Читаем без скачивания Борька, я и невидимка - Юрий Томин

Но пока что они молча стояли перед витриной гастронома, где в холодном голубом свете стыли деревянные колбасы, а деревянные поросята держали подносы с грудами деревянных сосисок.

– Смешные поросята, – сказал Борька.

– На тебя похожи, – отрезала Вика.

И опять Борька не стукнул Вику по затылку. Он стоял и молчал; и, пока он соображал, что бы еще сказать, Вика перешла к следующей витрине. Борька подошел и стал рядом. Ему очень хотелось придумать что-нибудь смешное, но ничего не придумывалось. Правда, он не обязан был говорить, потому что Вика тоже молчала. Но как-то уж так получалось в этот вечер, что кругом виноватым выходил Борька.

За витриной около кассы стояла толстая тетка с лотком. Она беззвучно шевелила губами – наверное, уговаривала покупать пирожки. Пирожков никто не брал. Тогда тетка запустила руку в лоток, достала пирожок и стала есть его, сердито поглядывая на покупателей.

Борька сглотнул слюну и искоса посмотрел на Вику. Лицо Вики было задумчивым и строгим.

– Вика, давай пирожков купим.

– Я не хочу, – сказала Вине голосом Снежной Королевы.

– С мясом!

Вика пожала плечами. У нее был такой вид, словно Борька сказал ужасную глупость. И голос у нее был такой, будто она никогда не ела пирожков с мясом. Борька покраснел неизвестно почему. Может быть, если бы он знал, что Вика – актриса, он предложил бы ей шоколадный торт или килограмм халвы… Но Борька ни о чем не догадывался. Денег у него было только на три пирожка. Ему нравилась Вика и очень хотелось есть. И Борька взбунтовался. Борька закипел. В эту минуту он мог бы взорвать город или даже нагрубить милиционеру. Еще ни когда в жизни Борька не чувствовал себя таким злым и реши тельным. Он сказал:

– Тогда я сам куплю.

И дверь магазина захлопнулась за Борькой.

Вика повернулась и пошла к Невскому. Теперь – одинокая и покинутая – она еще больше чувствовала себя актрисой. Снег оседал на ее бровях, таял, по щекам текли снежные слезы, и Вике вдруг захотелось плакать по-настоящему.

Сзади послышался топот. С пирожками в одной руке, с лыжами – в другой догонял Вику раскаявшийся Борька.

– На, ешь.

Спокойствие и презрение. Нет, холодное спокойствие и ледяное презрение! Медленный, плавный поворот головы направо. Взгляд Снежной Королевы. И голос из страны вечного холода:

– Ешь сам.

Но Борька до сих пор не понимает, что он предлагает пирожки актрисе. Он опять добродушный и очень преданный.

– Ешь, они теплые. От пирожков идет пар. Вика ощущает запах промасленного, чуть сыроватого теста. Оно должно быть очень мягкое и теплое. Такие пирожки нужно откусывать половинками.

– Ешь сам; чего пристал! – говорит Вика, чуть не плача.

– Я уже съел.

– Ах вот оно что! Он уже съел! – В голосе Вики снова появляются королевские интонации. – Сколько?

– Три штуки, – нахально врет Борька. – Три тебе, три мне.

– Ладно, – соглашается Вика. – Один я съем.

– Ешь все. Чтобы поровну было.

Но Вике хочется еще немного пострадать.

– В крайнем случае – еще один, – строго говорит она. – Пусть тебе будет четыре, а мне два.

– Ладно, пусть четыре, – уступает Борька.

Борькин пирожок исчезает мгновенно. А Вика ест медленно, наслаждаясь своим благородством и королевской щедростью: Борька съел четыре, а она – два. Откуда ей знать, что у Борьки денег было только на три пирожка.

Жуя, они пересекли Невский. И вот уже огни остались позади. Пирожки съедены. Вику снова одолевают прежние мысли. Ей хочется поговорить о своей будущей актерской жизни, но глупый Борька ничего не понимает. Когда-нибудь он пожалеет об этом. Когда-нибудь… Но Вике нужно сейчас. Вика идет и мысленно представляет себе такой разговор:

«Боря, я решила стать актрисой».

«Ой, Вика, правда?»

«Конечно».

«Ой, Вика, здорово!»

«Может быть, певицей…»

«Ой, Вика!..»

«Или лучше – в кино».

«Ой, Вика…».

«Или, может быть, в театре».

«Ой, Вика, как же я?»

«Ты? Ты будешь смотреть меня по телевизору», – холодно скажет Вика, и они разойдутся в разные стороны.

Так думала Вика. Наконец ей надоело разговаривать с собой, и она сообщила Борьке:

– Боря, я, наверное, буду актрисой.

– Актрисой? – спросил бесхитростный Борька. – А примут?

Вика посмотрела на Борьку сузившимися глазами.

– Кого примут?

– Тебя, – пояснил Борька. – Туда ведь только со способностями принимают.

– Уходи лучше отсюда, – сказала Вика.

Борька оторопел. Он никак не мог сообразить, что произошло с Викой. Разве он сказал что-нибудь обидное? Или, может быть, в актеры берут теперь и неспособных? Как их понять, девчонок?

