Читаем без скачивания Ворошилов - Николай Тимофеевич Великанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эти выводы из «Манифеста» Ворошилов горячо пересказывал своим друзьям.
Чугунолитейный цех завода ДЮМО был в ту пору крупным металлургическим производством, вместе с тем очень тяжёлым и опасным. Работа литейщиков, в том числе и машинистов-крановщиков, требовала выносливости и особой точности. Например, крановщику нужно было следить за движением крана с грузом, особенно когда на подъёме или при спуске ковш был наполнен расплавленным чугуном. При малейшей оплошности жидкий металл мог сжечь в цехе всё живое.
Ворошилов находился в особой кабине, почти у перекрытия цеха, на самом верху. Он писал в мемуарах, что при заливке чугуна в формы вверх поднимались обильные испарения и газы, идущие из формовок. Было невыносимо жарко и душно. Всё это осложняло работу, и Клим постоянно боялся: если возвратятся головные боли, которые долго мучили его, он может потерять сознание, а это неизбежно приведёт к катастрофе, к гибели многих людей.
Клим стал бороться за улучшение условий труда крановщиков. Сговорившись с другими машинистами кранов, он регулярно заявлял протесты заводскому руководству, которое от них отмахивалось. В один из дней Ворошилов поставил начальнику цеха ультиматум: «Мы задыхаемся от скапливающихся газов и так работать дальше не можем. Если не улучшите условия, забастуем».
— Подумаешь, какие нежные! — огрызнулся начальник цеха. — Крановщики всегда так работали.
В следующую смену Ворошилов самовольно остановил кран и спустился вниз. Его примеру последовали другие машинисты-крановщики. Все работы в цехе застопорились.
Что последовало за этим демаршем? В цехе незамедлительно появился взбешённый начальник.
— В чём дело? Почему не на месте? — налетел он на Ворошилова.
— Сами туда полезайте, может быть, тогда поймёте, как сладко дышать отравленными газами, — спокойно заявил Клим. — Сколько раз вам говорили, что надо поставить вентиляторы.
— Молчать! — закричал начальник цеха. — Не хочешь работать — других вызовем.
— Можете вызывать, только и они вам то же самое скажут.
— Посмотрите, что выдумали, — взывал начальник цеха к окружавшим крановщиков формовщикам и литейщикам. — Работу срывают!
Но его никто не поддержал. Рабочие настороженно молчали, и лишь один из них сказал:
— Вентиляция не только им — всему цеху нужна.
Рабочие сочувственно зашумели, и это сыграло решающую роль.
— Ладно... — нахмурился начальник. Помолчав, добавил: — Устроим вентиляцию. — И Ворошилову: — Полезай в кабину, нечего зря время терять.
К концу смены в нескольких местах корпуса цеха были пробиты отверстия для отвода скопившихся у перекрытия газов. Сразу стало легче дышать. Несколько позднее были установлены и вентиляторы.
Так победно окончилась первая «крановщичья забастовка», как её назвали литейщики. Забастовку эту, естественно, связали с именем Ворошилова.
Первый раз Клим Ворошилов подвергся аресту на исходе 1898 года. В тот год на завод ДЮМО был назначен полицейский пристав Греков. Был он человеком недалёким, но ретивым. К рабочим относился высокомерно и придирчиво. Однажды он приехал к почтмейстеру и вёл с ним беседу возле дома, прямо на улице. Мимо них проходили молодые рабочие, человек десять—пятнадцать, среди которых был и Ворошилов. Все с поклоном поздоровались с приставом, кроме Клима. Греков возмутился непочтением к нему Ворошилова. Он подбежал к Климу и потребовал объяснить, почему тот проявил неучтивость.
Ворошилов так описал этот случай в автобиографии. «Я рассмеялся в лицо “начальству”, и оно с гневом вцепилось в мою рубашку, а я в свою очередь запустил руки за галстук озверевшего сатрапа. Почтмейстер и все мои товарищи исчезли, а я, с лёгкими, правда, тумаками, был водворён в каталажку. На второй день я был освобождён, но начались систематические преследования. Сначала за мной следили “тайно”, а затем открыто стали ходить по пятам агенты пристава...»
Постепенно Клим к слежкам привык и перестал обращать на них внимание. Через неделю в квартире, где он жил, был произведён обыск. Обыску подвергся и Семён Мартынович Рыжков. Его вызвали в Петербург в Министерство просвещения и потребовали прекращения сношений с Ворошиловым.
Месяц спустя у Ворошилова был произведён повторный обыск, и хотя ничего подозрительного не нашли, Клима тем не менее арестовали. Через несколько дней Греков был вынужден освободить его. Однако Ворошилов чувствовал, что «полицейская опека» над ним и его единомышленниками усилилась.
Откровенным гонениям был подвергнут Иван Алексеевич Галушка. Это принудило его постоянно скрываться от властей. Однажды он совсем исчез из Алчевска. Ему грозил не просто арест, а суд и тюрьма.
Накануне своего исчезновения Иван Алексеевич поручил членам кружка распространить среди дюмовцев листовку, подписанную Ростовским (Донским) комитетом Российской социал-демократической рабочей партии. Она призывала трудящихся к организованной борьбе против их классового врага — буржуазии. Так Ворошилов узнал о существовании в России социал-демократической партии. За листовками Ростовского (Донского) комитета появилась листовка Екатеринославского комитета РСДРП. В ней также говорилось о тяжёлом положении рабочих и необходимости решительной борьбы против капиталистов. Галушкинским кружковцам стало ясно, что где-то совсем близко от них зародилась и действует какая-то новая, большая революционная сила...
Потеряв из виду Галушку, пристав Греков решил нанести решающий удар по всем активистам тайного кружка на заводе ДЮМО. Охранка составила чёрные списки, и все, кто попал в них, были уволены с завода. В числе первых был уволен Ворошилов.
Для Клима начались бесплодные дни, месяцы в поисках работы. Позже он с горечью вспоминал, как было ему тяжко. Иной раз наступала такая безысходность, что белый свет был не мил.
Уехав из Алчевска, Ворошилов попытался поискать счастья в соседнем Луганске, где у него были знакомые и друзья по заводу ДЮМО, перебравшиеся на находившиеся там предприятия. Но они при самом искреннем расположении не могли ничем помочь: везде сокращалось производство, шли увольнения.
Клим провёл в Луганске неделю. Дальше его путь пролёг по разным городам Украины, юга России. Денег у него не было, он жил благодаря поддержке друзей. Обременять их своим иждивенчеством ему не позволяла совесть, потому он подолгу не задерживался в городах. Побывал в Екатеринославе, Александровске[29], Харькове, Ростове-на-Дону. Перемещался, вспоминал Ворошилов в последующие годы, зайцем в товарняках, на тормозных площадках, на крышах вагонов. Если же это не удавалось, шагал по шпалам или пыльному просёлку, ночевал под какой-нибудь раскидистой вербой или тополем, а зимой — в сараях, на сеновалах, в любом случайном жилье, куда пускали сердобольные хозяева.
Дольше всего он задержался в Ростове. Здесь его радушно
