Читаем без скачивания Путь к золотому дракону - Мария Быкова

Я отрывисто кивнула. Ничего другого мне не оставалось.

На этом, хвала богам, мои любовные приключения исчерпались. Каникулы прошли, наступил второй семестр. Теперь я работала еще и по воскресеньям, выторговав у гнома-корчмаря двойную оплату. Денежки шли, знания накапливались, а зима тем временем сменилась весной. А там уже недалеко и до лета.

Лето выдалось какое-то бестолковое: не то жаркое, не то мокрое, а главное — донельзя суетливое. Дождь шел чуть ли не каждую ночь, и я привыкла, что наутро весь Межинград превращается в одну большую лужу. К полудню лужи обычно высыхали: жара стояла такая, что даже мухи куда-то попрятались. Но ближе к вечеру небо вновь затягивало тучами, и над городом будто поворачивали невидимый кран.

В это время я как раз проходила производственную практику в небольшой северной деревеньке и дважды в неделю телепортировала в столицу, чтобы отчитаться перед непосредственным руководством. Руководство намекало, что не прочь видеть меня немного реже, но я откровенно маялась от скуки. В эту деревеньку каждый год засылали адептов-практикантов, и вся местная нежить успела понять, что связываться с нами еще хуже, чем со взрослыми магами. Кто там был опасен — так это мухи: здоровенные оводы размером с полпальца, которым было глубоко начхать на все мои заклинания.

К концу практики я вспомнила, что должна вести дневник, и, почесываясь, перелистала методичку по боевой магии. Так. Упыри, болотники, порча, залом…

Всю ночь, при свече, я писала дневник. Перед моим внутренним взглядом проплывали картины великих битв, иллюстрации к учебнику, отрывки из хрестоматий и прошлогодние воспоминания. К утру дневник был готов. Я перечитала его, почистила кляксы и поняла, что одна эпическая поэма «Битва с упырем в болотах у деревни Большие Телушки» достойна высшего балла и благодарственной надписи в диплом.

С другой стороны, было немного боязно. Врать я умела, но врать так нагло мне раньше не доводилось.

К моему огромному облегчению, смешанному с некоторым разочарованием, руководитель практики даже не открывал дневника. Он задумчиво посмотрел на мои искусанные руки и посоветовал хорошую мазь от зуда.

— А что с зачетом? — рискнула я.

— Зачет зачтен, — меланхолично ответил преподаватель. — Кстати, не хотите ознакомиться с материалами предыдущих практикантов?

Я неуверенно пожала плечами, и он вынул из тумбочки две огромные растрепанные папки.

— Читайте, — все с той же задумчивостью посоветовал он и ушел пить чай.

Я открыла чей-то дневник и с первой же страницы погрузилась в мир суровых воинов, жутких тварей и кровавых сражений. «Упырь пер на меня, размахивая задушенным петухом, — смачно излагал какой-то бывший второкурсник. — Но я вспомнил практикум номер двадцать шесть от седьмого стужайла прошлого года и применил заклинание двух зеркал…»

Если верить папкам, деревня Большие Телушки была самым опасным местом в обитаемых землях.

В начале грозника я вернулась в Академию — там меня уже ждало письмо, запечатанное фамильным перстнем Леснивецких. Я вскрыла конверт из чистого любопытства: расставались мы со вновь обретенными родственниками на довольно радостной ноте, не испытывая ни малейшей печали от предстоящей разлуки, и я совершенно не представляла, для чего братья могут мне написать.

Сказать, что я была удивлена, — значит ничего не сказать. В письме, написанном несколько коряво, зато чистосердечно, братья выказывали обиду на то, что за целый год я ни разу не приехала под отчий кров. «Отчий кров» добил меня окончательно. «Людям в глаза стыдно смотреть, — писал Михал. — Что ж мы за гады такие, коли нас даже единокровная сестра видеть не хочет? Ежели чем провинились, ты уж прости нас, потому как не дело это, коли в семье разлад!»

Я долго думала, как мне поступить. Помощь пришла от Генри Ривендейла. Как выяснилось, земли Леснивецких и земли Ривендейлов располагались не то чтобы сильно близко, но и недалеко. В итоге сначала мы с Генри заехали в маеток Леснивецких, где состоялось повторное единение семьи, а потом отправились к родителям вампира, где меня встретили тоже очень хорошо. Единственное, что немного напрягало, — это то, как внимательно рассматривала меня матушка Генри, многоуважаемая герцогиня Ривендейл. После я, как и обещала, вернулась к братьям и провела целую неделю — правда, не столько под отчим кровом, сколько на лоне природы. Получилось нечто вроде дополнительной практики, но никто не возражал: народ только радовался появлению такой замечательной панночки, которая, ежели что, и корову подлечит, и упыря в могилу загонит. Кстати, упырь был дохленький, не успевший толком набраться сил, но после его усмирения братья зауважали меня еще больше прежнего.

