Читаем без скачивания Том 18. Лорд Долиш и другие - Пэлем Вудхауз

— Посмотрел бы я на него в прежнем «Великом моголе», да в понедельник. Ему быстро показали бы, что к чему. Тоска берет, как всякие хлыщи отбивают у нас кусок хлеба. А нам что, теперь не выступать? Впору волком выть, как подумаешь про такого и эти его восемьсот семьдесят пять кругляшей в неделю.

— Восемьсот семьдесят пять! Держи карман, юное дарование, — вмешался первый зуав. — Ты что, на неделе газетку не видел?

— Не-а. Чего там такое? Как рекламка наша, смотрится?

— Да нормально, не забивай голову. Вот, глянь: «Что «Анкор» желает знать». Заденет фон-барона за живое, как пить дать.

Он достал газету из кармана пальто, висевшего на двери, и передал своему прыгучему собрату.

— Читай вслух, старина.

Тот поднес ее к свету и принялся читать, медленно и осмотрительно, как человек, неискушенный в ученостях.

— «Что «Анкор» желает знать: разве принцу Отто Саксен-Пфеннигскому не сопутствовал всю неделю потрясающий успех в «Лобелии»? И разве импресарио Куэйн не задрал нос так, что пришлось потратиться на шляпную резинку? И разве, хоть газеты и пишут о равных гонорарах, принц не получает больше великого князя? Иначе почему нам сорока на хвосте принесла, что принцу платят пятьсот в неделю, а великому князю — только четыреста пятьдесят? Да и в любом случае, разве принц не заслужил на полсотни больше, чем его русский друг? Ну-ну!»

Воцарилось многозначительное молчание. Для Кларенса, который факты и продиктовал (хотя стиль был редакторский), в заметке не было ничего нового. Он только порадовался, как броско редактор подал материал. Что ж, он правильно поступил, предоставив литературную обработку опытному газетчику.

— Вот ему подарочек, — сказал зуав Гарри. — Ну-ка, прицепим тут, против него, как придет переодеваться. Есть у кого булавка? А карандаш?

Он жирно обвел четвертушку колонки и приколол газету рядом с зеркалом, затем обратился к коллегам:

— Ждать не будем, старики? Судя по морде, он фордыбака — как пойдет рубить в пух и прах этой своей саблищей, запросто. Лично я поскорее одеваюсь, а на его физиономию полюбуемся завтра, время терпит. Чего зря рисковать?

Предложение было и обоснованным, и разумным. Прыгучие зуавы, как один, попрыгали в цивильную одежду и исчезли в дверях, не успел отзвучать протяжный аккорд невидимого оркестра в конце великокняжеского номера.

Генерал Водкинофф важно вплыл в гримерную, самодовольно прислушиваясь к неумолкающим аплодисментам. Номер имел успех, было чем гордиться.

Кларенса он заметил не сразу.

— А, — бросил он, — с интервью, да? Ты по поводу… Кларенс объяснил редакционное задание. Тем временем великий князь подошел к умывальнику и начал снимать грим. Для сцены он наносил немного «Жгучего цыгана № 3». Живописно смуглый, он был больше похож на русского генерала в представлении англичан.

Зеркало висело над умывальником.

Кларенс, наблюдая за ним в зеркале, заметил, как он напрягся, читая первый абзац. Лицо его потемнело, почти как от «Жгучего цыгана № 3». Он затрясся от гнева.

— Кто притащил сюда паршивую газетку? — рявкнул он.

— Так насчет мистера Хьюберта Уэйлза и его романа, — гнул свое Кларенс.

Великий князь разнес мистера Хьюберта Уэйлза, его роман и Кларенса одним-единственным предложением.

— Вы, наверное, — долбил Кларенс, не отклоняясь от темы, как пристало цепкому репортеру, — читали колкие, но небезосновательные замечания преподобного каноника Эдгара Шеппарда, доктора богословия, сонастоятеля придворной часовни его величества, помощника служителя королевской опочивальни и младшего подавателя августейшей милостыни.

Великий князь дополнил перечень еще и видным священнослужителем.

— Ты приделал газетку на зеркало? — заорал он.

— Я не приделывал газету на то зеркало, — корректно отвечал Кларенс.

— А, — отрезал великий князь, — будь это ты, я бы свернул тебе шею, как цыпленку, и раскидал по гримерной на все четыре стороны.

— Хорошо, что это был не я, — заметил Кларенс.

— Ты читал газетку на зеркале?

— Я не читал эту газету на зеркале, — ответствовал Кларенс, продолжая строго придерживаться разговорника Оллендорфа,[129] был у него такой грешок. — Но я знаю, что там написано.

— Ложь! — гремел великий князь. — Мерзкая ложь! Да я его по судам затаскаю. Я-то сразу раскусил: писали по его наущению, а может, он и сам приложил руку.

— Профессиональная зависть, — вздохнул Кларенс, — печальное явление.

