Читаем без скачивания Франция. Большой исторический путеводитель - Алексей Дельнов

Большую часть церковных земель приобрели буржуазия и крестьяне. Когда на рассмотрение собрания поступило предложение наделить землей сельскую бедноту, оно выступило против.

То, что крестьяне, пожелавшие окончательно размежеваться с помещиком, единовременно должны выплатить ему сумму податей за много лет вперед, было утверждено законодательно. При этом государство не собиралось кредитовать их. Но у большинства крестьян не было ни денег, ни желания платить. Летом 1790 г. прошла волна погромов помещичьих имений и самочинных захватов урожая.

Так же равнодушно отнеслось собрание и к положению рабочих. Оно ликвидировало старые цехи, позволявшие хозяевам согласованно держать в руках своих работников, но и последним, а также фабричным рабочим запрещено было объединяться в коалиции (раньше у подмастерьев такая возможность была). Оба решения мотивировались тем, что «никому не дозволено внушать гражданам какой-либо промежуточный интерес, отделять их от общего дела духом корпорации». Но ставить на одну доску собственников, которые всегда найдут возможность договориться, и рабочую бедноту вряд ли было справедливо.

Королевская семья вела тайную переписку с иностранными дворами. Те отдавали себе отчет, какими угрозами для всей монархической Европы чревато то, что происходит сейчас во Франции. О том же неустанно твердили эмигранты - принцы и сеньоры.

Мирабо сочувствовал стесненному положению Людовика и Марии Антуанетты в Париже, понимал, насколько оно им тягостно, и старался добиться для них свободы передвижения внутри государства. Но он настоятельно отговаривал короля искать поддержки за границей против своего народа. Однако весной 1791 г. Мирабо скончался, и при дворе началась подготовка бегства короля и его близких.

Попытка была предпринята в июне 1791 г. Из свидетельств очевидцев складывается впечатление, что все делалось крайне нерасторопно. То королева очень медленно собирает детей и собирается сама, то, уже рассевшись по каретам, вдруг вспомнили, что королевский выезд не может осуществляться без какого-то должностного лица, и посылают за ним. Наслоилось и прочее подобное, и в результате всех проволочек беглецы были опознаны и задержаны в Варение - у самой бельгийской границы. Добраться до Брюсселя удалось только брату короля герцогу Прованскому (будущему Людовику XVIII).

Париж встретил вернувшегося короля угрюмым молчанием. Вышло распоряжение, запрещающее гражданам каким-либо образом выражать свои чувства. Но престиж короля был сильно подорван и в народе, и в Учредительном собрании. Его даже временно взяли под стражу.

Но на серьезные меры против государя собрание не пошло. Слишком резкий тон взяли в связи с этой неудавшейся попыткой бегства радикальные элементы, призывавшие двигать революцию все дальше и дальше. Конституционалист Барнав, всегда стоявший за ограничение монархии, теперь делился своей тревогой: «Революция должна остановиться. Еще шаг по пути свободы, и мы уничтожим королевскую власть. Еще шаг по пути равенства, и мы увидим уничтожение собственности».

Противоречия в демократическом лагере обострились до такой степени, что пролилась кровь. В июле наметили справить «праздник федераций» - единства всей Франции. Левые противники монархии организовали на Марсовом поле, на воздвигнутом там «алтаре отечества» сбор подписей под требованием о низложении короля среди собиравшегося на праздник народа. Но по распоряжению собрания «для пресечения беспорядков» на Марсово поле прибыли отряды армии и национальной гвардии во главе с Лафайетом и мэром Парижа Байи. В солдат полетели камни, а те дали залп по толпе. На ступеньки алтаря повалились убитые и раненные.

Барнав и другие сторонники конституционной монархии оставили якобинский клуб и образовали собственный «клуб фельянов» (названный тоже по имени монастыря), к которому примкнул и Лафайет. Среди якобинцев остались только горячие сторонники республики и дальнейшего движения к равенству. Их клуб развернул еще более активную агитацию среди массы беднейшего населения.

Тем временем короля, по крайней мере, внешне, реабилитировали. 14 сентября 1791 г. он клятвенно утвердил перед собранием окончательный текст конституции. После этого Учредительное собрание самораспустилось, чтобы уступить место Законодательному.

