Читаем без скачивания Безумный корабль - Робин Хобб

– Ох, Кеннит, – выговорила она тихо. – Милый, ты не можешь винить себя прямо-таки во всем! Не надо!

На какое-то мгновение он замер, словно собираясь оскорбиться. Носовое изваяние оглянулось и зло посмотрело на нее. Но потом… Потом Кеннит повернулся навстречу Этте и, к ее изумлению, склонил голову ей на плечо.

– Но если не я, то кто? – произнес он еле слышно. – Кто возьмет все на себя, если не я?…

У нее сердце чуть не разорвалось от нежности к этому сильному мужчине, так внезапно решившему на нее опереться. Ее рука легла ему на затылок. Его волосы под ее ладонью были такими шелковистыми!

– Все будет хорошо, вот увидишь, – прошептала она. – Многие любят тебя и охотно идут за тобой. Незачем тебе взваливать всю ношу на свои плечи.

– Чтобы я только делал без этих людей! – Его плечи вздрогнули, как если бы он пытался подавить рыдание. Но прозвучал только кашель.

– Капитан Кеннит! – обескуражено проговорила Проказница. – Я совсем не хотела сказать, будто не разделяю твоих идеалов! Я только сказала, я не вполне уверена, что уже полностью готова к…

– Да ладно тебе. Все в порядке, – перебил Кеннит. – В конце концов, мы совсем недавно с тобой познакомились. Наверное, еще рано мне просить тебя связать свою судьбу с моей. Доброй ночи, Проказница! – И Кеннит испустил долгий, медленный вздох. – Этта, радость моя… Что-то у меня нога совсем разболелась. Не поможешь улечься?

– Конечно! – Его просьба беспредельно растрогала Этту. – Конечно, ложись, отдохнешь хоть. Знаешь, на «Заплатке» было благовонное масло, и я немного припасла. Я же знаю, как у тебя плечо и спина от костыля болят… Давай я нагрею масла и разотру тебя?

Он оперся на нее и отошел от фальшборта.

– Твоя вера в меня придает сил, Этта, – сказал он ей. Потом вдруг замер, и она в замешательстве замерла тоже. Кеннит несколько странным, задумчиво-медлительным движением взял Этту за подбородок и повернул ее лицо к своему. Наклонился и не спеша поцеловал девушку. Жаркая волна разбежалась по ее телу – не только от теплого прикосновения его губ, объятия его рук, но еще и оттого, что он пожелал так открыто выказать свою приязнь. Вот он притянул ее ближе, и ткань юбки хрустко зашуршала под его ладонью. Этта почувствовала, что его поцелуи у всех на глазах вознесли ее на невозможную высоту. О какой славе можно было еще мечтать?…

Наконец он выпустил ее губы, но рук не разжал. Этта дрожала в его объятиях, словно юная девственница.

– Уинтроу, – тихо позвал Кеннит. Этта повернула голову и увидела подростка, таращившего на них глаза. А Кеннит продолжал: – Если ночью что-нибудь случится с Опалом… придешь сразу ко мне, хорошо?

– Слушаюсь, кэп, – так же шепотом ответил Уинтроу. Он не отрывал от них глаз, в которых было настоящее благоговение… и что-то еще. Желание?…

– Пойдем, Этта. Ляжем в постель. Утешь меня. Дай мне увериться, что ты вправду на моей стороне…

У нее голова пошла кругом. Такие слова! От него! Вслух!…

– Я всегда рядом с тобой, – заверила она Кеннита. И взяла костыль капитана, чтобы ему удобней было спускаться по трапу на главную палубу.

– Кеннит, – окликнула Проказница. – Я тоже верю в тебя. И со временем… Со временем я буду готова.

– Конечно. Никто тебя не торопит, – ответил Кеннит вежливо. – Спокойной ночи, кораблик.

Этте показалось – прошел целый год, пока они пересекали палубу. А потом еще год, прежде чем наконец-то она закрыла за ними обоими дверь каюты.

– Так я масла нагрею? – предложила она. Но только она устроила сосудик над лампой, как Кеннит хромая подошел к ней. Взял не успевшее согреться масло у нее из руки и отставил в сторонку. Какое-то время он смотрел на нее, хмуря брови, словно она была причиной некоторого затруднения, и он думал, как его разрешить. Этта вопросительно заглядывала ему в глаза. Вот он поудобнее устроил костыль у себя под мышкой и поднял обе ладони к ее шее. И прикусил зубами нижнюю губу: его большие загрубелые руки не сразу справились с тонкой ленточкой – завязкой ее рубашки. Этта попыталась было сама развязать ее, но Кеннит с неожиданной нежностью отвел ее пальцы.

– Позволь мне самому, – проговорил он тихо.

Пока он медленно и последовательно возился с пуговками и завязочками ее одежды, Этту начала бить дрожь. Он снимал с нее одно за другим и откладывал прочь. Никогда еще он не поступал с нею таким образом… Когда же она осталась стоять перед ним совсем обнаженной, он пододвинула к себе сосудик с маслом и окунул в него пальцы.

