Читаем без скачивания Белая женщина - Михаил Маковецкий

— Аллах велик, а представили правящих классов всегда безнравственны в силу своего загнивания, — блеснула она цитатой от шейха Мустафы, одной из первых узнав о новаторских методах работы больничного раввина с паствой, — Мне пришлось много повидать на своём веку, но поведение доктора Лапши вызывает у меня содрогание. Я актриса. И для меня представитель правящего класса — это, прежде всего, режиссёр. Много лет назад, когда я была немного моложе, мной увлёкся работник обкома партии, отвечавший за идеологию. В это время в нашем театре преступили к работе над пьесой повествующей об ударном труде на ткацкой фабрике. На ведущую женскую роль прочили супругу главного режиссёра. Для своего возраста она хорошо выглядела, но как актриса, разумеется, была бездарна. В дальнейшем выяснилось, что главный режиссёр не смог устоять перед обаянием второго секретаря обкома партии, было принято политически верное решение, и роль юной ткачихи-ударницы по праву досталась мне. Распределяя роли на общем собрании коллектива театра, обращаясь ко мне, главный режиссер спросил:

— В этой пьесе вам предстоит сыграть роль невинной девушки. У вас есть какой-то опыт в этом отношении?

Мне было очень обидно. Создание образа ткачихи-ударницы должна была стать моей первой работой на театральной сцене, но в своей способности к перевоплощению сомнений у меня никогда не было. До прихода на театральные подмостки я выступала в Казанском цирке лилипутов, где работала в номере мальчика с великолепной памятью. Наш номер состоял в следующем.

Шпрехшталмейстер по фамилии Иванов, под тревожную барабана, объявлял о выходе на арену мальчика с феноменальной памятью. Выходил мой партнёр, полный пожилой лилипут, выпивал графин воды и молча уходил за кулисы. После чего шпрехшталмейстер вновь объявлял его выход. Мой партнёр вновь выпивал графин воды, иногда икал, и с достоинством удалялся. Недоумение публики нарастало. Вновь повторялся эпизод с графином воды.

И, наконец, когда напряжение зрителей достигало предела, оркестр играл туш, и, во всём блеске своего великолепия появлялась я. Элегантно двигаясь по арене, я давала возможность публике насладиться моей фигурой. Параллельно с этим я сообщала зрителям, что сейчас вновь на арену выйдет Мальчик с феноменальной памятью и описает всех, сидящих в первом ряду. Меняться местами было бесполезно. Он запомнил всех, у него феноменальная память.

Цирк рукоплескал.

Конечно, это была шутка. Выходил мой партнёр и дарил всем сидящем в первом ряду детям разноцветные шарики. Оркестр исполнял мелодию песни «Солнечный круг, небо вокруг».

Нам аплодировали стоя.

Именно в этом номере меня впервые увидел секретарь обкома партии по идеологии. Мы стали встречаться. Как-то я рассказала ему о своей мечте сыграть роль Дездемоны, но при условии, что у пьесы будет счастливый конец. Мой поклонник обещал всё устроить. Как сейчас помню, он любил декламировать, обращаясь ко мне:

— Мочилась ли ты на ночь, Дездемона.Горшок твой пуст!

— Я посцала, — нежно вторила я ему.

Мы ворковали как голубки, но наше счастье было не долгим. Я начала работать в областном театре ведущей актрисой, но вскоре его перевели на повышение в Москву, и нам пришлось расстаться. Хотя служению театру я посвятила всё оставшуюся жизнь.

А моего первого театрального режиссёра вскоре с позором отстранили от служения Мельпомене. Заполняя анкету перед поездкой на гастроли в Монголию, он, будучи в стельку пьян, в графе «иждивенцы» написал «государство».

— Варвара Исааковна, — молвил Пятоев, выслушав рассказ Бух-Поволжской о её творчестве на арене Казанского цирка лилипутов, — время не властно над вашим талантом. Невольно вновь и вновь встаёте перед глазами вы в созданном вами образе бабушки в пьесе, написанной по замечательной сказка Шарля Перро «Cendrillon» (Золушка). Как сейчас помню, премьера состоялась на сцене детского сада поселения Ливна. В одной из ключевых сцен спектакля, а именно в сцене встречи бабушки с волком, вы, голосом, поразившим публику своей силой и выражением безнадёжности, вдруг спросили волка:

— Ну и как погиб Мичурин?

Постановка, до этого строго следовавшая сюжетной канве сказке о Золушке, после вашего вопроса получила совершенно иное звучание. Для начинающего актёра, каковым является Рюрик Соломонович, воплотившего на сцене детского сада поселения Ливна образ волка, это было полнейшей неожиданностью. Его растерянность не осталась незамеченной искушённым зрителем, и волк был осыпан насмешками. Впрочем, ради справедливости необходимо отметить, что если бы волк знал, что у бабушки есть такой темпераментный дедушка, он бы и близко не подошёл к зданию детского сада в поселении Ливна. Тем более что необычные приключения в тот день у него начались с раннего утра.