Депутаты прежнего собрания постановили самим на выборы не идти, чтобы не быть заподозренными в намерении любой ценой зацепиться за власть. Народ, занятый собственными проблемами, поостыл к дарам демократии - в некоторых департаментах на выборы явилась едва четверть имеющих право голоса. В то же время якобинцы, создавшие сильную организацию, развернули бурную агитацию по всей стране. Они смогли получить довольно много мест, особенно в департаментских и городских советах.

В Законодательном собрании на смену прежним политикам пришли более молодые и более решительные. Депутаты, выступающие за конституционную монархию, составили теперь не центр, а правый край собрания.

Слева были демократы-республиканцы, большинство которых принадлежало к партии жирондистов (от департамента Жиронда с главным городом Бордо). Среди них было немало умных голов и талантливых, ярких ораторов из провинциальной торгово-промышленной буржуазии, а также адвокатов, ученых и других представителей интеллигенции. Главным их идеологом был социолог и математик Жан Антуан де Кондорсе (1743-1794 гг.), который в свое время был близок к Вольтеру и Тюрго и сотрудничал в Энциклопедии. С просвещенческих позиций Кондорсе ратовал за самоуправление, свободу печати, права женщин, освобождение невольников в колониях. Ему был свойственен культ разума и прогресса: «Отныне совершенствование человека не зависит более от сил, которые могли бы его остановить, и ему нет иных пределов, кроме существования нашего земного шара».

Но в столице жирондисты не имели надежной опоры. Парижская мелкая буржуазия, ремесленники, рабочие, небогатая интеллигенция находились под влиянием не состоящих в Законодательном собрании ораторов и публицистов из Якобинского клуба: колоритного и громогласного Дантона (достаточно напомнить, что в его роли снимался Жерар Депардье), Робеспьера, Марата (в своем «Друге народа» клеймившего не только открытых и тайных врагов революции, но и всякого рода спекулянтов, сумевших очень неплохо устроиться и при новой власти).

Тревогой веяло из-за рубежа. Число эмигрантов росло. Принц Конде набрал из них армию, расположившуюся на Рейне. Австрия и Пруссия явно были готовы поддержать ее.

Законодательное собрание реагировало: был назначен крайний срок, по истечении которого не вернувшиеся в страну подлежали смертной казни, а их имущество конфискации. Но в революционном запале собрание совершило большую ошибку: постановило, что неприсягнувших священников, если они не одумаются, тоже ждет кара. Они могут быть лишены сана и на два года заключены в тюрьму. А ведь многие приходские кюре пользовались уважением своей паствы и имели на нее большое влияние.

Людовик XVI наложил на эти декреты вето, и опять начались разговоры о его связях с эмигрантами и с враждебно настроенными дворами. Жирондисты в собрании высказались за то, что не следует ждать интервенции - надо всенародно ополчиться на внешних врагов и тем самым вызвать революции в их собственных странах.

Король, рассчитывая, по-видимому, вернуть доверие своего народа, пошел на решительный шаг: сформировал министерство из жирондистов и 20 апреля 1792 г. объявил войну Австрийской империи. В стране опять поднялся революционный энтузиазм, в армию потекли добровольцы. Именно тогда, охваченный в ночи вдохновением, военный инженер Руже де Лиль сочинил свою «Боевую песню Рейнской армии». Волонтеры из Марселя занесли ее в Париж, и с тех пор она известна как «Марсельеза» - национальный гимн нынешней Франции.

Для Людовика же дело обернулось совсем не так, как он надеялся. К столице со всей страны стали стекаться «федераты» - отряды добровольной милиции. Собрание постановило устроить для них лагерь на 20 тысяч человек, но король был против. Жирондистские министры, вняв призыву своей партии, подали в отставку.

20 июня 1792 г. народ устремился к Тюильрийскому дворцу, где находился тогда королевский двор. Часть толпы прорвалась внутрь, добралась до зала, где ее встретил восседавший в кресле король. Его осыпали бранью, требовали, чтобы он отозвал свое вето. Людовик держался с мужественным самообладанием, заявил, что действует согласно праву, данному ему конституцией. Когда ему поднесли стакан вина, чтобы он выпил его за здоровье народа - он охотно согласился сделать это. Выпил, стоя у открытого окна, а потом еще и раскланялся с подданными. Тогда народ опять резко сменил гнев на милость - короля наградили рукоплесканиями.