– Хочешь?… – спросил он неуверенно.

Его пальцы оставили блестящие следы на ее животе и груди. Этта ахнула и задохнулась: в его прикосновении была поистине невыносимая нежность. Он наклонил голову и поцеловал ее в шею. А потом бережно повел в сторону постели. Она пошла с ним охотно, хотя и не переставая изумляться про себя его столь странному поведению.

Он лег рядом и коснулся ее. При этом он не сводил глаз с ее лица, ловя малейшее изменение в его выражении. Вот он наклонился к ней и прошептал на ухо:

– Подскажи мне, что сделать… чтобы доставить тебе удовольствие.

Вот когда Этта испытала настоящее потрясение. Дорогого же стоило в его устах такое признание! Он попросту не умел дать наслаждение женщине. Он даже никогда не пытался, и в этом смысле она оказывалась для него первой. Этта совсем перестала дышать. Его мальчишеская неумелость вдруг породила в ней невиданный взлет страсти. Он безропотно позволил ей взять его руки и отправить их в путь по ее телу. Ни разу еще он не позволял ей вот так верховодить; это пьянило слаще вина…

Кеннит оказался не из тех учеников, которые все схватывают на лету. Его прикосновения были робкими и неуклюжими, но от этого еще более сладостными. Этта не могла смотреть на его сосредоточенное лицо – боялась расплакаться от умиления и восторга. Она всем существом отдавалась ему. Она видела, как он учился, следя за ее вздохами, непроизвольными всхлипами и иными негромкими звуками, которых она не могла сдержать. Вот его губы сложились в довольную улыбку, а глаза разгорелись. Он открывал для себя новую истину: оказывается, умение и способность подарить ей столь полное блаженство тоже были своего рода властью! Чем полнее он это осознавал, тем уверенней становились его движения, не доходя, однако, до грубости. Когда же наконец их тела слились воедино, они немедленно вознеслись на самую вершину страсти. Тогда-то у Этты потоком хлынула слезы, которые она так долго удерживала. Кеннит осушил их поцелуями – и продолжил учебу.

Этта совсем потеряла счет времени. Но вот наконец ее тело не смогло более выносить наслаждения, и она тихо взмолилась:

– Пожалуйста, Кеннит… довольно…

Его черты тронула мягкая улыбка. Он отодвинулся, чтобы разгоряченных тел мог коснуться прохладный воздух. Потом неожиданно вновь потянулся к ней – и поддел пальцем крохотный амулет-череп на колечке, вдетом в ее пупок. Такие колечки, как известно, предохраняют и от беременности, и от скверной болезни. Этта вздрогнула.

– Снимается? – по-деловому спросил Кеннит.

– Снять-то можно, – сказала она и поспешно добавила: – Но я стараюсь быть осторожной. Я никогда…

– Значит, ты способна забеременеть.

У нее снова перехватило дух…

– Да, – ответила она, словно сознаваясь в чем-то.

– Ну и хорошо. – Он вытянулся рядом с ней и испустил вздох удовлетворения. – Быть может, я захочу, чтобы у тебя был ребенок. Если я пожелаю, чтобы ты родила, ты ведь сделаешь это для меня, а?

Горло сжал такой спазм, что Этта еле сумела выговорить:

– Да… да, да!

Ночь понемногу катилась к рассвету, когда Кеннита разбудило какое-то царапанье в дверь.

– Что там еще? – окликнул он хрипло. Этта, спавшая рядом с ним, даже не пошевелилась.

– Это я, Уинтроу…-долетело из-за двери. – Капитан Кеннит… Кэп! Опал умер. Только что. Просто взял и умер…

Нехорошее известие. Все дело затевалось ради того, чтобы показать: Опал переносит необходимую боль – и остается в живых. Так сказать, наглядный урок для Проказницы. А вместо этого?… Кеннит досадливо покачал головой в потемках каюты. И что прикажете теперь делать? Как выходить из положения?

– Капитан Кеннит!…-с отчаянием позвал Уинтроу.

– Просто прими это, Уинтроу, – вполголоса ответил Кеннит. – Больше ничего мы все равно сделать не можем. Мы ведь всего лишь люди… – Он вздохнул так, чтобы было слышно за дверью, и придал голосу выражение отеческой заботы: – Иди поспи немного, паренек. Настанет утро, тогда и будем скорбеть о новой потере. – Помолчал и добавил: – Я знаю, Уинтроу, ты пытался. Ты сделал, что мог. Не кори себя и не думай, будто оплошал передо мной…

– Кэп…-И босые ноги мальчика прошлепали по дереву, удаляясь прочь от двери.

Кеннит вновь опустился на подушку. Что бы такое сказать завтра кораблю? Надо придумать что-нибудь этакое о самопожертвовании, что-нибудь гордое и красивое, что сделает Опала не просто мертвецом, а безвременно почившим благородным героем, отдавшим жизнь за правое дело…