И все же Борьке не хочется уходить. И по затылку бить то же не хочется. Такой уж чудак Борис Таланов.

Он идет рядом с Викой и, как нам это ни противно, пытается с ней разговаривать.

– Вика, смотри, «Чайка» идет…

– Вика, Владимир Иванович здорово катается. Да?..

– Вика…

А Вика молчит, как фонарный столб.

Молчание тяготит Борьку. Ему хочется разозлиться, а он не может, потому что он такой человек. Они идут вдоль забора, и Борька заглядывает в дверку. С груды кирпича смотрят на него, не мигая, два желтых огня.

– Вика! Кошка!

Вика останавливается. Кошка – это не Таланов, на кошку можно взглянуть.

Желтые огни уставились на Вику.

– Киса, – ласково зовет Вика. – Кис-кис-кис… – В ее голо се столько нежности, что трудно не понять, насколько кошка милее для нее, чем Таланов.

Но Борька все же не понимает.

– Хочешь, я тебе ее поймаю?

Вика пожимает плечами.

Борька взлетает на груду кирпича. Желтые огни исчезают. Борька осматривается и видит торчащий рядом рельс. Он уходит куда-то в небо. Борька задирает голову. Рельс оказывается ногой крана. Кран такой большой, что вблизи его незаметно.

– На кран полезла, – говорит Борька.

– Не остроумно, – отзывается Вика.

– Вика, я на кран полезу! – кричит Борька.

– И не остроумно, – повторяет Вика.

«Не остроумно? Прекрасно». Борька ставит ногу на лестницу и быстро взбирается на площадку, где расположена кабина. Сейчас он на уровне третьего этажа. Отсюда прекрасно видно, что делается в окнах дома на другой стороне улицы. В одной комнате ужинают под голубым абажуром, во второй – под оранжевым, в третьей – смотрят телевизор. Они не знают, что их видят. Борьке становится весело.

– Боря, слезай.

Вика стоит уже под краном. Борька смутно видит, как белеет ее лицо. Вика смотрит на него, задрав голову. Сейчас бы самое время плюнуть па нее сверху. Но Борька не любит таких штучек. Ведь уже говорилось, что он человек особенный.

Перебирая руками заснеженные перекладины, он лезет все выше. Он старается смотреть только вверх и неожиданно замечает, что улица придвинулась почти вплотную. Она прямо под ногами. Борька стоит на верхней площадке, держась руками за перила, и слышит голоса прохожих. Оказывается, сверху еще лучше слышно. Во всяком случае, голос Вики доносится совершенно отчетливо.

– Боря, слезай, пожалуйста.

«Пожалуйста? Прекрасно!» Теперь – на стрелу. Здесь уже нет лестницы. Стрела наклонно уходит в небо. Борька ползет по косым перекладинам. Ему жарко и весело. Ну что, Данилова! Смотри. Любуйся.

Рука Борьки скользит по металлу, из-под нее срывается пласт снега. Снег падает долго-долго. Борька провожает его взглядом и вдруг неожиданно сознает, что от него до земли как раз столько, сколько падал снег. И тут же с ужасом Борька всем телом ощущает, что вокруг ничего нет – ни внизу, ни сбоку, ни сверху. Он уже не может смотреть по сторонам, он боится пошевелиться. Он смотрит только вниз. А внизу, словно маятник, раскачивается маленькое пятно – Вика.

– Боря!

Борьке кажется, что Вика кричит очень громко, так громко, что он может свалиться от одного этого крика.

– Замолчи, – шепчет Борька.

И тут же начинают бить часы на башне в доме напротив. Никогда раньше Борька не слышал, чтобы они били. Бом! Бом! Все сильнее, все громче… Эти удары отдаются в голове. И Борьке кажется, что если часы не умолкнут, то сейчас все дома и кран – все вокруг начнет рушиться и падать.

– Боря, я боюсь…

Это Вика раскачивается на земле. Она плавно ходит: вперед – назад, вперед – назад. Почему она так маячит? Борька смотрит вниз, широко открыв глаза. И вдруг понимает, что Вика раскачивается вместе с землей. И это значит, что качается кран.

– Боря, я позову кого-нибудь… Боря…

«Не надо», – хочет сказать Борька и не может. Ему кажется, что если он произнесет хоть слово, то сейчас же сорвется. Но Вика и сама понимает, что не надо. И вот голос ее доносится уже с первой площадки, где кабина.

– Боря… Боря, не молчи. Почему ты молчишь?..

Голос Вики теперь ближе, и это придает Борьке храбрости. Медленно он передвигает руку вдоль перекладины. Так же медленно вытягивает ногу. Теперь он на несколько сантиметров ниже. Снова рука, снова нога…

Внизу беззаботно шумит улица. Никто не видит Борьку. Никому нет до него дела. У кабины тихонько скулит Вика. Она боится лезть выше. И слезть она теперь тоже боится. Она плачет, задрав голову, и мысленно клянется, что никогда не будет актрисой. Никогда! Лишь бы спустился Борька.