— Я ему дам профессиональную зависть!

— Я слышал, — заметил Кларенс как бы мимоходом, — что он и правда имел успех в «Лобелии». Один мой приятель был там вчера вечером и говорит: его вызывали одиннадцать раз.

Русского генерала чуть не хватил апоплексический удар, но титаническим усилием он взял себя в руки.

— Подождем! — заявил он со зловещим спокойствием. — Подождем до завтра! Я ему покажу! Имел успех, вот как? Ха! Вызывали одиннадцать раз, вот как? Ого, ха-ха! Вызовут и завтра! Только, — в его голосе чувствовался дьявольский умысел, столь ужасный, что даже у закаленного бойскаута пошел мороз по коже, — только на сей раз его вызовут к барьеру!

Терзаемый завистью артист разразился полубезумным смехом, упал в кресло и принялся стаскивать сапоги. Кларенс ушел по-английски. Час близился.

Глава 7 ОШИКАН!

Великий князь Водкинофф был не из тех, кто теряет время даром. Не рак, чтобы идти на попятный, не камбала, чтобы лежать на дне. Он шел напролом — скрытный и скорый на расправу, настоящий московит. К полуночи он со своим штабом уже все расставил по местам.

Места были в партере «Лобелии».

На рассвете были розданы деньги на галерку и амфитеатр восьмому и пятнадцатому полкам донских казаков, свирепым полу-варварам, бесстрашным орудиям войны.

Великий князь полностью подготовился.

В анналах английской литературы встречаются счастливые случайности, но редко такие, как появление мистера Барта Кеннеди[130] в тот исторический вечер в «Лобелии». Он завернул туда после обеда и наблюдал весь инцидент с начала до конца. Без четверти одиннадцать взъерошенный человек вбежал через парадный вход в Кармелайт-Хаус[131] и, не дожидаясь лифта, бросился вверх по лестнице, громко требуя ручку, чернил, бумаги.

На следующее утро «Дейли Мейл»[132] пестрела заголовками. Вся пятая страница была тематическая. Заголовки не виляли вокруг да около. Читателя забрасывали фактами:

СЦЕНА В «ЛОБЕЛИИ»

ПРИНЦ ОТТО САКСЕН-ПФЕННИГСКИЙ ОШИКАН РУССКИМИ СОЛДАТАМИ

ЧТО ПОСЛЕДУЕТ?

Таких было еще не меньше семнадцати, а следом шел специальный репортаж Барта Кеннеди.

Писал он так:

«Памятный вечер. Невероятный вечер. Вечер, какой мало кто увидит еще раз. Грозный вечер чудес. Вечер одиннадцатого сентября. Прошлый вечер.

Девять тридцать. Я пообедал. Я съел свой обед. Свой обед! Я съел свой обед этим вечером. Этим дивным вечером. Вечером одиннадцатого сентября. Прошлым вечером!

Я пообедал в клубе. Отбивная. Вареный картофель. Грибы на тосте. Крошечка стилтонского сыра. Полбутылки бургундского. Я откинулся на спинку стула. Я взвесил варианты. Мюзик-холл? Театр? Библиотека? Тот вечер, вечер одиннадцатого сентября, я чуть не убил за книгой в клубной библиотеке. Тот вечер! Вечер одиннадцатого сентября. Прошлый вечер!

Судьба привела меня в «Лобелию». Судьба! Мы — ее игрушки. Ее футбольные мячи. Мы — футбольные мячи Судьбы. Судьба могла направить меня в театр «Гейети».[133] Судьба привела меня в «Лобелию». Та Судьба, что правит нами.

Я передал визитную карточку администратору. Он пропустил меня. Учтивый, как всегда. Он пропустил меня за красивые глаза. Этот администратор. Любезный и учтивый администратор.

Вот я и в «Лобелии». Контрамарочник. Я был в «Лобелии» по контрамарке!»

Далее в оригинале статьи идут продолжительные рассуждения об интерьере мюзик-холла, а также отступление об эстрадных представлениях вообще. Лишь упомянув о зрителях, мистер Кеннеди возвращается к главному.

«А что за зрители собрались посмотреть дивертисмент, подготовленный любезным и учтивым администратором «Лобелии»? Зрители. Их суд не знает апелляций. Они диктаторы в мюзик-холле. Зрители».

Здесь автор отпускает ряд весьма интересных и глубоких замечаний про зрительские массы. Без них можно обойтись.

«Первые ряды партера, заметил я, сплошь занимали русские офицеры. Степные вояки. Бородачи. Русские. Они сидели молча, настороженно. Они мало аплодировали. Они равнодушны к программе. Велосипедисты-эксцентрики. Бойкая субретка и кумир Белгрейвии. Студенты-спорщики. Комик во фраке. Дрессировщик с учеными канарейками. Ничто их не затронуло. Они ждали. Ждали. Беспокойно ждали. Все мышцы напряжены. Собирались с силами. Ждали. Чего?