Читаем без скачивания Чемпионы Темных Богов - Джон Френч

Через дисплей шлема Игнис наблюдал за тем, как ломается поверхность Аполлонии. Доспехи содрогались, звеня в такт с огневыми залпами «Слова Гермеса». В его правом глазу множилась в сложности паутина пламени и взрывов над луной.

Луна все еще оборонялась. Орудийные платформы с системами коррекции, минные поля и неуправляемые торпеды поблескивали, словно цепочки драгоценных камней на фоне соболиной черноты космоса. Защита была действительно сильной, но недостаточной, все же недостаточной. Решетки турболазерного огня потянулись к кораблям Ариманового флота. Энергетические щиты раскололись. Флот ответил. Торпеды попали в орудийные платформы и распустились цветками белого света. Залпы плазменного огня изрешетили орбитальные станции. Сквозь марево вытекающего газа и жидкости катились глобулы горящей материи. Числа, время, углы — все это было лишь частями разрастающегося образа, который он привел в действие и держал под контролем.

Что-то шевельнулось на задворках его разума, и Игнис почувствовал, как сквозь него задрожал беззвучный смешок. Он стоял в центре образа, его разум был соединен с псайкером на борту каждого судна, его душа ощущала отголоски варпа, пока внутри него воздвигались и воздвигались числа и углы. Варп свивался вокруг луны, спиралью закручивая ее в воронку, подбираясь ближе, истончая кожу реальности. Сама луна горела в разуме Игниса подобно солнцу. Космос вокруг нее смазывался клубками цветов. Расстояние до луны будто менялось всякий раз, когда он пытался оценить его, а на ее поверхности потрескивали пятна не-света. Он видел ее своей душой, словно молнию, выбеливавшую грозовые тучи. Немало времени миновало с тех пор, как он давал масштабам разрухи полную свободу, и возможность была слишком соблазнительной, но слишком, слишком опасной.

Игнис тряхнул головой и вернулся к наблюдению за тем, как его корабли постепенно оголяют защиту Аполлонии. Еще одна орудийная платформа распалась во взрыве. Из другой платформы замерцали толстые лучи лазерного огня и прочертили полосу по корпусу одного из кораблей, отсекши от корпуса пласты бледной кости и маслянисто-синих наростов. Судно закружилось на месте, его двигатели заработали с перебоями.

«Синетика», — подумал Игнис и пересчитал эффективность флота, основываясь на этой потере. В сознании закружились числа. Его сердца забились быстрее, когда в матрицу разрушения вошли непредсказуемые погрешности. «Синетика» взорвалась, ее корпус лопнул от огня, будто труп, раздувшийся от воздуха. За облаком пламени, остальной флот двигался вокруг луны. Посреди лазерных лучей и стеганного турельного огня распускались цветки плазмы. Картина была прекрасной для взора Игниса, скульптурой вычислений, изваянной из пламени. Расчеты завершились и стали суммой, что тянулась в бесконечность. Готово.

+ Поверхность вскрыта, + послал он.

Астреос лежал, прикованный к стальному ложу. Сознание возвратилось к нему снова, а вместе с ним и боль. Пустые глазницы ныли в тупом ритме с сердцебиением. Болты, что крепили металлический капюшон к его скальпу, были твердыми точками остроты. Иголки, соединенные с клубком инъекционных трубок, дергались всякий раз, когда всасывали кровь из вен и закачивали внутрь лекарства. Над всем этим тошнотворные тени его блокирующих варп стражников смазывали каждую мысль и ощущение в сворачивающуюся тьму. На плоти слабо вибрировали оковы, чьи края раздражали и вгрызались ему в запястья. А еще Астреос чувствовал подсохшую кровь, коркой покрывавшую его кожу.

На этот раз, пробудившись, он не издал ни звука. Он уже выходил из наркотической комы несколько раз за последние… на самом деле, он понятия не имел, сколько миновало времени с тех пор, как инквизитор оставил его. Были только сны, в которых Астреос видел, как родной мир его ордена сгорает снова и снова. Сон неизменно заканчивался на последних мгновениях до того, как он сбежал из ревущего ада. Он оглядывался сквозь пламя и видел серебряных воинов с шагающим в их главе дредноутом. Он просыпался, как и теперь, горько осознавая свое заключение. Астреос лежал несколько секунд в черноте своей слепоты, затем иглы погружались в плоть и наркотики ввергали его обратно во сны с горящей крепостью и умирающим миром.

Он старался не дышать и контролировать пульс. Вибрация оков и плиты под ним стала для Астреоса новым ощущением. Он догадывался, что это могло быть — сражение. Корабль, на котором он находился, стрелял из орудий и получал в ответ, отдача и взрывы сотрясали его металлические кости. Он попытался оценить размеры боя по дрожи металла, и понял, что снаружи гремит интенсивный, масштабный шторм битвы.

