Читаем без скачивания Тайный коридор - Андрей Венедиктович Воронцов

и их беспощадный, утрированный реализм. Срывание «всех и всяческих масок с действительности» неизбежно приводило к мысли, что у действительности нет достойного лица, а это было не так. Он поневоле становился заложником собственного метода. В страшных рассказах Звонарева не находилось места для простых человеческих чувств, а правдивое изображение их, как он все больше убеждался, есть самая сложная задача в литературе. Подлец Пальцев был не так уж неправ, просто момент для зубодробительной критики выбрал крайне неудачный. Герои звонаревских страшилок – убийцы, насильники, наркоманы, обитатели московского дна – являлись носителями извращенных, то есть неестественных для нормального человека чувств, а герои его лирических новелл (писал он и такие) были неприкаянными, зацикленными на себе одиночками. Они имели полное право быть изображенными наряду с так называемыми нормальными людьми, но односторонний выбор героев не давал возможность Звонареву высказывать важные для него мысли. Он начал писать прозу именно с философских рассказов (будучи еще студентом-медиком), но в них, несмотря на тогда уже проявившееся умение Звонарева заострять «проклятые вопросы», хромала изобразительная сторона, не хватало лаконичности, язык был замусорен штампами. В Литинституте Алексей стал «выправлять палку» в другую сторону и, похоже, перегнул. Теперь следовало свести воедино философский подход и изобразительный метод, но как это сделать? На каком материале? И, самое главное, для чего? Для выполнения чисто профессиональной задачи или для какой-то более высокой цели? Его небольшой писательский опыт ясно говорил – для высокой цели. Вот если бы еще понять, в чем именно она состоит!

Внизу со скрипом распахнулась дверь, послышались голоса. В прямоугольнике света, упавшем на асфальт, Звонарев вдруг увидел человека в вязаной шапочке и куртке-аляске, который стоял у кипариса на другой стороне аллеи и смотрел прямо на него. Дверь тут же захлопнулась, на миг стало снова темно, потом кто-то опять открыл ее, но теперь у кипариса Алексей никого не увидел. С ветвей его легко сыпался снежок.

Голоса принадлежали Лупанарэ, Хачатряну и их гостьям. Они, по всей видимости, прощались. Девушки весело смеялись.

«Что-то они рано, – удивился Звонарев. – Не возникло, наверное, между ними высокого и светлого советского чувства».

Предположение его подтвердилось. Девушки, посмеявшись, защелкали каблуками по скользкому склону, а поэты их провожать не пошли. Через минуту к Алексею ввалился Лупанарэ.

– Мочалки! – вопил он. – Мы думали, что это скучающие ялтинские красотки, не знающие, куда деть себя в мертвый сезон! А это валютные проститутки! Представляешь, Алеха? А мы им – бутылку водки! Они так смеялись!

Звонарев тоже засмеялся. Лупанарэ укоризненно смотрел на него, моргая.

– Что ты ржешь? Нет чтобы посочувствовать чужому горю! Денег-то у нас – кот наплакал!

– Да где вы их умудрились подцепить?

– В баре… Здесь, на первом этаже. Мы думали, сюда интеллигентная публика ходит! А это такие прожженные б…! У них на руках куча повесток в суд и милицию! Одна другой говорит: «Ты завтра что делаешь?» А она: «Завтра? Так, в десять у меня суд, а в час – к следователю. Давай встретимся что-нибудь около трех». Суды эти, как я понял, им до лампочки!

– Они что – сюда, на гору, клиентов цеплять ходят? Разве здесь появляются иностранцы с валютой?

– Нет, иностранцы – в «Ореанде», в «Тавриде», но их сейчас почти нет, только моряки, да и тех мало. Штормит, суда не причаливают. А сюда местные крутые ходят. У Артура и Валентины, которые в баре работают, какие-то делишки с ними. Они мочалкам клиентов находят, получают процент. Травкой приторговывают…

– Да-а. Вот тебе и Дом творчества!

– Алеха, какое творчество? Писатели для них – безденежные папики. Денежные-то только летом появляются.

– А что там за мужик в темноте стоял? В аляске? Я с балкона видел. Этих баб, что ли, стерег? Сутенер или, как там… кот?

– Какой мужик? Никакого мужика в аляске в баре не было. Где ты его видел? Может, правда, стерег?

– Показалось, наверное.

– Хорошо отделались, если не показалось! Время-то они на нас потратили! Ну ладно, спи. Я пошел. Ну, мочалки! – восклицал Лупанарэ уже в коридоре.

* * *

Утром Звонарев отнес администратору путевку, получил талон на питание и пошел в столовую. Она была в новом корпусе, на втором этаже. Большой зал был заполнен едва ли на четверть. Алексея, по его просьбе, посадили к Лупанарэ и Хачатряну. Они весело позавтракали и пошли гулять по заснеженной Ялте. Вечером отправились в пивную.

На следующий день у них появился новый сотрапезник – высокий человек с черной ассирийской бородой.

– Семен Кубанский, режиссер! – представился он. – Прибыл на выбор натуры. С кем имею честь?

Ребята представились. Кубанский оживился, когда узнал, что Звонарев – прозаик.

– А я ведь, если честно, здесь поселился, втайне надеясь завербовать какого-нибудь прозаика или драматурга в соавторы сценария. Есть отличная идея фильма, но нет приличного сценария. Вгиковские сценаристы – дерьмо. Пытался с ними работать, понял – бесполезно. Все детальками пробавляются! Думают, насобирают десятка два деталек, и получится, как у Тонино Гуэрры. А Тонино Гуэрра творческий человек, каждая деталь у него работает на основную идею. – Словоохотливый режиссер так увлекся, что забыл про манную кашу. – Хотел привлечь кого-нибудь из маститых, да они все при деле. Тогда написал сам сценарий, его даже утвердили – здесь, на Ялтинской киностудии, но чувствую – не то! Предполагается психологический детектив с широкими историческими и философскими обобщениями, а я не владею фабулой, искусством сюжетных поворотов. Тут прозаик нужен. Вот вы – какую прозу пишете?

Звонарев пожал плечами.

– Стараюсь – острую.

– Вам повезло! – воскликнул экспансивный Лупанарэ. – Алеха – именно тот, кто вам нужен. У него есть рассказы из жизни ночной Москвы – там такие детективные повороты!

– Правда? – Кубанский схватил Алексея за рукав. – А у вас есть при себе эти рассказы?

– Кое-что есть.

– Не откажете в любезности дать почитать? Поверьте, я не из праздности спрашиваю. Затевается серьезное дело. Если я увижу, что это то, что нужно, у вас появится возможность стать самым молодым сценаристом Советского Союза. Задача не из легких, но и работать придется не с чистого листа: ведь болванка сценария уже есть.

– Алеха, соглашайся, бабки будешь грести лопатой! – радовался непосредственный Лупанарэ. Была у него такая симпатичная черта – умение радоваться за друзей.

– Лопатой – это в Голливуде, – тонко улыбнулся Кубанский. – У нас – лопаточкой. Но на жизнь хватит, если все сладится. А историческую прозу вы, случайно, не пишете?

– Случайно – нет. И не случайно тоже.

– Жаль. Ну да ладно. Не это главное. Главное – владеть фактурой.

Кубанский без интереса поковырял принесенную ему яичницу, осторожно отведал жидкого кофе с молоком и отставил стакан в сторону, тщательно вытер салфеткой бороду.

– Что ж, пойдемте к вам, за рассказами?