Читаем без скачивания Тайный коридор - Андрей Венедиктович Воронцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сталинский стиль. Фактура! А так – поскромнее, чем в новом корпусе, где я живу. И холодильника нет? Впрочем, зачем он вам, вы же сюда не есть приехали. Алексей, я попрошу вас дать мне рассказы не только с детективной фабулой, но и, как вы выразились, острые. Такие вещи интересуют меня не меньше, а даже, может быть, больше. Наш фильм будет острым.
Звонарев предложил ему присесть и стал рыться в папке. Отобрал полдюжины рассказов – с детективными поворотами и острых.
Кубанский рассыпался в благодарностях.
– Обещаю долго не задерживать. Это в моих же интересах.
На том и расстались. Звонарев после ухода режиссера пошел в город. Денек был пасмурный, не холодный, хотя снег все еще не таял. Порывами налетал ветер. Море сверху напоминало помятое листовое железо. Извилистой Морской улицей Алексей спустился к набережной. Здоровенные волны, перепрыгивая через дамбу, били в парапет с грохотом пушечного выстрела, а потом, усмиренные, бесшумно и плоско заливали плиты. Пальмы раскачивались на ветру. Над морем, словно соревнуясь с волнами, шибко бежали облака, а под ними носились стремительные треугольники чаек. Затянутый туманной дымкой город карабкался вверх по горам. Верхние дома тонули в ползущих с Никитской яйлы облаках.
У сувенирного магазина за столиком с табличкой «Экскурсии» сидел на раскладном стуле человек с растрепанной шкиперской бородкой. Он был закутан в длинный овчинный тулуп, какой носят часовые и сторожа. Если бы не эта доха, можно было подумать, что он торчит здесь с прошлого лета – в темных пляжных очках, в лопоухой войлочной панаме, с пижонской желто-голубой косынкой на шее. Желающих совершать экскурсии не было, поэтому чудак, вытянув ноги в резиновых сапогах, безмятежно читал книгу «Прокопий Кесарийский. Тайная история».
Звонарев поглазел на витрину с амфорами, кувшинчиками, дракончиками, яшмовыми сердечками, макетами «Ласточкина гнезд» а и собрался было идти дальше, как человек в панаме тихо спросил:
– Не желаете ли взглянуть на готские сувениры?
Он приподнял крышку лежавшего перед ним кейса. Внутри, как в витрине ювелирного магазина, рядочками лежали на черном бархате серебряные и бронзовые украшения: пряжки с орлиными головами и ромбовидной формы, какие-то застежки, внешне напоминающие арбалеты, серьги в виде колец, молоточков и граненых гирек и многое другое. В центре экспозиции красовалась прямоугольная бляха с греческой надписью: «OYCTINIAN AYTOKPATOP»[2].
«Подпольная ювелирная лавочка, – догадался Алексей. – Хорошую «крышу» себе устроил! «Экскурсии»!»
– Сами делаете? – осведомился он.
– Нет, – ответил незнакомец и опустил крышку чемоданчика. – Один хороший знакомый. Самородок! А в магазины его изделия не принимают: нужен членский билет Союза художников или диплом ювелира. Помаленьку помогаю ему реализовывать. Все равно ведь торчу здесь. Всем подряд, конечно, не предлагаю, но вы, я вижу, человек порядочный… не донесете…
– Естественно, – пожал плечами Звонарев. – А почему эти сувениры называются готскими?
– Но мы же в Крыму.
– Ну и что?
Незнакомец покачал головой, улыбаясь.
– Нужно знать свою историю, молодой человек. Известно ли вам, как прежде назывался Крым?
– Крым? Тавридой, кажется, – пробормотал Алексей.
– Что ж, это уже кое-что, – кивнул странный продавец. – А еще он назывался Киммерией, Скифией, Климатами, Ператейей… Вы, простите, кто будете по образованию?
– По первому – медик, сейчас получаю второе, литературное, – ответил, почему-то конфузясь, Звонарев.
– Писатель, стало быть? Тогда охотно вас просвещу. С раннего средневековья и вплоть до восемнадцатого века Крым в Европе называли Готией, а местную православную епархию – Готской. Не знаете, почему?
– Вероятно, потому, что здесь были с набегами готские племена, – предположил Алексей. – Оставили по себе память.
– Хорошие набеги! – Незнакомец поднялся, запахнул поглубже тулуп. – Ломбардия не потому так называется, что там были с набегами лангобарды, а потому, что они там жили. И готы сюда с низовьев Вислы пришли, к теплому морю, чтобы жить, а не грабить. Это было в третьем веке от Рождества Христова. Правда, часть крымских готов ушла в пятом веке в Италию вместе с Теодорихом (помните, у Блока: «Чтоб спящий в гробе Теодорих о буре жизни не мечтал»?), но часть осталась. Жили готы в основном в Юго-Западном Крыму – то есть там, где мы с вами сейчас находимся. В шестом веке они служили византийскому императору Юстиниану I, могли выставить до трех тысяч отлично подготовленных воинов. Вот этот автор, – он постучал ногтем по обложке книги, – писал о них – в другом, правда, труде: «В военном деле они превосходны, и в земледелии, которым они занимаются собственными руками, они достаточно искусны; гостеприимны они больше всех людей». Но главная историческая интрига начинается дальше. В десятом веке в Западной Европе никаких готов уже не существовало. А вот в «Слове о полку Игореве», написанном, как известно, в двенадцатом веке, читаем: «Се бо готьскыя красныя девы въспеша на брезе синему морю, звоня рускым златом…» Что это – очередная загадка «Слова» или исторический факт? Если факт, то получается, что крымские готы пережили европейских на два века! Но вот век спустя Крым посещает знаменитый Рубрук, который пишет, что между Керсоной и Солдаей, то есть Херсонесом и Судаком, живет много готов, «язык которых немецкий». Получается, что и через тысячу лет после прихода в Крым готы сохранились как этническая общность и вполне еще прилично шпрехали на своем германском диалекте!
– А разве Рубрук был немец? – усомнился Звонарев.
– Он был фламандец. А фламандский язык, как известно, близок немецкому. Однако, объективности ради, допустим, что Рубрук все же ошибся. И что же? Прошло еще два века. В Крым приплывает генуэзец Иосафат Барбаро и свидетельствует, что ЗА Каффой, то есть Феодосией, по изгибу берега находится Готия, а населяющие ее готы говорят по-немецки! Сам Барбаро немецкого не знал, но у него был слуга немец: он говорил с готами, и они вполне понимали друг друга – «подобно тому как поняли бы один другого фурланец и флорентиец». А это то же самое, как если бы мы с вами разговаривали без особого труда с киевлянами времен Аскольда.
– Невероятно, – отозвался Звонарев.
– Вам недостаточно свидетельств о крымских готах? Так есть еще одно, самое ценное! В середине шестнадцатого века другой фламандец, Бусбек, встретился с двумя крымскими готами в Константинополе. Бусбек был дитя Возрождения и поэтому сделал то, чего ни Рубрук, ни Барбаро сделать не догадались. Он записал около семидесяти слов и фраз из крымско-готского
