Читаем без скачивания Доктор Ахтин. Возвращение - Игорь Поляков

Промыть рану водой. Стереть с кожи кровь и гной. Ввести кусок целлофана для дренирования. Хорошо намочить чистую тряпку солевым раствором и наложить на рану. Сверху другая тряпка, смоченная самогоном.

— Ну, вот и все.

Оттолкнув тело Семена в сторону, я освобождаю ноги Феди.

— Давайте, Иван, Лида, помогайте. Иван, приподними его за таз, чтобы я смог намотать простынь.

И только когда мы втроем зафиксировали повязку, Семен приходит в себя. Открыв глаза, мутным взглядом он смотрит по сторонам. Заметив замотанного в простыню Федю, он неуклюже вскакивает на ноги, зажимая рвущиеся наружу рвотные массы рукой, и выскакивает из дома.

— Слабак, — презрительно говорит Иван, который чувствует себя героем. Лида молчит. Она смотрит трезвыми глазами в правый угол и шевелит губами.

— Давай, Иван, поднимем больного с пола.

Мы поднимаем бесчувственное тело на тахту и переваливаем на бок.

— Пусть спит. Сейчас это для него лучшее лекарство, — говорю я и, помолчав, добавляю, — ему, конечно, еще бы антибиотики надо. Но где их взять?

— У нас есть.

Я смотрю на Лиду, которая кивает и повторяет:

— У нас есть. Ивану года два назад назначил доктор в районной больнице. Я, как дура, выкупила их, а он отказался их принимать.

— Почему как? — ухмыляется Иван. — Ты и есть дура. Истратила деньги на какие-то гребаные таблетки.

— Да я же о тебе заботилась, козел драный!

— А я что, просил тебя об этом? Заботилась она. Убить меня хотела! Отравить хотела, жаба пупырчатая!

— Да еще не хватало, руки об тебя марать. Сам сдохнешь, урод!

— Молчать!

Иван, уже приготовивший следующую фразу, от неожиданности замирает на высоте вдоха. И затем начинает кашлять. Надрывно и хрипло. Лицо наливается кровью. Руки хаотично хватают горло. Лида испуганно смотрит на меня.

— Иди, Лида, неси все таблетки, которые у тебя есть. Я сам выберу, что надо. А с ним я сейчас справлюсь. Иди, Лида, иди, — говорю я, настойчиво подталкивая женщину к выходу.

Она кивает и, не оглядываясь, выбегает из дома.

Я подхожу к Ивану. Наклонив туловище вперед, стукаю его по спине. Иван исторгает из себя мокроту, смешанную с кровью. И успокаивается. Тяжело дыша, он смотрит на меня и тихо говорит:

— Хреново, док. Устал я. Жить так надоело. Пока пьяный, думаю, что всё наладится. Здоровье вернется. Как протрезвею, понимаю, что ничего уже не будет. Однажды захлебнусь кашлем, и — всё. И думаю, уже быстрей бы. Ложусь спать, и думаю, вот бы просто не проснуться. Уснуть и не проснуться.

Он качает головой и продолжает:

— Лидка достала — столько лет вместе живем, а как будто чужие люди. Пилит и пилит. Я вот-вот сдохну, а она, похоже, только рада будет. И как я раньше не замечал, какая она сволочь!

— Дурак ты, Иван. Любит она тебя. Не смотря ни на что.

— Не парь мне мозги, доктор, — хмыкает он, — любит она. Так я тебе и поверил.

Я, пожав плечами, ничего не говорю.

Беда всех людей в том, что они не способны чувствовать друг друга. Возьми ближнего своего за руку, посмотри в глаза, открой своё сердце, скажи слова любви и — почувствуешь ответную любовь. Это ведь так просто. Но, думаю, в мире теней уже давно эта способность — чувствовать ближнего и говорить слова любви — безвозвратно утрачена, и встречается сейчас редко, как атавизм.

17

Она снова и снова прокручивала в голове собственные умозаключения. И приходила к тем же выводам. Сомнения оставались. Мария Давидовна пока не могла поставить четкий диагноз, но никто от неё этого и не требовал. Рано или поздно преступника поймают, и вот тогда она сможет поговорить с ним. То, что убийце нужна помощь психиатра, она ни на секунду не сомневалась.

Может, она в чем-то ошиблась, когда рисовала психологический портрет Киноцефала майору Вилентьеву, но опыт и знания подсказывали, что в общих чертах всё правильно. Ну, а нюансы, — она имеет право на ошибку. Она обычный человек. Так она себя успокаивала.

Утром она сидела за своим столом на работе, в очередной раз рассматривая фотографии. Сейчас, в августе, у неё официальный отпуск, но она не могла не работать. Дома никто не ждет, а ехать ей некуда. Она и так уже половину июля тупо просидела в четырех стенах. В прокуратуре только рады тому, что она вышла на работу, — сегодня из СИЗО обещали доставить преступника на судебно-психиатрическую экспертизу для определения его вменяемости.