Придя на работу в приёмный покой больницы Ворона, он встретил там Костика с супругой. Ольга, как обычно, была невозмутима, хотя у неё были забинтованы нога и рука. Костик был без повязок, но, как всегда, очень взволнован.

— Что случилось? — спросил Рюрик Соломонович.

— Я хотела включить посудомоечную машину, и она ударила меня током, — сказала Ольга, томно протягивая Рюрику Соломоновичу перевязанную руку.

— А с ногой что? — полюбопытствовал врач приёмного покоя больницы Ворона.

— Я её тоже ударила — упавшим голосом созналась супруга главы офакимских мусорщиков.

После того, как Рюрик Соломонович наложил гипс Ольге на ногу и помазал йодом руку, к нему обратился Костик. Его руки тряслись и губы дрожали.

— Что-нибудь серьёзное? — спросил он Рюрика Соломоновича, преданно глядя ему в глаза.

— Серьёзного ничего, — избегая преданного взгляда ответил врач приёмного покоя больницы Ворона, — но в дальнейшем избегайте оставлять Вашу снегурочку одну на проезжей части. Она у вас очень доверчива.

— Спасибо доктор, — выдохнул сразу порозовевший Костик.

Теперь он сидел в комнате воспитателей детского сада поселения Ливна, временно переделанной под гримёрную, утешал расстроенного безвременной кончиной Мичурина волка, и слушал препирательства Бух-Поволжской и Пятоева.

— Истинный актёр не должен терять самообладания ни в какой ситуации, — звенел полный патетики голос Варвары Исааковны, — припоминаю, как как-то мне довелось играть в спектакле на революционную тематику. По ходу пьесы классовые враги сбрасывали меня с высокого обрыва в пропасть. На этой оптимистической ноте завершалось первое действие. В яме, символизирующей бездонную пропасть, пьяный механик сцены вместо матов поставил батут. Не могу вам описать выражения классовых врагов, когда я вылетела из пропасти с маузером в руках и криком: «Убью гада!»

Взлетая с батута, я инстинктивно ухватилась за какой-то предмет, который оказался маузером из театрального реквизита. Маузерами мы широко пользовались почти во всех спектаклях классического репертуара, и они валялись у нас, где попало.

Подлетая к краю обрыва, с которого меня только что сбросили, я ощутила такой прилив ненависти к механику сцены, что возглас «убью гада!» вырвался у меня совершенно непроизвольно. В дальнейшем я была особо отмечена вторым секретарём обкома партии за замечательную режиссёрскую находку.

Да, я действительно немного забылась, и у меня вновь невольно вырвался возглас о кончине Мичурина. С подлинными мастерами сцены это бывает. Но данный факт не коим образом не даёт Вам право крикнуть на весь зал:

— Селекционер полез за укропом на берёзу, там его арбузом и накрыло.

Эта грубая выходка полностью разрушила волшебную атмосферу сказки Шарля Перро. Ваш цинизм, Пятоев, переходит всякие границы. Неужели в многочисленных армиях, в которых вы служили, вам не разу не довелось встретиться с чем-то чистым, возвышенным. Я где-то, кажется у Ги де Мопассана, читала о братстве по оружию, солдатской взаимовыручке, криках «ура» и братаниях с врагом. Но Вам, судя по всему, всё это глубоко чуждо».

«Ура» никогда не кричал и с врагом никогда не братался, — признался Пятоев, — чего не было, того не было, врать не буду. Но пример братства по оружию и солдатской взаимовыручки привести могу.

Когда-то, когда я служил в Вооружённых Силах независимого Узбекистана, нас вывезли на полигон на стрельбы. Полигон представлял собой тянувшийся до горизонта участок пустыни, в центре которого рос саксаул. Пользуясь тем обстоятельством, что на меня было возложено командование подразделением, я первый зашёл за саксаул с благородной целью, среди прочего, опорожнить свой мочевой пузырь. Но едва я расстегнул портупею и спустил брюки, как, потревоженная журчанием, гюрза ужалила меня в орган, призванный, в том числе, осуществлять акт мочеиспускания. Я закричал так, что лопнула висевшая у меня на боку командирская сумка с планом учений. В это мгновение мне почему-то вспомнилось творчество великого русского поэта Ивана Семёновича Баркова (1732–1768 гг.), оказавшего колоссальное влияние как на становление современного русского языка вообще, так и на поэзию А. С. Пушкина в частности. Будучи курсантом, я перёнес гонорею, при которой мочеиспускание было болезненным, особенно по утрам. Но укус гюрзы в то же место, по степени остроты ощущений, не может идти с гонореей ни в какое сравнение.