.

Когда солнце, легко пробивая крашенину зыбких облаков, перевалило с правой стороны крыши на левую, Сашу сменил молодой белозубый боец.

Как только Саша показался на крыльце собора, черный, как грач, Матюшенко крикнул ему:

— Эй, топай сюда! Жаркое простыло.

На клочке газеты лежал кусок жареного, обожженного мяса. Саша схватил его и стал с жадностью есть.

— Язык не проглоти, — с завистью глядя на него, сказал боец, лежавший рядом с Матюшенко. — Ух, слюнки тякут!

Боец был прыщав и краснощек, но краснота эта была нездоровой; скорее всего, щеки его были просто-напросто расцарапаны.

— Ну и завистливый ты, Пантюхин. — Матюшенко неодобрительно покачал головой. — Съел двойную порцию и все ноешь!

— Ты мяня ня упрякай, — лениво отозвался Пантюхин. — Мяне свою порцию Титов отказал.

— Титов-то помирает, а ты рад.

— Ня рад. Титов — мой товарыщ.

— Лысый батько, а по-русски будет черт тебе товарищ! — зло сказал Матюшенко. — Обжора ты! Всех обжираешь, а толку!

— Я тябя ня обжираю. У тябя свой паек, у мяня свой.

— Да нет у нас никакого пайка! — воскликнул Матюшенко. — Запертые мы, как в капкане!

Пантюхин промолчал, только взглянул в щель на волю, словно убеждаясь, действительно ли заперты они.

— Заперты! — доказывал Матюшенко. — И не выбраться нам отсюда.

— Я с ентим ня согласен, — сказал Пантюхин.

Матюшенко саркастически засмеялся.

— Да кто же твоего согласия спрашивать будет?

— Спросють. А я с ентим ня согласен, — повторил Пантюхин. — Помкомвзвода нас выведет. Что, умирать, да? Я с ентим ня согласен. Да жри ты мясо свое скорей, сволочь! — вдруг крикнул он Саше.

Саша подавился последним куском, пробормотал:

— Прошу прощения…

— Да не проси ты прощения у этого типа, парень, — сказал Матюшенко. — Он считает, что ты его порцию слопал.

— Ня считаю, — неохотно отозвался Пантюхин.

— Эх! — воскликнул Матюшенко. — За что гибнем?

Саша не вступал в разговор, лишь время от времени он настороженно поглядывал на черноголового украинца. Не нравился он, этот Матюшенко, Саше. Он решил поговорить о Матюшенко с Батраковым.

Выслушав его, Батраков успокоил Сашу:

— Ничего, я Матюшенко хорошо знаю. Треплется он много, это правда, но боец он проверенный. Ты, Александр, не учись смолоду судить о человеке по словам. Слова, друг, — дым, выпустил слово — оно улетело, и нет его. Человека надо судить по его делам. Мало ли что Пантюхин Родину помянул. Настоящие трепачи и шкурники часто в правильные речи рядятся, идейными хотят показать себя. А Матюшенко… нет, Матюшенко я знаю, я с ним из-под Бреста шагаю!

— Но ведь он своими разговорами плохо влияет на бойцов, — возразил Саша.

— Молод ты, Саша, и горяч. Если уж мы от границы сюда пришли и порядок воинский сохранили, нас никаким разговором, кроме разве что артиллерийским налетом, не разложишь. Ругали мы, друг, не раз и генералов, случалось, а воевали так, как было приказано. Генералы — что ж, генералы тоже люди. Такие же, как и мы, только поумнее. Но без нашего брата они ничего не сделают. Генерал может