Читаем без скачивания SoSущее - Альберт Егазаров

Не поймет.

И ни к чему это — перед заплывом нервы трепать.

Спокойным и величественным надо входить в Млечную.

Без душевной смуты и дребезга мелких проблем.

Так, словно входишь в нее последний раз.

* * *

Еще не оттолкнувшись от ступеней величественных гат, Платон понял, сколько страсти заключено в Млечных водах сегодня. Нет, она не бросалась на берег крутыми волнами, не кипела бурунами, рассыпаясь в кокетливых брызгах. Что-то беспредельно мощное, заполоняющее всю ее ширь и глубь и простирающееся в те неведомые инфернальные бездны, откуда брала она свое начало, втягивало в себя кандидатов-пловцов. Обычно изобильная всеми эйдосами Земли, сегодня Млечная являла своему суженому единственную форму — белой невестой текла в этот час Зовущая. Но сколько же их было, этих невест, в ее речном теле! Мириады нежных дев обволакивали сегодня пловцов, удерживая их своими телами на плаву, лаская их своими руками, касаясь ногами, животами, упругими спинами и сильными плечами. Невозможно описать ощущения заплывшего в Млечную — бесполезно рассказывать об изначальном рае изобильной реки.

Платон оттолкнулся от ступеней и сразу всем телом ощутил непередаваемую нежность Дающей, которая окружила его телами юных дев, составлявших естество воды: от крошечных Дюймовочек до не соизмеримых с ним великанш. Находясь в состоянии небывалой эйфории, он сделал несколько шумных ребячливых гребков кролем, чтобы ощутить и увидеть небывалое чудо, — когда то, что с виду кажется водой, на самом деле оказывается сотнями умелых пловчих, настолько предупредительно и слаженно двигающихся, что одни поддерживают его своими ягодицами и ногами, другие обволакивают подрагивающими персями и животами, третьи разбегаются от плюхнувшейся в белую воду руки, четвертые подставляют плечи под его гребки, пятые, огромные, держат на своих исполинских спинах предыдущих, а шестые, совсем крошечные, проскальзывают между пальцев.

Он перевернулся на спину, чтобы ощутить легкое скольжение по спине шелковистой плоти, быстрые движения оценивающих рук, колебания гибких спин, легкие удары пяток. Сильно закинув руку за голову, он сделал под собой мощный гребок и вытолкнул на поверхность целый рой Дюймовочек, мал мала меньше. А потом в мягком свете, которым светилась каждая капля Млечной, он разглядел, как выброшенный им вверх водяной шар разлетался во все стороны милыми ныряльщицами. Звонкими колокольцами звенел смех крошечных ундин, они кувыркались в воздухе и уходили обратно в свою стихию, игриво вытаскивая наружу зазевавшихся подруг.

Пловцы-адельфы шли довольно ровно, большинство брассом, предпочитая ровное наслаждение веселым играм. И вряд ли кто-нибудь из сосунков думал о том, что не доплывет до мерцавшего вдали розовым светом кисельного берега. Все страхи, интриги, мысли о дезертирстве остались позади. Стихия чистой, изначальной и давно потерянной по ту сторону «⨀» любви поглощала их полностью, не оставляя никакой возможности схитрить или слукавить.

Миру — преходящее. Млечной — вечное.

Нема.

Незаметно братья приблизились к Лону. Это был тот завиток Млечной, в которую входил отраженный свет Озаров, являя потрясенным зрителям своего рода безопасный секс Силы и Слова. Эта алхимическая свадьба даже в кондоме отражения поддерживала земное существование, выбрасывая наружу все многообразие форм, но при этом не давая полноты любви и обладания ни Силе, ни Слову.

Из-за невозможности зачать от псевдопартнера космическое дитя и случались Овулярии у Млечной.

Платон набрал в рот воздуха и погрузился в Нее целиком. Ему хотелось посмотреть на главное таинство земли: ее живительную ось, которая сейчас светилась в черной дыре голубой плазмой, закручивая вокруг себя целые дивизии прекрасных нереид.

Зрелище его так захватило, что он чуть не хлебнул млечных вод. Для гельмантов летальных.

Вынырнув на поверхность, он заметил, как одна из Дюймовочек реки, которую он едва не проглотил, оттолкнулась от его подбородка и, крутанув у виска пальцем, в красивом прыжке ушла в свою стихию.

Перевернувшись на спину, Платон стал рассматривать удаляющийся берег с оставшимся на нем его бывшим протеже, а теперь… Теперь он и представить себе не мог, какое место в Пирамиде Дающей займет его недососок. Судя по надменности и вниманию арканархов, высокое. Или очень высокое. Неожиданно он стал вспоминать пророчество об олеархе-Пане, том, «кто исходит из Самы в яме зашедшего Ра, город Сары проходит, к персям царевым восходит, чтобы силою песьей звезды, в дельту Звездной Ханны войти».

Шлем… Почему Нетуп снял шлем? Это же прямое нарушение Устава, без шлема какому-то локапале на Млечную пялиться! Раздражение Платона тут же передалось Реке, и она несколько раз больно ущипнула его, чтобы не отвлекался от ухаживаний.

Но что это! Он, кажется, и бразды вынимает в присутствии Высочайшего Совета! А его бывший недососок и протеже, а ныне истинный адельф Дающей и верный сосунок Зовущей, — он не только повернулся к ухмыляющемуся Нетупу, но и… о, ужас! — обнял его за плечи! Куда смотрят арканархи, почему не прекратят возмутительное панибратство? «Пани-братство», — глядя на прозрачный свод со светящимся в вышине куполом Храама, произнес Платон по слогам. Пани — от слова Пан. Пан — бог всего. Ио, Пан! Ио Пан! Действительно, панибратство. Всеобщее братство. Молочное братство. Гельмантов-адельфов братство. Когда-то на эту наживку ловили французскую лоховню, а теперь получается, что на берегу в лице его протеже и стоит сам Великий Весь… Пан. Тот, которому все позволено, что самим изволено. И который действительно изошел из Сама-Ры, и приют получил на груди вседающей Сары, в Саратове-граде, в Царицыне любовался Дающей, а в силу вошел в Астрахани, древнем городе милостью Божжей царящей звезды. Все сходится — пророчество совпало до букв! И его косноязычный протеже — Тот Самый Аполлион аполлонов, Перс губящих персеев и дающих персей, Асиэль Азазелей, Амор Романов, хан всех нахов и наг всех ганов. Наг-искуситель в гане Едомском. Наган. Истинный, могучий, настоящий. Красный, напористый, как бык… Сотер, посланник Сотиса[288].

Губитель-избавитель.

Совершенный двуликий. Не в буквах, а наяву.

Молиться было поздно. Да и некому. И предотвратить ничего не получится. Ноздря в ноздрю плывут счастливые кандидаты в избранники. Они уже миновали центр, но Дающая еще не сделала свой выбор. Платон вспомнил последнее купание, когда Млечная избрала еще совсем юного, но дерзкого олеарха Борзовского. Как же было тогда? Как всегда, Мамайя вначале заигрывала с избранником, то обходя его водоворотами, то поднимая на невесть откуда взявшуюся волну. Потом воды вокруг суженого начинали бурлить и окрашиваться в красный цвет. А когда он и сам начинал трепетать, нанося по телам ее нереид хаотичные удары, тогда страсть Ее разгоралась, и беспорядочные буруны объятий сливались в один мощный багровый вихрь, который и уносил избранника в темные бездны Ее любви.

Любви, вновь оказавшейся обманутой. С