Читаем без скачивания Мировая холодная война - Анатолий Уткин

В начале июня 1948 г. урановые стержни в Челябинске-40 были опущены в воду. Под руководством Курчатова работа шла круглосуточно. 22 июня реактор достиг желаемого уровня 100 000 киловат. Всеобщая подозрительность созданного Берией в закрытых городах режима омрачала, как и колонны заключенных. Но, как пишет американский историк Холловэй, «те, кто принимал участие в работах по проекту, верили, что Советский Союз нуждается в собственной бомбе, чтобы защитить себя, и приняли брошенный советской науке вызов, на который могли ответить созданием советской бомбы, и как можно скорее». Один из участников проекта пишет: «Наше согласие определялось, во-первых, тем, что нам были обещаны гораздо лучшие условия для научной работы. И, во-вторых, внутренним ощущением, что наше противостояние с мощнейшим противником после разгрома фашистской Германии не кончилось. Ощущение незащищенности особенно усилилось после Хиросимы и Нагасаки…Для всех, кто осознал реальности новой атомной эры создание собственного атомного оружия, восстановление равновесия стало категорическим императивом».

Приехавший в Арзамас-16 Андрей Сахаров так выразил свою мысль: «Мы (а я должен говорить здесь не только от своего имени, потому что в подобных случаях моральные принципы вырабатываются как бы коллективно-психологически) считали, что наша работа абсолютно необходима как способ достижения равновесия в мире».

Конструктор первого промышленного реактора Доллежаль: «В отличие от немцев, русские не уничтожали мирное население; в отличие от союзников. Они не применяли ковровую бомбардировку германских городов… Советский союз нуждался во всех средствах, которые могли быть использованы против него агрессором… Создание атомной бомбы требует от нас безопасность отечества, патриотический долг. И это не слова, это объективная реальность. Кто бы оправдал руководство страны, если б оно принялось создавать оружие лишь после того, как враг собрался выступить в поход?» Беседуя с Курчатовым, Доллежаль убедился, что тот придерживается той же позиции.

В первой половине 1950-х гг., однако, в развитии советской военной стратегии произошел перелом. Во-первых, появление водородного оружия и МБР превратило ядерное оружие из боеприпаса большой мощности в совершенно новый фактор не только мировой политики, но и военного дела.

Во-вторых, как уже было сказано, после 1953 г. советские военные получили возможность гораздо свободнее высказываться по военным вопросам, без постоянной оглядки на сталинские «постоянные факторы».

Венцом эволюции советской военной мысли, вызванной двумя этими причинами, стал своеобразный советский аналог стратегии «массированного возмездия», основные положения которой были изложены в коллективном труде «Военная стратегия» (Под редакцией Маршала Советского Союза Соколовского В.Д. — М.: Воениздат, 1962). В этой книге прежде всего констатировалось, что «в результате бурного развития производительных сил, науки и техники средства ведения войны стали настолько мощными, что возможности достижения с помощью вооруженной борьбы самых решительных политических целей возросли в огромной степени». Далее авторы «Военной стратегии» утверждали, что «война против Советского Союза и социалистического лагеря в целом может быть развязана империалистическими силами как прямым нападением на СССР или другие социалистические страны, так и в результате какой-либо агрессивной локальной войны против одной из несоциалистических стран, если эта война затронет коренные интересы социалистических государств и создаст угрозу мира на земном шаре». Наконец, в книге провозглашалось, что «учитывая, что водородное оружие в Советском Союзе было создано раньше, чем в США, а главное, что США не располагают сверхмощными термоядерными зарядами в несколько десятков миллионов тонн, которые имеются у СССР, наше превосходство над западным блоком в ядерном оружии мы рассматриваем как неоспоримое».

Как видно, «Военная стратегия» содержала все основные компоненты стратегии «массированного возмездия», а именно угрозу нанесения сокрушительного термоядерного удара в ответ даже на непрямые («локальная война») действия со стороны США и их союзников. В конце 60-х годов, однако, высшее советское военное и политическое руководство было также, вслед за Соединенными Штатами, вынуждено пойти на пересмотр положений советского аналога стратегии «массированного возмездия»: Москва отказалась от развертывания «сверхмощных термоядерных зарядов в несколько десятков миллионов тонн», приступив к наращиванию большого количества меньших по своей разрушительной мощи ядерных боеприпасов.