Всего три трупа, а у неё уже рябит в глазах от одинаковых картинок. Ей казалось, что она что-то пропустила, какую-то мелочь, на которую должна была обратить внимание. И все равно снова вглядывалась в цветные изображения.

Услышав мелодию «Наша служба и опасна и трудна…», она взяла телефон и сказала:

— Я слушаю, Иван Викторович.

— Здравствуйте, Мария Давидовна. Как дела?

— Нормально. Но вы позвонили не просто так, не так ли?

— Да, — майор посопел в трубку и продолжил, — вчера поздно вечером Киноцефал снова напал. Теперь он это сделал в центре, в арке одного из домов на проспекте. И ему помешали. У нас мертвый парень и раненая девушка.

— Она видела его? — спросила Мария Давидовна, чувствуя, как вспотела рука, держащая мобильный телефон.

— Не знаю. Ночью ей сделали операцию, и теперь она в реанимационном отделении областной больницы. Я что звоню, Мария Давидовна!? Мне бы хотелось, чтобы вы присутствовали при разговоре с девушкой, когда она очнется.

— Конечно. Я тоже этого хочу.

— Вот и ладненько. Мне обещали, что если всё будет хорошо, то днем часов в двенадцать мы сможем пообщаться с ней.

Мария Давидовна нажала на красную кнопку и отложила мобильный телефон. Мозг, получив новую порцию информации, потребовал кофе. И сигарету. Включив чайник, Мария Давидовна насыпала в чашку молотый кофе. Когда вода закипела, она до краев налила кипяток в чашку и поставила её в микроволновую печь. Нажав на старт, дождалась, когда кофейная пена приподнимется, и выключила микроволновку.

— Кофе готов, а вот сигарету не дам.

Доктор Гринберг вдруг поняла, что только что вслух сказала последнюю мысль, словно разговаривала со своим мозгом. Улыбнувшись, она сделала глоток. И снова вернулась к фотографиям.

И сразу же поняла, что она пропустила.

Выпрямив спину, Мария Давидовна сделала медленный вдох, считая до семи, а затем медленный выдох, считая до десяти. И так пять раз. После этого она снова посмотрела на фотографию и улыбнулась. Всё правильно. Как же она сразу об этом не подумала.

Забыв про кофе, она встала. Скинула белый халат. И, схватив телефон со стола, стремительно вышла из кабинета. Увидев в коридоре лаборантку Зою, она сказала:

— Ко мне должны привезти пациента на освидетельствование. Пусть подождут. Я скоро вернусь.

Она шла по территории областной больницы в сторону морга, механически отвечая на приветствия сотрудников. Как же она сразу не обратила внимание? Вот же оно, прямо перед глазами, не заметить невозможно.

— Марина Владиславовна, можно?

Постучав в дверь, она приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Услышав разрешение, вошла.

Доцент Семенова, задумчиво выдохнув сигаретный дым, спросила низким голосом:

— И что привело мозгоправа в обитель смерти?

— Здравствуйте, Марина Владиславовна, я хотела посмотреть протоколы вскрытия девушек, которые были убиты маньяком.

— Зачем?

— Я помогаю майору Вилентьеву, ну, следователю по этому делу, и мне надо посмотреть, — Мария Давидовна неожиданно для себя стала говорить как-то неуверенно, словно она совершала что-то противозаконное. Строгий взгляд прищуренных глаз сквозь белый дым заставил её на мгновение почувствовать робость.

— Вот вы к этому майору и идите. У него есть эти протоколы. Если он посчитает нужным, то даст вам их.

Марина Владиславовна выдохнула дым так, словно хотела сдуть её прочь. Мария Давидовна вдохнула белый дым — ну, вот тебе и сигарета — и кивнула. Да, действительно, зачем она сюда пришла. Широко улыбнувшись, она сказала:

— Спасибо, Марина Владиславовна, рада была вас увидеть.

— А я-то как рада, Мария Давидовна.

— До свидания.

Она вышла во двор и засмеялась. Ведь уже не раз говорила себе — сначала подумай, а потом делай. Вот и получила. Доктор Семенова недолюбливала женщин, и все в больнице это знали. Впрочем, и мужчин она не привечала. Можно было сразу догадаться, что от этой стервы она ничего не получит.

Сев на скамейку, стоящую под липой, она посмотрела на часы. Одиннадцать часов. Она, конечно, может пойти обратно на кафедру психиатрии, но если уже привезли из СИЗО убийцу, то она не сможет пойти вместе с Вилентьевым в реанимацию. А это сейчас важнее. И, к тому же, при встрече с майором она попросит его почитать протоколы вскрытий.

Она подставила лицо солнцу и зажмурилась. Мысленно представила себе липовую ветку, свисающую над ней. И стала медленно считать каждый лист. Вдох — раз листок, выдох — два листок. Досчитав до двадцати двух, она открыла глаза и, уже не мысленно и быстро, пересчитала листья на ветке. Количество сошлось, и Мария Давидовна засмеялась.