Читаем без скачивания История Византийских императоров. От Федора I Ласкариса до Константина XI Палеолога - Алексей Михайлович Величко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вновь неожиданно для греков в последнюю минуту папа едва не сорвал унию. Когда дело дошло до утверждения соборных актов, латиняне потребовали поставить имя понтифика раньше императора. Царь напомнил, что созыв Вселенского Собора всегда являлся прерогативой Римских императоров, но папские легаты возражали, что это — первый Собор из всех Вселенских, на котором апостолик присутствовал лично. А потому, дескать, его имя должно быть впереди. Палеолог заметил, что, конечно, деньги на «командировку» византийцам дал папа, но без царского разрешения или приказа ни один восточный патриарх и епископ никогда не прибыл бы в Италию. Увы, папа оставался непреклонным, и императору пришлось уступить. Трудно не заметить, что за счет таких небольших, но крайне обидных для византийского сознания «побед» Римский престол убивал существо примирительного процесса, раздувая огонь из искры[860].
Уния была заключена, и оценка ее не так однозначна, как это зачастую пытаются представить. Учтем несколько важных обстоятельств. Никоим образом унию нельзя считать капитуляцией византийцев перед латинянами. С точки зрения церковных полномочий права папы, задокументированные на Соборе, в действительности выглядят не столь внушительно. Хотя понтифик и признан главой Кафолической Церкви, но император назван «его сыном», что свидетельствует о сохранении традиционных полномочий Римского царя в Восточной церкви и значительно микширует главенство понтифика[861].
Интересный момент: когда Евгений IV предложил императору свою кандидатуру на вдовствующую Константинопольскую кафедру, царь резко возразил, что выбор столичного патриарха — не дело папы. Как уже говорилось, василевс отказал понтифику и в возможности выдачи на его суд св. Марка Эфесского. Напомним, что папа и император подписали соборные акты сообща, как равные, и они же вместе председательствовали на Соборе. Кроме того, конциляризм имел еще столько сторонников, что папа Евгений IV просто побоялся настаивать на категоричных формулировках, способных обострить вопрос между ними и Римским епископом[862].
Не все однозначно и по вопросам богословия. Хотя греки и требовали от латинян непременного следования старым правилам и догматам, но согласились на то, чтобы опустить некоторые спорные вопросы. Равным образом поступили и латиняне. Поэтому справедливо суждение, что Ферраро-Флорентийский Собор был результатом двустороннего компромисса, к которому так стремился император Иоанн VIII Палеолог. И если бы не последующие трагические события, а также непоследовательность Рима в деле реализации унии, ее судьба могла быть гораздо перспективнее[863].
Но в то же время уния являла образец компромисса не вполне адекватного: очевидно, византийцы оказались куда уступчивее, чем латиняне. Понятно, что в условиях еще не прекратившегося «Великого раскола» Западной церкви папа Евгений IV очень желал закрепить в догматах настоящего, как ему казалось, Вселенского Собора свое главенство. В глазах всего Запада подписи восточных епископов и Византийского императора под этим каноном казались гораздо внушительнее, чем просто латинских архиереев. Но следует помнить, что догмат о папской власти в таких широких пределах, как он был сформулирован в Ферраро-Флорентийском оросе, не был еще утвержден даже в самой Западной церкви. И, конечно, этот факт оказался чрезвычайно болезненным для Константинопольского патриарха и восточного клира[864].
Собор наконец завершил свою работу, и все греческие епископы постепенно разъехались. Многие так и не получили обещанного содержания от папы. Василевс в этом отношении был куда благороднее. В благодарность за оказанные ему услуги и радушный прием император пожаловал Флоренции права и привилегии по продаже шерстяных изделий и тканей. Кроме того, в Константинополе флорентинцам была безвозмездно передана церковь Св. Петра и церковный дом. С тех пор в византийской столице возникла самостоятельная флорентийская колония, имевшая прямые связи с родиной и организовавшая морское сообщение Константинополь — Флоренция[865].
6 сентября 1439 г. император прибыл в Венецию, а оттуда 1 февраля 1440 г. — в Константинополь. Здесь василевса ждало страшное горе — скончалась его супруга, императрица Мария, о чем царю заранее не сообщили[866].
Делегацию встречали толпы константинопольцев, жадно вопрошавших о результатах Собора. Некоторые предварительные слухи уже просочились в византийскую столицу и лишь усилили любопытство и тревогу. Когда архиереи стали спускаться с корабля, их засьтали вопросами. В волнении и отчаянии они отвечали: «Мы продали нашу веру, променяли благочестие на нечестие, предали чистую Жертву и стали опресночниками». Их недоуменно спрашивали: «Почему?» В ответ неслось нестройное: «Мы боялись франков». «Они пытали вас? Угрожали?» — «Нет! И пусть будет отсечена моя десница, которая подписала, и вырван мой язык, который исповедал». Народ разочарованно расходился по домам.
Прошло три месяца. Сраженный горем по покойной супруге, император не обращал внимания на то, что имя папы по-прежнему не произносится на Литургии, а акты Ферраро-Флорентийского собора нигде не упоминались. Более того, некоторые священники-ортодоксы позволили себе не поминать на Литургии имя василевса — кощунственное преступление! Но царь не желал их наказывать, думая больше о мире и порядке в Восточной церкви, чем о карах непослушных. Нужно было выбирать нового Константинопольского архиерея, и он предложил кафедру св. Марку Эфесскому; тот категорично отказался. Другие кандидаты, названные царем, также отказывались становиться патриархами, поскольку не желали принимать унию. Наконец, 4 мая 1440 г. решением василевса Константинопольским архиереем назначили Митрофана (1440–1443), митрополита Кизического.
Первоначально казалось, что теперь вопрос о реципировании Ферраро-Флорентийской унии православным сознанием будет решен безболезненно. Даже то обстоятельство, что Виссарион Никейский и Исидор Московский вскоре перешли в лоно Римско-католической церкви и приняли сан кардиналов, первоначально не произвело большого фурора на Востоке. На самом деле сам Виссарион не считал свой поступок предательством Восточной церкви. Встретив враждебность по отношению к себе после приезда из Флоренции, он, любимец греков, посчитал, что в Италии принесет пользы своей родине гораздо больше[867].
Новый «Вселенский архиерей» вел себя двояко. На патриарших литургиях поминалось имя Римского епископа в присутствии множества людей, хотя Символ Веры читался без Filioque. Митрофан публично заявлял византийцам: «Вы должны знать, что мы, как и прежде, держимся всех церковных обычаев нашей святой веры»[868].
Однако вскоре ортодоксальная оппозиция заявила о себе в полный голос. Святой Марк Эфесский разослал по всем епархиям свое Окружное послание, в котором жестко критиковал латинские догматы и сам соборный орос. Очень важно, заметим мы, что император и теперь не позволил организовать никаких гонений на противников унии. Святой