Уже в то время в Советском Союзе существовала организация, сотрудникам которой, что называется, по должности полагалось разрабатывать советскую ядерную стратегию. После выделения в 1956 г. из НИИ-88 ОКБ-1 под руководством С.П. Королева, Госкомитет по оборонной технике возложил на НИИ задачу исследовать и обосновывать оптимальную техническую политику по развитию ракетной и космической техники, рассматривать все проекты и предложения конструкторских бюро на предмет целесообразности их реализации и разрабатывать проекты долгосрочных программ (на 5 — 10 лет) НИОКР ракетно-космической отрасли (88).

«Институт, чтобы создать прочную научную основу для системных исследований перспектив развития ракетной и космической техники, начал своих исследования с разработки основных концепций, определяющих назначение ракетного стратегического вооружения, и конкретного выражения государственной оборонной доктрины как образа действий в ответ на возможную агрессию, — вспоминал впоследствии многолетний директор НИИ-88 Ю.А. Мозжорин. — Существовавшая в то время государственная оборонная доктрина была сформулирована в достаточно общем виде: „Советский Союз никогда не начнет войны первым и не применит первым атомного оружия, но ответит сокрушительным ударом на всякое нападение агрессора с целью его полного поражения"“ (89).

Между тем в новых исторических условиях такие неконкретные формулировки не могли более удовлетворять советскую элиту. «Колоссальная, можно сказать чудовищная, разрушительная сила ракетно-ядерного оружия, способная на беспредельных расстояниях в считанные минуты стереть с лица земли не только крупные административные центры, но и целые государства… не позволяла без нового осмысливания пользоваться старыми понятиями стратегических операций, — писал Ю.А. Мозжорин. — Институт, используя сложную математическую модель двухсторонних операций с применением ракетно-ядерного оружия во всех возможных условиях начала войны, рассмотрел конкретное выражение государственной оборонной доктрины и пришел к следующим выводам.

• Упреждающий массированный ракетно-ядерный удар в целях стратегической обороны по изготовившемуся к ракетно-ядерному нападению агрессору и при наличии у него трех компонентов стратегических ядерных сил (наземных защищенных ракетных комплексов, ракетных комплексов морского базирования и стратегической авиации) лишен всякого смысла. Он не решает задачи стратегической обороны государства и приводит только к взаимному уничтожению этих государств.

• Ответно-встречный массированный ракетно-ядерный удар по агрессору, совершившему уже ракетно-ядерное нападение, но до прихода его боеголовок на нашу территорию, также не решает задачи стратегической обороны и приводит к взаимному уничтожению государств.

• Единственно разумным и эффективным вариантом стратегической обороны государства является придание ракетно-ядерным силам возможности нанесения гарантированного ответного ракетно-ядерного удара возмездия по агрессору при любых и самых неблагоприятных для нас условиях его ракетно-ядерного нападения».

Эта оборонная доктрина, разработанная в НИИ-88 в 1960-е гг., была названа ее творцами «доктрина сдерживания». Доктрина не осталась лишь на бумаге: она была положена институтом в основу исследований развития советской системы ракетно-ядерного вооружения, выбора ее рациональной структуры, обоснования количественного и качественного состава ракетных комплексов наземного и морского базирования, структуры и требований к системе боевого управления, а также выработки требований к характеристикам ракетных комплексов (90).

Увы, с математическими моделями НИИ-88 произошло, в сущности, то же, что и с системным анализом Р. Макнамары и его сторонников: они не выдержали столкновения с действительностью, определявшейся амбициями генералов и аппетитами военно-промышленного комплекса. Примером тут может служить так называемая «малая гражданская война», разразившаяся в высших эшелонах советского руководства на рубеже 1960-х — 1970-х гг.

«Война» эта началась после того как стало известно об американских планах создания межконтинентальных баллистических ракет с разделяющимися головными частями индивидуального наведения. В НИИ-88 (с 1967 г. институт стал называться ЦНИИмаш) сделали вполне логичный вывод: создание американских баллистических ракет с РГЧ ИН и их дальнейшее совершенствование в будущем может представлять серьезную угрозу советским ракетным комплексам, которые Москва рассматривала в качестве главной силы сдерживания «потенциального противника». Возник, однако, вопрос: каков должен быть ответ на этот вызов?