Читаем без скачивания Тайный коридор - Андрей Венедиктович Воронцов

– Да куда мне ехать-то? И на что мне жить там, куда я поеду?

– Куда? Да хоть в Ялту! Ты же записался!

Речь шла о двухнедельной путевке в ялтинский Дом творчества: Литфонд иногда бесплатно выделял их студентам-литераторам на зимние каникулы. Звонарев получил путевку еще до злополучной аттестации, и никто ее у него не отбирал.

– Да какая мне теперь Ялта? – вяло отмахнулся Алексей.

– Самая Ялта теперь! Законная, заметь, Ялта! Вот тебе и причина отъезда! Вот тебе и житье-прожитье! А за эти две недели КГБ, военная прокуратура и менты наверняка договорятся и закроют на хрен это дело. Ты им только мешаешь.

– Может быть, – задумчиво сказал Звонарев. – Но ведь есть еще второстепенные нюансы, которые нельзя не учитывать. Вот, например, Черепанов дал мне на прощание свой телефон и сказал: звоните, если что. Как же я могу ему не позвонить перед внезапным отъездом? А если я позвоню, то и он, и гэбэшники через него будут знать, куда я поехал. Какой же смысл тогда в этом отъезде?

– Он что, дал тебе свой домашний телефон?

– Да нет – рабочий.

– Чудила! Завтра же суббота! Выходной день! А у тебя горящая путевка! Куда ты ему позвонишь?

– Хорошо, а если после моего отъезда он сам позвонит – моим родителям?

– А ты родителям своим накажи отвечать: мол, уехал на зимние каникулы на юг. Спешно собрался и уехал. А спросить, куда именно, они в суете не сообразили. Пусть тебя по всему югу ищут! – Кузовкову, очевидно, эта мысль весьма понравилась. – Вряд ли они догадаются в Литинституте узнавать, где ты: в других вузах студентов не посылают бесплатно на юг. Как раз через две недели и найдут. Скажут тебе грозно: «Почему вы скрылись?» А ты им: «Я? И не думал! У меня путевка была! Горящая!» А?

– Все равно Черепанову это покажется подозрительным. В разговоре с ним я вел себя как человек, заинтересованный в справедливом расследовании. А тут…

– Алеха! Опять ты все усложняешь! Ты не думай о том, что другим покажется! Им от этого будет казаться еще больше. Вспомни, как Раскольников сгорел. А когда ты всем своим видом показываешь, что тебе плевать на всякие предположения, следователи эти хитроумные сникают и киснут. Ты ему путевку выложи на стол и так с нажимом скажи: «Бесплатная». Он советский человек – сразу поймет. И ничего ему уже не будет казаться.

* * *

Высокий потолок был в каких-то странных, причудливых разводах, словно его залили пенными струями шампанского. «Где я?» – задал себе первый утренний вопрос русского человека Звонарев. На занемевшем плече его лежала темно-русая женская голова. «С кем я?» – задал себе Алексей второй утренний вопрос русского человека. В скудном свете, сочащемся в просветы пыльных штор, он искоса, не поворачивая головы, всматривался в незнакомку. Ага, это Лена Порывайло, первокурсница. А он, стало быть, на Добролюбова, в общежитии. Вот всегда так бывает: ходишь по коридорам института, переглядываешься с девушкой, улыбаешься ей, а заговорить как-то не получается. Все думаешь, как бы пошлость какую-нибудь не сказать! А выпьешь пива с водкой – и никаких проблем с пошлостью. Все происходит само собой. А как это, кстати, происходило? После «Ямы» пили у Кузовкова… Или не у Кузовкова? Но женщин не было. Точно не было. А откуда тогда взялась эта Порывайло? А, вот: ты пошел в телевизионку. Начал там выдрючиваться. Утверждал, что настоящие писатели не проходят аттестацию, а те, кто проходит, – не писатели. Боже, как стыдно! А Лена там была? Вроде была. Да как же не была, если она сказала: «Я думала о вас лучше» – и вышла из телевизионки? Ммм… Как неудобно… А ты стал ее догонять. Ломался в коридоре. Стучался в дверь. Боже, Боже, сделай так, чтобы этого всего не было! Но это – было. Ммм… Дверь открыла ее соседка. А где она, кстати? Звонарев, морщась от головной боли, глянул налево. Соседка, с головой укрывшись одеялом, лежала на своей кровати, лицом к стене. Так это при ней, что ли, было? Ммм… Да нет, она тогда деликатно ушла. Ну а дальше? Отчего Лена подобрела ко мне? «Не стал ли я ей рассказывать про свои невзгоды?» – похолодел Звонарев. Он взялся мучительно припоминать. Да нет, разговор был вроде не о том. Я говорил, что влюблен в ее стройную походку. Пошляк, пошляк! Ручки целовал, гад! От ладошки до локтевого сгиба. Она, конечно, растаяла. Как ни странно, пьяный мужчина, оказавшись с женщиной, принимает чаще всего правильные решения. Трезвый ты бы постеснялся, как «папик», ручки целовать. Потом, когда уже лежали, она попросила выключить свет. И вот тогда, впотьмах, она осмелела. Да так осмелела! О-ох, все болит! Колени, локти саднят, стер всё на фиг! Когда же пришла соседка? Значит, так, Звонарев: все, что можно, ты уже здесь получил. Пора и честь знать. Но как же одеваться при соседке? Да и одежду еще надо найти.

Он осторожно высвободил руку из-под головы девушки. Она сразу проснулась.

– Уходишь?

Он кивнул. Лена потянулась к нему, прижалась грудью. Шепнула:

– Ты хоть немного меня любишь?

«Эх, сейчас самое время, при соседке, за любовь поговорить!»

Он снова кивнул, сел в постели, повел очами по сторонам. Вопрос: где трусы?

Девушка тоже приподнялась, тронула его за локоть и, смеясь, указала в ноги. Звонарев запустил руку под одеяло, скользнул по гладкой, теплой коже ее ног и где-то там, у ее лодыжек, нашел то, что ему нужно. Путаясь, натянул трусы под одеялом. Лена, подложив ладони под голову, наблюдала за ним мерцающими из-за полуприкрытых век глазами.

– Придешь еще?

Он, как китайский болванчик, снова кивнул. Она взяла его лицо в ладони, поцеловала в глаза, в нос, в губы.

– Приходи, миленький!

«Кролик, беги!» Алексей, старательно не глядя на кровать слева, выбрался из-под одеяла. Та-ак, ищем дальше. Ага, вот джинсы, на полу, под ногами. А вот рубашка – на стуле. Свитер – под стулом. А носки? Носки, носки… Один есть, в штанине джинсов. А где второй? Да вот же он, на тебе, ты спал в нем, герой-любовник! Ну вот, порядок. Куртки и шапки нет: ну, это понятно, раздевался ты у Кузовкова.

Лена, закутанная в простыню, подошла к нему, словно привидение. Звонарев обнял ее за талию, наскоро чмокнул в щеку и выбрался в коридор. Уфф! На лестничной площадке он нашел в кармане смятую пачку сигарет, с наслаждением закурил. Пальцы дрожали. Он вдруг ощутил всю тяжесть «ершового» похмелья. К Кузовкову!