Читаем без скачивания 1942: Реквием по заградотряду - Александр Золотько

– Какую дурость? – опешил Малышев.

Никита оглянулся на парней, орущих что-то от избытка чувств на пляже. Конвей выбрался из воды, выволок за собой Рахимова, и теперь все вместе стали учить узбека играть в футбол.

– Ладно, – сказал Никита. – Все равно хотел с кем-то посоветоваться. Пошли.

Они прошли через поляну с шалашами, поднялись на гору, потом спустились по поросшему колючим кустарником склону к противоположному краю острова.

Никита шел быстро, Малышев даже запыхался, поспевая за ним.

– Тут придется пригнуться, – предупредил лейтенант. – Вот сюда, в пещерку.

– И как ты ее вообще усмотрел, – пробормотал Малышев, наклоняясь. – Дыра и дыра…

За недлинным проходом была пещера. Шагов десять на десять. И потолок высокий, руку можно поднять. В самом верху – пролом, будто окно. Сквозь него в пещеру падал столб света. Пылинки плясали внутри столба.

– И что? – чуть задыхаясь, спросил Малышев.

Никита не ответил. А через минуту Малышев понял, что вопрос задал неуместный. Это он не сразу различил за световым столбом яму. Не глубокую и не слишком широкую. Круглую, метра два в диаметре.

Недавно вырытая в песке, как бы не вчера.

А в яме – несколько трупов.

Ну как, несколько…

Их видно не было, видны были головы, штук пять. И плечи. И рука выглядывала из песка возле стены, небрежно трупы засыпали.

– Что скажешь? – глухо спросил Никита. – Давние покойники?

Глава 2

6 августа 1942 года, Москва

– Хорошо выглядишь, – сказал Корелин, держа руки за спиной.

Орлов постоял мгновение с протянутой рукой, кивнул и сел на стул, на тот самый гостевой стул, на котором несколько минут назад сидел Домов.

Корелин сел в свое кресло, скрестил руки на груди.

– Закрытая поза, – улыбнулся Орлов. – Это ты мне демонстрируешь свое настроение или настолько расслабился, что не пытаешься скрыть свои эмоции?

– Ты хорошо выглядишь, – повторил Корелин. – И уже подполковник. Молодец, зря времени не теряешь. А что ж с орденами? Не нашел?

– Не счел нужным цеплять на себя незаслуженные железки, – ответил спокойно Орлов. – Петлицы… Петлицы – да, повесил. Так без этого – никак. И время сейчас какое? Правильно, время – молодых. Полковник – в тридцать. Генерал в сорок пять – уже старик. Появись я с тремя кубарями, люди бы удивились. И если бы люди, а то – патрули. А с ними, знаешь, шутки хреновые. Они прицепятся, а мне придется их убивать? Благодарю покорно. Мне и так по ночам всякая дрянь снится… – Орлов посмотрел на свои руки. – Будто они у меня по локоть в крови. В темной такой, вязкой. Кровь капает между пальцами, а я все не могу придумать, чем вытереть… И знаешь, что самое неприятное в этих снах?

– Знаю. Они просто повторяют реальность. – Корелин вздохнул. – Сам иногда… Вот недавно приснилось – иду я вдоль строя… Новая группа, традиционное прощание перед заброской. Молодые ребята, светлые глаза, чистые лбы… А я иду… иду… потом вынимаю из кармана пистолет и начинаю стрелять… между ясных глаз, в середину чистых лбов… Я стреляю, не хочу, а стреляю… Пытаюсь остановиться, а не могу. Стреляю-стреляю-стреляю… и одна надежда – патроны кончатся. Точно ведь знаю, что в руке у меня пистолет Коровина, образца тысяча девятьсот двадцать шестого года, в магазине – восемь патронов. Пусть девять, если загнал еще и в ствол патрон. Девять… А ребят в строю и девчонок – десятка три. Или даже больше… Не смогу всех убить, патроны раньше закончатся… А они, заразы, все не кончаются и не кончаются. Восемь, девять… потом десять, одиннадцать… И я понимаю, что они не закончатся, пока я всех мальчиков и девочек вот этих не перестреляю. А они не разбегаются, стоят и ждут своей очереди. И оружие есть у всех, а даже не пытаются защищаться… Проснулся в поту и, кажется, от собственного крика… И подумал, что я ведь и вправду вот так, десятками убивал ребят. Отправлял их в тыл к немцам без подготовки, без снаряжения толком… Как будто своей собственной рукой убивал…

Корелин полез в стол, достал бутылку и два хрустальных стакана.

– Составишь компанию?

Орлов молча кивнул.

– В газетах писали – герои… Если они герои, то кто тогда я? – Корелин разлил водку, по трети стакана. – Я тогда кто?

– За встречу? – Орлов взял стакан, протянул его, чтобы чокнуться, но Корелин осушил свой, не чокаясь.

– За героев, – сказал Корелин. – За героев…

Орлов выпил, покрутил стакан в руке, без стука поставил на стол.

– Пару дней назад имел разговор с одним знакомым корреспондентом… – сказал Корелин. – Маститый такой, с трубочкой, вальяжный. Не из корифеев, но не дурак… Совсем не дурак… Вот он мне о героях-то порассказал… Нет, я помню империалистическую войну, помню, как казак Крюков на всех плакатах австрийцев десятком на пику нанизывал… Но как-то мимо меня прошел злободневный аспект героизма… А корреспондент мне подсказал…

Они были давно знакомы, еще с Гражданской. Корреспондент тогда еще не был вальяжным, еще ходил в атаку впереди батальона, в котором комиссарил, а Корелин через его позиции свою группу отправлял. Потом еще пару раз встречались. Когда началась война, корреспондент уехал на фронт, даже умудрился получить медаль «За отвагу» во время боев под Тулой…

Как-то нашел телефон Корелина, позвонил, попросил о встрече…

Корелин заехал к корреспонденту в гостиницу, где тот обычно останавливался, будучи в Москве. В номере медово пахло трубочным табаком, окна были завешены тяжелыми шторами, на столе стояла бутылка коньяка, тарелочка с нарезанным лимоном, бокалы. И массивный канделябр на пять свечек. Свечи горели, их огонек плясал в хрустальных гранях вазы с фруктами.

– Романтический вечер при свечах… – усмехнулся Корелин. – Может, ты кого другого ждал?

– Тебя, не сомневайся. Просто, если есть возможность посидеть красиво, отчего ею не воспользоваться? Как сказал Иосиф Виссарионович Михаилу Шолохову: «Мы с вами не последние люди в этой стране…» Не последние ведь?

Поболтав о том о сем, корреспондент наконец перешел к основной теме разговора. Ему нужно было попасть за линию фронта. Хотел сделать материал о героях-диверсантах.

– Понимаешь, – сказал корреспондент, попыхивая трубочкой, – поле героизма изъезжено и перекопано дальше некуда… А просто так пересказывать о трех сотнях убитых оккупантов – душа не лежит. Ну да, пулеметчик молодец. И что дальше? Сто строк плюс фотография. Где фитиль окружающим? Где зависть коллег и перспективы на будущее? Нету… То есть что сегодня выкопал, то и съел. Я вот Кривицкому завидую с Коротеевым. Вот им – повезло. Двадцать восемь героев-панфиловцев. Вот это материал! На годы! На десятилетия! Вначале – о подвиге, потом, когда война закончится, можно будет о героях писать и писать, и писать, и писать… О семьях, о детстве, о школьных годах… Двадцать первого июня сего года указ был, всем дали Героев. Посмертно, но тем не менее… И знаешь что?..