На счастье, пан Богуслав Раднеевский был отправлен князем-воеводой с посольством. Я не выясняла, куда именно, — главное, что далеко и надолго. Третьего объяснения в любви за год я могла и не пережить.

Обратно я вернулась в начале зарева — одна, без Ривендейла, который обещал приехать в Академию приблизительно в двадцатых числах. В принципе я была рада немного побыть одна — кроме того, за время тесного общения с вампиром выяснилось, что у него имеется одна, но очень странная привычка: замолкать на полуслове и смотреть на меня внимательным проникновенным взглядом. Вероятно, у Ривендейлов это было фамильное.

Словом, лето удалось.

Академия встретила меня запахом краски, олифы и прочих строительных жидкостей. По коридорам сновали бригады гномов-маляров, таскавших ведра, кисти, складные лестницы и матерчатые мешки, в которые можно было запихнуть боевого слона. Пару раз на меня опрокинули ведерко с краской, и только чудом я успевала слевитировать ее обратно. Полин еще не вернулась; честно говоря, во всей Академии обреталось от силы два или три адепта.

Зато преподаватели присутствовали в полном составе — и каждый, наткнувшись на меня в коридоре, считал своим святым долгом выдать студентке какое-нибудь Особо Важное Поручение. Единственным исключением была Эльвира Ламмерлэйк. Как-то раз я встретила ее недалеко от теплицы; алхимичка медленно шла по направлению к подземельям, удерживая в воздухе силой мысли разом семь горшков. В каждом имелся цветок, который необходимо было подбодрить и успокоить.

— Магистр Ламмерлэйк, вам помочь? — благородно предложила я. Все равно делать мне было нечего.

В коридоре было темно, и Эльвира, занятая семью цветками одновременно, не сразу сообразила, кто именно предлагает ей помощь. Магичка радостно встрепенулась, но цветы, которым не надо было никого подбодрять и поддерживать, мигом просекли, кто стоит перед ними. Как по команде, они свернулись в шары и втянули листья, так что снаружи было видно только плотное переплетение стеблей.

— Что это с вами тако… — Эльвира подняла глаза, увидела меня и невольно сделала защитный жест. — Нет-нет, студентка Ясица, благодарю вас, не надо!

Ближайший ко мне цветок сотрясался от мелкой дрожи. Я растерянно шагнула к стене, и магичка прошла мимо. До меня донесся слитный облегченный вздох; посмотрев ей вслед, я увидела, что вокруг горшков сияет радужная пленка защитного купола.

«Однако», — не без уважения к себе подумала я.

— А если вы хотите помочь, студентка Ясица, — донеслось из-за поворота, — лучше идите в библиотеку! Магистр Зирак разыскивает вас с самого утра.

Совет был неплох, и я отправилась куда сказали.

Там и верно для меня нашлось немало работы. Я помогла снять книги с полок, разбавила краску олифой, сбегала за кисточкой, подкрасила подоконник, вбила в стену гвоздь, съездив себе молотком по пальцам, нашла, куда исчезла кисточка за те две минуты, которые потребовались на воссоединение гвоздя со стеной, и с удивлением узнала, что вбивать его надо было совершенно в другое место. Гноменок Ригли, вытянувшийся за лето, бодро покрывал новые полки лаком; время подходило уже к восьми часам, и Зирак, вбив гвоздь куда надо, отпустил меня восвояси.

Насвистывая под нос старую эльфийскую песенку, начинавшуюся со слов «Нас вечер встречает прохладой…», я бодро выскочила из библиотеки — и буквально столкнулась с Рихтером. Вот это было… нехорошо.

В последнее время преподаватели встречались мне кто часто, кто редко, но, так или иначе, за день я пересекалась почти что со всеми. Даже с бестиологом, который прилагал все усилия, чтобы по максимуму избегать этих встреч. Единственным, с кем мне ни разу не удалось пересечься, был Эгмонт. Иногда я видела, как он торопливо сворачивает за угол, иногда слышала в отдалении его голос. С одной стороны, было немного обидно, что декану нет никакого дела до того, как его студентка провела такую интересную практику… вдобавок мы же все-таки друзья — ну или были друзьями! Несмотря ни на что, мне отчаянно не хватало тех времен, когда нас было трое и мы были одно. Но что прошло, того уже не воротишь. Нынешний Эгмонт разительно отличался от того, каким он был когда-то. Каждая встреча только добавляла сложности в мою и без того не слишком легкую жизнь. Теперь он окончательно потерял представление о том, что способна сделать студентка второго курса, а что находится выше сил человеческих. Ну — или не совсем человеческих, но все равно выше.