Читаем без скачивания После бури - Фредрик Бакман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Для него в языке должны существовать разные слова: одно для того, кто помогает пережить самые мрачные дни твоей жизни, второе – для того, кто не отпускает. Потому что иногда мы остаемся в городах и отношениях потому, что без них лишаемся своих историй. Слишком много у нас общего. Мы думаем, что никто другой нас не поймет.
* * *
Когда в Хеде всерьез разыгралась буря, Мира Андерсон осталась в офисе одна. Всех сотрудников она отправила домой, как только по радио сообщили о первых деревьях, упавших на дороги. Даже лучшая подруга, коллега и совладелица фирмы, под конец уступила. Хотя сначала отказывалась наотрез, говоря о «слабаках с радио, которым плохеет, чуть только ветер подует сильнее», но, когда Мира сказала, что во время бури люди запасаются предметами первой необходимости и вино в магазинах наверняка заканчивается, коллега в панике сорвалась и уехала.
Петер, муж Миры, разумеется, тоже хотел остаться, но Мира настояла на том, чтобы он ехал домой: Лео не должен оставаться один. Впрочем, какая разница, подросток все равно будет сидеть за компьютером, спрятавшись в наушниках, и пусть за окном начнется хоть вторжение инопланетян, он этого не заметит, пока не вырубят электричество. Мира и Петер живут в одном доме с Лео, но почти не видят его – сыну уже четырнадцать, а в этом возрасте ребенок перестает быть ребенком и становится квартирантом.
Петер сдался без уговоров, Мира увидела в его глазах то ли разочарование, то ли облегчение. Два года назад он уволился с должности спортивного директора «Бьорнстад-Хоккея» и поступил на работу к Мире, покончил со спортом и стал просто мужем дома и подчиненным на работе. Иногда они забывали про эту разницу. Мира спрашивала Петера, как ему такой расклад, а он, улыбаясь, говорил, что все хорошо. Но Мира видела, что он несчастен. И ужасно злилась на себя за то, что злится на него.
Она пообещала мужу, что доделает дела и приедет домой, но, после того как за ним закрылась дверь, даже не включила компьютер. За окном природа рвала себя в клочья, а по другую сторону стекла Мира гладила кончиками пальцев фотографию в рамке, на которой были изображены ее дети.
Она недавно призналась психологу: она плохая мать и это не дает ей покоя. Не то чтобы она чувствовала себя плохой, нет, она правда плохая. Могла просто работать, но выбрала карьеру. Работает человек ради семьи, а карьеру делает для себя. Она расходует свое время эгоистично. Могла бы жить для семьи, но ей этого мало.
– Мы говорили о вашей чрезмерной потребности все контролировать…
– Она не чрезмерная!
Мира ходила к психологу всего пару месяцев. Об этом никто не знал – подумаешь, всего лишь несколько панических атак. Платила Мира наличными, чтобы Петер нечаянно не нашел в почте счета и не подумал, будто у нее есть проблемы. Никаких проблем у нее нет.
– Хорошо. У вас двое взрослых детей. Лео, если не ошибаюсь, четырнадцать. Мае восемнадцать. Она ведь, наверное, уже съехала от вас и живет отдельно? – спросил психолог.
– Она не съехала! Она учится в музыкальной школе и живет в общежитии, а это совсем другое! – прошипела Мира. К горлу подступали слезы, ей хотелось закричать, что у нее не двое детей, а трое: Исак, Мая, Лео. Один на небесах, а двое никогда не подходят к телефону. Вместо этого она пробормотала:
– Мы не могли бы поговорить о причине, по которой я к вам пришла?
– Панические атаки? Полагаю, это связано с тем, что вы…
– Что – я?! Мама? Я же не могу перестать быть мамой только потому, что руковожу предприятием?
Психолог улыбнулся:
– Как вы думаете, ваши дети сказали бы, что вы их слишком опекаете?
Мира молчала, мрачно глядя перед собой. Ей хотелось закричать: «Вы хоть знаете, что самое худшее для гиперопекающей матери? А? Да то, что иногда она оказывается права!» Но она промолчала, потому что не рассказывала психологу ни про Исака, ни про Маю. Мире не хотелось об этом говорить, ей нужно было только справиться с паническими атаками – получить таблетки или что еще для этого нужно. Даже у психолога она старалась не ударить в грязь лицом, быть эффективной, успешной.
Но он был прав. На всех фотографиях, стоявших на письменном столе в ее кабинете, дети были маленькие, это помогало забыть о том, что они выросли. Лео уже подросток. Мая уже почти не подросток. Два года назад она уехала в столичный город, чтобы поступить в музыкальную школу, о которой так мечтала. Два года, это так же невероятно, как то, что Мира и сама стала говорить «столичный город». Когда они с Петером и детьми только переехали в Бьорнстад, она всегда презрительно фыркала, слыша это деревенское выражение. Теперь Мира стала одной из них. Лесным человеком. Она теперь тоже считает, что на юге даже лоси не те, что у нас, и почти всерьез говорит, что столичный город – это неплохо, жаль только, находится он у черта на рогах.
– Все подростки считают, что матери их излишне опекают. Даже если меня посадят в тюрьму, им будет казаться, что мы видимся слишком часто, – наконец пробубнила он себе под нос.
Психолог сцепил руки на колене, потому что знал: стоит только потянуться за ручкой, Мира немедленно спросит, что он собирается записать. Вовсе не потому, что у нее чрезмерная потребность все контролировать, нет.
– Вы говорите прямо как моя мать, – мягко заметил он.
Мира взмахнула ресницами:
– Да потому что вы не понимаете. Мы ваши мамы. Мы первыми вас полюбили. Сейчас вас любят остальные, но первыми были мы.
– Разве это не делает вас хорошей матерью?
– Это делает меня матерью.
Психолог хрюкнул:
– Да, конечно, вы правы. Мне почти шестьдесят, и моя мама до сих пор беспокоится, что я плохо ем.
Мира подняла подбородок, но понизила голос:
– Мы ваши мамы. Нас остановить невозможно.
Психолог мысленно лез на стенку, оттого что не может это записать.
– А что ваш муж? Петер? Вы так долго жертвовали собой ради его карьеры, а теперь он ненадолго отказался от своей ради вас. Вас по-прежнему мучает совесть?
Мира со свистом втянула носом воздух.
– Не понимаю, почему вы об этом вспомнили? Я же вам говорила, да… да… да, меня мучает совесть! Потому что я не знаю, как сделать его счастливым. Пока Петер работал