«Это погибель Аримана? — задался он вопросом. — Неужели я пробудился в момент, когда Инквизиция проводит свою казнь? — при этой мысли внутри него разверзлась пустота. — Моя последняя клятва нарушена».

Астреос почувствовал, как его пульс подскочил, попытался замедлить его, но было слишком поздно. Рядом запищала машина.

— Биоритмы поднимаются, — раздался механический голос. Он услышал шелест ткани и пощелкивание механизмов, когда к нему приблизился техножрец. Он открыл рот и втянул воздух. Иглы в его плоти вздрогнули, и Астреос почувствовал слабый стук закачиваемых в него успокоительных.

— Нет… — выдавил он, а затем упал обратно в обволакивающую тьму и нарастающий смешок воспоминаний.

Хемеллион сидел и прислушивался к скрежету стали о камень. Время от времени он останавливался и поднимал перед собой металлический полумесяц, так что кромка ловила свет масляной лампы. Он поворачивал клинок, наблюдая за тем, как появляется острота. По маленькой комнатушке глухо прозвенел отдаленный лязг. Возле него в чаше с горящим маслом задергалось пламя. Он обратил глаза на окутанные сумраком закутки комнаты. Звук стих. Хемеллион опустил голову и начал затачивать снова.

Клинок представлял собой кусок металла, оторванный им от края пола. Он заострял его многие дни. Поначалу при свете светосфер, затем, когда сферы погасли несколько часов назад, в полумраке.

Он начал снова. Камень заскрежетал вдоль кромки, и он слушал, как та становится острее.

Он вспомнил Хелану с Вохала, каждое утро скрежетавшую камнем по кромке своего меча. То и дело она останавливалась, поднимала клинок перед собой, смотрела на кромку и продолжала. Десять лет. Десять лет она держала меч острым, чтобы защитить его от убийц. Хелана умерла одной из последних. Он вспомнил, как смотрел на двор крепости по столь многим утрам, вспомнил искры, что взлетали в стылый зимний воздух от точильного камня, заострявшего мечи, и косы, и ножи. Он вспомнил трупы, которые видел в последние дни до того, как погиб Вохал. С их глоток скалились рваные улыбки, оставленные ножами, которые сжимали покойники, лежавшие поодаль остальных. Милосердие, дарованное кромкой ножа, когда умерла последняя надежда.

Он вспоминал и прислушивался к шепоту камня о кромку клинка.

Он вспомнил прах на растрескавшихся губах голодающих ртов.

Прах.

Это все, что осталось.

Прах, разносимый ветром, слетающий с безразличной руки.

На него посмотрели глаза Аримана, а затем Санахта.

Он вспоминал и вспоминал, его мысли кружились вокруг ярости. Хемеллион не думал о проходящем времени или дрожи и тряске корабля, или почему думал о нем как о корабле, а не как о городе. Он не задавался вопросом, почему не мог думать ни о чем другом, или что намеревался сделать. Он думал о клинке, о бритвенном скрежете камня по его кромке, и об его остроте.

+ Отправляйте нас, + послал Ариман. От змеевидных узоров, вырезанных в полу, выстрелил столб света. Санахт ощутил, как варп вокруг него искривляется. Он попытался не дать голове закружиться. Он стоял возле Аримана. Рядом с ними двумя идеальными кругами выстроилось шестнадцать воинов Рубрики. Зал превратился в размытое пятно за слепящей завесой. От кристаллической пирамиды над их головами рассыпался радужный свет.

Санахт оскалился, когда внутри его черепа выросло давление. Перемещение вглубь Аполлонии стало возможным только благодаря тому, что ее поверхность вскрыли. Луну, будто кольчуга, окружали неуправляемые течения варповской энергии. Искажения вызывало нечто внутри самой луны, словно пытаясь защитить ее от Аримана. Открытие врат сквозь подобное сплетение завихрений и потоков варпа было близким к самоубийству.

Брешь, пробитая в поверхности луны сейсмическим зарядом, открыла для них канал возможности. Канал был узким и опасным, но Ариман все же собирался воспользоваться им. Они могли спуститься в лабиринт на боевом корабле, но он хотел подобраться к ядру луны так близко, как только возможно. По крайней мере, так он сказал.

Пелена света, окутавшая Санахта и Аримана, стала слепяще-белой. Вокруг разума Санахта завизжала сфокусированная сила Аримана. Зал испарился, и мечник потек сквозь забвение, подобно горящей стреле, выпущенной в ночное небо.